Теперь Адалин не может сдержать искренней улыбки и практически сорвавшегося смешка. Пряча их за кромкой чашки, когда делает глоток, Ада следует совету своей бабушки и тут же берёт печенье с шоколадной крошкой.
– Ты же знаешь, у меня очень плотное расписание. Если я не успела поесть в машине от университета до работы, то ждать мне до самого ужина, – протягивает Адалин.
– Ох, до твоего пустоголового отца явно не дойдёт мысль, что здоровье детей куда важнее мнимой работы и этого глупого бизнеса. Не напоминать же ему, что большая часть денег, благодаря которым его отец избежал банкротства, это моё приданое, – глаза Женевьевы хитро блестят в свете торшера. – Это бы стало потрясением для его гордости.
– Ты так жестока, бабушка.
– Я умна. А это качество куда ценнее жестокости. Пока у тебя есть информация, ты можешь распоряжаться ей так, как тебе угодно. Но чтобы не прослыть глупышкой, тебе следует продумывать свои действия на несколько ходов вперёд, дорогая, – Женевьева слабо салютует ей чашкой и делает глоток.
Адалин задумчиво поджимает губы, кладя надкусанное печенье на край тарелки. А потом поднимает глаза на бабушку.
Женевьева умна и красива. Настоящая француженка, невероятно богатая аристократка. Многие считают её чопорной старухой, но кто, как не она, может дать дельный совет, скрыть побеги Адалин от отца и дать хоть какую-нибудь надежду на счастливую жизнь. Женевьеве плевать, что про неё говорят «в народе». Свободолюбивая, поступающая так, как ей того хочется – отец всегда нелестно отзывался о своей матери за её «легкомыслие», а на деле бабушка была самым любимым членом семьи для Адалин. И хорошим примером для подражания. Ведь Женевьева просто… Живёт! И она учит жить и её. Стараниями Женевьевы Адалин нашла свою страсть в выпечке. Когда её мысли путаются, в ход идут мука, молоко, яйца и масло, из которых получаются и излюбленные круассаны, и макаруны, и клафути. Бабушка всегда поддерживает её, помогает, даёт опору.
– Твой дед был просто невыносимым человеком. Я просто не понимаю, как меня угораздило оказаться с ним перед алтарём. Ещё немного, и от его кислого лица начался бы второй ледниковый период, – вздыхает женщина. – И отец твой такой же. Думает только о своём бизнесе, и как бы вас с братом затащить в это логово лебезящих засранцев. Мне уже поздно вмешиваться в его воспитание, но я всё жду, когда жизнь покажет ему, что за пределами его кабинета тоже существует мир!
Она всё причитает, как настоящая бабушка. Иногда Женевьева и вправду была на неё похожа: засовывала в карманы Ады аккуратно сложенные купюры евро, просила сыграть ей на запылившемся рояле или спеть. Расспрашивала о Жене, с упоением наблюдая, как в такие моменты её внучка словно расцветает. Вместе с Адой бабушка готовила, мечтая о своей пекарне и тихой жизни. И бесконечно ругалась на отца. Год назад Адалин плакалась у неё на коленях, а рука Женевьевы гладила её по волосам, пока Ада не переставая извергала из себя все те ужасы, которые сделали её отец и брат. И самое главное, что бабушка ей верила.
– Ты же не просто так позвала меня сюда, да? – Адалин склоняет голову набок, внимательно наблюдая за тем, как лицо Женевьевы сначала становится непонятливым, а потом эта маска трескается. – Мне нравится приезжать к тебе, ты же знаешь. Но когда ты начинаешь разговор настолько издалека, я чувствую лапшу на ушах.
– Ах, ну точно, как твой отец, – вздыхает бабушка и оставляет чашку с чаем подальше от себя. – Ты проницательна, как и всегда, дорогая Велия. Я люблю звать тебя к себе, чтобы ты хоть немного подышала в моём огромном доме, но… На самом деле, у меня… У нас есть новости.
Адалин приподнимает брови. Дверь чайной комнаты открывается, и на пороге появляется немного взмокший другой член их небольшой «группировки». Дядя Томас – младший брат её отца – пусть и похож на него внешне, но в отличие от стальных глаз Энтони Вуда, взгляд карих глаз Томаса тёплый, человечный, что делает общение с ним намного приятнее.
– Ты опоздал, дорогой, – Женевьева оборачивается на него через плечо и тут же начинает наливать ему чай. – Выпей горячего чая. На улице такая промозглая погода, а ты весь вымок.
Томас быстро кивает – знает, что спорить с матерью себе дороже. Оставляет портфель у ножки кресла, стягивает с себя пиджак и устало падает в мягкие подушки.
– Ты говорила про новости, – напоминает Адалин, сощурив глаза, пока дядя почти залпом выпивает чай, и тут же хватается за портфель, начиная рыться в нём. – Что происходит? К чему вся эта таинственность?
– Никакой таинственности, дорогая Велия. Просто… Мы кое-что обнаружили. Кое-что весьма занятное и интересное. Кое-что, что будет интересно в первую очередь тебе, – Женевьева даже не смотрит на неё, выхватывая бумаги из рук сына, читая их так внимательно, словно вот-вот загипнотизирует чернила. – Вот оно!
Адалин думает, что вся её семья сошла с ума. Кажется, что только дядя теперь остаётся оплотом благоразумия. Он усмехается, берёт одно из пирожных, и откидывается на спинку кресла под непонимающим взглядом племянницы. Пожимает плечами, молча улыбается и кивает в сторону своей матери, мол «пусть лучше она расскажет, я боюсь в это вмешиваться».
– Ты же знаешь, дорогая Велия, что мой муж, твой дед был поразительно глупым человеком. Растранжирив состояние своей семьи, он практически привёл всю эту большую компанию к банкротству. Но моя семья помогла ему – когда я стала его женой, мы дали ему достаточное количество денег. И я почти забыла об этом! О! Как я могла забыть о таком, – Женевьева отрывает взгляд от бумаг в своих руках, и поднимает на Адалин почти ликующие глаза. – В день свадьбы я сказала ему, что сорок девять процентов компании будут принадлежать наследнику через поколение. Нашей внучке или внуку. А он, увидев заветные зелёные бумажки, тут же согласился.
Адалин вздрагивает, выпрямляется и принимает из рук бабушки документ. Ей кажется, что Женевьева разыгрывает её, а её слова – бред подступающей деменции. Но бабушка была в своём уме. Ада мнётся и не сразу берёт пожелтевшую от времени бумагу. Написанный от руки текст больше похож на расписку. Адалин приходится немного напрячься, чтобы прочитать….
«Я, Эндрю Карл Вуд, передаю в наследство от себя сорок девять процентов управления компании своей внучке или внуку, наследнику или наследнице по достижении ей или им двадцати двух лет, в обход своих детей…»
Адалин быстро моргает.
– Я… Я не понимаю, что это значит, – тихо шепчет она, поднимая взгляд на Томаса.
– … Работа с юристами займёт какое-то время, с учётом того, что мы хотим сделать всё тихо и без привлечения внимания твоего отца. Так же нам надо перевести все деньги твоего наследства от Энтони тебе на счёт, чтобы потом он не смог их прива…
– Я не понимаю, что это значит, – ещё твёрже произносит Адалин, заставляя Томаса запнуться. – Мне переходит сорок девять процентов компании, как только исполнится двадцать два года, но что это значит для меня? Разве мой отец не управляет всей компанией? Всеми ста процентами? И что значит «без привлечения внимания твоего отца»? Разве ему не известно, что происходит с его компанией?
Томас замолкает, переводя взгляд на рядом сидящую мать – словно спрашивает у неё разрешения на что-то. А Адалин начинает медленно выходить из себя.
– Это значит, что ты будешь свободна, – чуть тише добавляет бабушка.
– В смысле…
– В прямом. Сорок девять процентов – это не половина, и не больше половины, и вступая в наследство, ты всё ещё будешь зависима от своего отца, но как от своего партнёра по бизнесу. Он всё ещё будет сидеть во главе стола, его слово будет последним, а подпись в документах первая, но… Ты не будешь работать на него. Ты будешь работать с ним. У него не будет рычагов влияния, потому что этот документ, – Женевьева кивает на жёлтый листок бумаги в руках внучки. – Официальный. Заверенный. Подписанный моим мужем. Четыре года могут показаться тебе вечностью, но это твоё спасение. Всё, что тебе надо сейчас, это выучиться. Зарекомендовать себя в компании твоего отца так, чтобы потом к тебе не было никаких вопросов. Мы с Томасом найдём хороших юристов, которые будут работать тихо, выискивать лазейки и искать потайные ходы. Ты сможешь уехать, основать филиал в другом городе или даже стране. Ты сможешь… С делать всё, о чём мечтала.
– Освобожусь, – тихо произносит Ада, опуская взгляд.
– Я снял все копии с документов. За четыре года мы соберём всю нужную информацию, чтобы сразу начать всю юридическую процедуру, но… Это может занять время и после твоего двадцать второго дня рождения, – Томас тихо откашливается. – В конце концов, такого отца ты точно не заслуживаешь.
Адалин поджимает губы, пока её глаза снова и снова пробегаются по строчкам.
«…Передаю в наследство от себя сорок девять процентов управления компании своей внучке или внуку, наследнику или наследнице по достижении ей или им двадцати двух лет…»
Июнь, 2021 год
Санкт-Петербург, Россия
– Ну зачем ты так радикально? – Женя тихо вздыхает, глядя, как Адалин скидывает свои вещи в раскрытый чемодан. – Вряд ли это… Прямое объявление войны. Может быть, он просто… Одумался…
– Ты так оправдываешь моего отца, – тихо бурчит Адалин, комкая светлый топик и закидывая его в груду вещей. – Как будто бы в нём осталось что-то хорошее. Я уверена, что мой брат устроил за мной слежку. Узнал обо мне, Илье, о тебе. А потом как последний petit tabernac [прим. фр. «маленький ублюдок»], побежал к нему жаловаться, – Адалин почти рычит, щурит глаза, скалится, и будь Эдвард где-то здесь, она вне всякого сомнения накинулась бы на него.
– Это же просто благотворительный вечер, Ада. Я не думаю, что твой отец будет вершить своё правосудие в месте, где соберутся его будущие инвесторы. Это глупо и недальновидно, – Павлецкая откидывает пепельные волосы за плечо и медленно подходит к Адалин. – Это не выглядит, как…
– Он этого и хочет, – тихо шепчет Ада, замирая лишь на секунду, чтобы поднять взгляд на Женю. – Он хочет, чтобы все видели. Хочет показать мою зависимость от него. Вот чего он хочет…