– М-м, нет. Ты меня так просто не подкупишь, renard rusé. Пусть это останется приятным воспоминанием. Ты и так не вернул мне колечко. Ещё должен.
Воздух между ними теплеет, неприятный разговор о смертях остаётся позади. И в залитой утренним солнцем маленькой кухоньке на пересечении Невского проспекта и Фонтанки Адалин чувствует уют. Тот, который она никогда не чувствовала дома. Этот уют почти оберегающий, защищающий. Такой, который ощущается, когда укутываешься в одеяло с горячей чашкой чая в руках и фильмом на ноутбуке; тот, который появляется, когда расставляешь на книжных полках свечи и развешиваешь на стены открытки из путешествий. Тот, который дарит чувство защищённости.
Адалин совершает ошибку, когда поворачивается к Стрелецкому спиной; когда отвлекается на круассаны, осторожно отделяя каждый из них от пергамента и перекладывая их в тарелку. Илья, конечно же, не может не воспользоваться этим. Он без колебаний откладывает в сторону круассан. Словно самый настоящий лис, он щурится, подкрадывается совершенно бесшумно. Стрелецкий даже терпеливо дожидается, когда Адалин расправится с круассанами, чтобы от неожиданности она не дёрнулась и не обожглась.
Он наклоняется, кладёт пальцы одной руки ей на талию, а второй скользит под её колени. Илья проделывает это так быстро, что француженка даже среагировать не успевает, как оказывается у него на руках. Она глубоко и шумно вздыхает, цепляется пальцами за его плечи, пока Илья удобнее перехватывает её тело, весело хохоча.
– Если так подумать, пташка, – он чуть склоняет голову в сторону, кончиком носа убирая прядь её волос в сторону, но на самом деле старается поглубже вдохнуть запах её тела. – Ведь лисы – это хищники, – шёпот касается её уха и запускает по коже волну мурашек. – И ты сейчас в моём лисьем логове. Добровольно, прошу заметить. Неужели ты думаешь, что я теперь так просто отпущу тебя?
Адалин поворачивает голову, практически сталкиваясь носом со Стрелецким. Её брови слегка приподнимаются, а румянец касается бледных щёк – и Илья просто не может сдержать довольной улыбки. Она в его руках, в его квартире. Всё это накладывается друг на друга и сводит Стрелецкого с ума.
Он пытается прийти в себя, но раз за разом сталкивается с сопротивлением собственного тела. Илья просто не может сопротивляться – он устал. Но ему просто необходимо узнать всё, что об этом думает Адалин.
«Она только что открыла тебе свою душу, болван! Перестань думать о том, как на ней сидят старые шорты Ани…».
Но Илья не может перестать думать об этом – об Адалин в целом. Даже сейчас, когда её нос практически касается его носа, когда её пальцы расположились поверх его футболки, когда вся она прижата к нему – он не может перестать думать о ней.
«Ты знаком с ней всего неделю, идиот! Уйми свою похоть».
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – тихо шепчет Стрелецкий. – И я понимаю, что мы знакомы всего неделю. Что этого слишком мало, чтобы по-настоящему узнать друг друга. Но я впервые испытываю что-то подобное. И я хочу верить в судьбу, пташка.
Адалин не сводит с него своих огромных глаз, и Илья понимает, что тонет. Задерживает дыхание, когда её пальцы касаются его щёк, очерчивают форму носа и спускаются к губам. Стрелецкий не может сдержать в себе желание прижаться устами к подушечкам её пальцев, на секунду прикрывает глаза, чтобы просто насладиться моментом. Даже несмотря на то, что её пальцы скользят ниже. К линии его челюсти, к шее. Посылая по его коже мурашки, очерчивая торчащие из-под ворота рубашки татуировки.
Металл цепочки скользит, когда Адалин просовывает под неё пальцы, тянет на себя, чтобы достать на свет нанизанное на цепочку кольцо. Тонкое, женственное и простое. Оно покачивается, повисая между ними.
– Не боишься, что что-то пойдёт не так? Что спадут розовые очки, уйдёт влюблённость, и мы столкнёмся с суровой реальностью? Что всё это лишь химическая реакция организма с эмоциями? – её голос снижается до шёпота, и Илья открывает глаза, внимательно наблюдая за Адалин.
– Не боюсь, потому что знаю, что это не так. Я взрослый, Ада. Я сталкивался с влюблённостью, которая проходит за пару дней, я сталкивался с похотью, утолив которую, уже не желал ничего. И это чувство, которое я испытываю к тебе… Оно не похоже ни на что другое. С таким чувством просто так не расстаёшься, оно не проходит бесследно. Если тебе нужно уехать обратно, я пойму. Я… Не буду наседать на тебя, уговаривать бросить всё там ради меня. Это было бы слишком глупо и эгоистично, но…
Адалин поджимает губы, и Илья не может оторвать взгляда от этого мимолётного жеста – она так часто это делает…
– У меня есть шанс переехать в Питер окончательно. Я не говорила Жене, чтобы она не сходила с ума. Возможно, урегулирование всех бумажных вопросов займёт пару месяцев… Или полгода, или даже год, но я не хочу упускать шанса. И дело не только в глупости на фоне влюблённости. Я так давно мечтала сбежать куда-нибудь из Франции. А здесь мне так… Свободно…
– Питер город либо сумасшедших, либо свободолюбивых, либо всё вместе, – уголки губ Стрелецкого подрагивают. – Если ты решишь вернуться сюда, попробовать довериться судьбе, я готов подождать твоего возвращения столько, сколько нужно будет. И если ты… Правда надумаешь, я…
Илья соврёт, если скажет, что не продумывал и не прокручивал эту речь в своей голове. Нельзя сказать просто «ты мне нравишься», потому что эти три слова и вполовину не описывают всех его чувств. И когда Адалин прерывает его, обхватывает своими ладонями его щёки и заставляет смотреть ей прямо в глаза, Илья не имеет ничего против. Он замолкает сию же минуту, потому что губы француженки тут же оказываются прижаты к его губам. Легко, невесомо, но так будоражаще, что из головы Стрелецкого моментально вылетает всё то, что он хотел сказать Адалин.
Он забывает все слова о любви; о том, какие у неё красивые глаза и какая нежная её кожа; о том, как она щурится, как поджимает губы и как переходит на французский. Стрелецкий думает лишь о её руках, скользящих по его волосам, обнимающих его за шею; о её губах, так чувственно и пылко целующих его. Он прижимает её к себе так близко и тесно, что чувствует биение сердца через одежду.
Как же он сможет отпустить её? На неделю? На месяц? Да просто выпустить из своей квартиры, где она смотрится так гармонично? Как он сможет выпустить её из своих рук, расстаться с теплотой и запахом её тела? Как ему найти в себе силы даже для того, чтобы просто оторваться от её губ?
Стрелецкий готов забрать себе всё – все поцелуи и прикосновения, всю Адалин. Эгоистично запереть её в своей квартире на остаток дней, чтобы она была только с ним. Стать ужасным собственником, плохим парнем. Он – не такой.
Но ничего из этого у него просто не получилось бы.
Даже сейчас, когда подробности её откровений всё ещё свежи в памяти, он с трудом заставляет себя отстраниться. Прикрыть глаза, глубоко вздохнуть, чтобы немного замедлиться. Илья облизывает губы – ещё влажные, хранящие в себе вкус прерванного поцелуя.
Он, конечно, обладает просто потрясающе железным терпением. Он знает, что если хоть на шаг подберётся к этой самой невозвратной черте, то просто не сможет остановиться или вернуться назад.
Дафна умерла из-за брата Адалин, и он запомнил, сколько боли было в её голосе, когда она рассказывала ему это. Дафна умерла из-за того, что доверилась её брату, а сейчас Адалин готова была довериться ему…
– Я… – его голос вдруг хрипнет так сильно, что Илье приходится откашляться. – Я боюсь, что если мы продолжим, то я уже не смогу остановиться, пташка. Не стал бы на твоём месте испытывать судьбу в этот раз.
На секунду между ними повисает тишина. И Илья готов отпустить Аду на пол, увеличить между ними расстояние. Пока пальцы француженки не приподнимают его лицо так, что они встречаются глазами.
– Я не говорила, что хочу останавливаться. Пожалуй, лисья нора куда привлекательнее, чем я могла подумать.
Илья улыбается, ликуя где-то в глубине себя.
Пташка попалась в лисьи лапы.
Глава 19
Июнь, 2021 год
Санкт-Петербург, Россия
Стрелецкий не врёт ни в едином своём слове – когда дело касается Адалин, он всегда предельно честен. И если бы она спросила его про опыт, Илья без промедлений рассказал бы ей всё без утайки.
Он давно привык к тому, что всё это происходит быстро, стремительно и с секундным выбросом эндорфина – почти как на гонках. Девушки сами тянут к нему свои руки. Улыбаются, раскрывают губы. Пламенные и кроткие. С ними можно забыть о совести, отложить в сторону банальные принципы, отключить сознание и дать поглотить себя ощущениям. Никаких бесконечных и тихих признаний в любви, лёгких и мимолётных поцелуев или встреч после. Стрелецкий – не тот тип отмороженных мерзавцев, которые сначала дают надежду, а потом разбивают её вдребезги.
Почему же с Адалин всё не так?
Вдоль хребта бегут мурашки, пробирая до дрожи. Туман желаний захватывает сознание, пропускает импульсы, и руки сами движутся по бархатной коже, лаская её в порыве непримиримой нежности. Илья тянется к губам Адалин, как к самому сладкому плоду из всех, и это пугает больше, чем возможность упустить контроль над ситуацией. Такой жажды он не испытывал уже очень давно. Стремления наградить кого-то тысячей прикосновений за простую светскую беседу, за приготовление круассанов на его кухне, за одно лишь существование. Он тяжело выдыхает, едва размыкая губы, опускает её на кровать, вынужденный упереться в мягкость перины одним коленом и почти мгновенно склоняется над ней, чтобы улыбнуться.
Он делал это так часто, если задуматься. Касался плечей и шеи пьянящими поцелуями, дарил объятья. Стрелецкий смотрит на Адалин изучающе, мягко, неспешно касаясь кожи и каждый раз возвращается к губам с поцелуем. Вопреки своему извечному ритму, он совершенно отказывается спешить.
Нависнув над Адалин, он взглядом скользит по румяному лицу француженки. Когда он не целует её, то смотрит вот так, влюблённым взглядом.