Но в большом кабинете, обшитом деревянными панелями, за огромным столом, на котором лежали кучи папок и бумаг, сидел представительный, похожий на американского сенатора голубоглазый и седовласый мужчина сорока с небольшим лет.
Юля тряслась как осиновый лист. В первый раз в жизни она была в таком месте.
И куда делись ее уверенность и острый язык?
Взяв себя в руки, она изложила проблему.
Важняк, как она его окрестила, хмурился, но ничего не отвечал.
Когда она замолчала, он взял телефонную трубку.
После короткого разговора, который Юлька почти не запомнила – вдобавок от стресса сильно разболелась голова, – он приятным баритоном и все с таким же строгим лицом объяснил, что нужные препараты она сможет взять в ведомственной аптеке.
– И впредь – вы меня поняли? – видя ее растерянность, уточнил он, – и впредь, Юлия Александровна, с этим у вас не будет проблем.
– Поняла, – прошелестела Юля, но кроме сбившегося и невнятного бормотания, кроме еле слышных «спасибо» и «мы вам обязаны» (он, услышав это, усмехнулся), ничего не получилось.
Слуга народа – так с иронией и даже сарказмом называла она его до сегодняшней встречи, – попросил ее оставить телефон – на всякий случай.
– Оставить секретарю? – уточнила окончательно растерянная Юлька.
«Слуга» улыбнулся:
– Зачем же? Впрочем, как вам будет удобно.
Ее снова бросило в краску, и она залепетала что-то оправдательное и точно дурацкое и боком, ссутулившись, вышла из кабинета.
Отдышавшись и выкурив три сигареты подряд сидя на холодной и мокрой от прошедшего дождя скамейке, Юля пришла в себя.
«Геннадий Петрович, – повторила она, – меня зовут Геннадий Петрович». Дурацкое имя – Геннадий. Крокодил Гена. Впрочем, на крокодила он был совсем непохож.
Придя в себя и все еще не веря в успех, Юля бросилась в аптеку, которая оказалась совсем рядом, практически в соседнем доме. И лекарство было! Выдавая лекарство, фармацевт исподтишка, осторожно разглядывала встревоженную, взъерошенную и красивую молодую женщину. «Наверняка болеет кто-то из родственников, – подумала она. – В любом случае – бедная женщина».
В тот день Юля еще не знала, что встреча с седовласым важняком окажется судьбоносной и определит ее жизнь на очень долгое время.
Геннадий Петрович Кружняк позвонил через несколько дней.
– Кто? – переспросила Юля. – Простите, не поняла. – На минуту она замешкалась. Нет, она поняла, кто такой товарищ Кружняк, попробуй забыть! Да и его голос, приятный баритон, забыть было сложно. И все-таки растерялась. Нервно кашлянув, поздоровалась. Голос дрожал.
Усмехнувшись, звонивший успокоил ее:
– Юлия Александровна, да вы не волнуйтесь! Я просто хотел поинтересоваться, все ли у вас в порядке. Подошло ли лекарство, подумали ли вы про больницу, помните, я вам говорил? Не помните? Ну бывает. Может, еще что-то нужно? Готов помочь. А про больницу подумайте! Лучшее оснащение, последние препараты. И замечательный, внимательный персонал!
«Господи, дай мне сил, – подумала Юля. – Откуда такая забота? А, ну да! Слуга народа! И как я забыла? И про больницу забыла… Или он врет, что предлагал? Разве я могла бы забыть про такое? Не было разговора про больницу, не было! Это бы я точно не пропустила!»
Выдохнув, она собралась с силами. Растерянность и смущение отступили, и теперь это была обычная Юлька – дерзкая, смелая, отчаянная, ничего не боящаяся.
– Ух ты, – усмехнулась она, – какая забота! Это вы ко всем так, Геннадий Петрович? В смысле, обо всех так печетесь?
Он засмеялся:
– Ну что вы, Юлия Александровна, что за наивный вопрос! Отчетливо слышу иронию. Конечно, не обо всех! Контингент огромный, разве со всеми нам справиться? А помогаю я только близким или друзьям. Ну и друзьям своих друзей. В данном случае своему двоюродному брату и вашему, как я знаю, другу Ивану Защипину, нашему Ваньке, балбесу и чудаку.
– Мы с Иваном не друзья, врать не буду, – отрезала Юля, – и даже не очень приятели. Скорее, так, знакомые. Спасибо за то, что помогли, и спасибо, что перезвонили. Мне очень приятна ваша забота. – «Посмотрел бы он сейчас на меня, – хмыкнула, глянув в зеркало, Юля, – на мою перекошенную физиономию!» – Лекарство у нас и, кажется, помогает. Простите, боюсь сглазить. Ну а в больницу тетушка ложиться отказывается. Знаете, побывав в районной больнице, осуждать ее я бы не стала.
На том конце трубки повисло молчание.
Обиделся? Что делать? Положить трубку первой? Как-то невежливо. Он очень помог, и он старше, именно он должен закончить разговор. О господи! Ну почему у нее никогда ничего не бывает просто!
– Ну что ж, – услышала Юля бодрый ответ, – желаю вашей тетушке здоровья! И если что – обращайтесь, Юлия Александровна, всегда буду рад вам помочь.
Все, отбой. В полном бессилии Юля присела на стул. Казалось, она разгрузила пару вагонов. Окна была распахнуты, и монотонно, без передышки шумело неугомонное Садовое кольцо, но Юля ничего не слышала, даже голоса Клары.
Взгляд упал на руки – они тряслись, как под электропроводом. Она крепко, до боли, сжала кулаки. Ногти вонзились в ладони, и Юля зажмурилась. «Что это было? – вертелось у нее в голове. – Дежурный звонок, ожидание благодарности? Вряд ли ему нужна моя благодарность. Но никакой кадрежки, никаких приглашений на свидание, ни в кафе или в кино. А может, начало вербовки?» Все-таки органы, она об этом читала. Да, все так, сначала все легко и ненавязчиво, а потом факты из биографии и предложение, от которого ты не можешь отказаться.
Вспомнила слова Ваньки: «О, братец мой тот еще фрукт!»
Ну да, теперь все понятно. Журфак МГУ – публика передовая, разговоры разные, в том числе и диссидентские. Значит, вот в чем интерес… Ну да, ничего там не делается просто так, по звонку или за красивые глаза. Выходит, ты, Юля, влипла по-крупному. Что делать, к кому бежать? Рассказать папе – да ни за что! После Маруськиного побега он стал другим человеком, к тому же болячки стали цепляться одна за другой. Участковый доктор, как грустно шутила Ася, теперь член семьи.
Да и какая от отца помощь? Кроме расстройства и тревоги у него этот рассказ ничего не вызовет. Ася? Смешно! Связей у нее нет, с этой публикой она не знакома, только начнет психовать, а ей хватает проблем с папой.
Про Клару и говорить нечего. Ей, бедной, и так лихо. А как услышит, что это из-за нее! Хотя именно Клара могла бы дать умный совет.
И Маруська, сестра, не подходит – та далеко, у нее другая жизнь, да и чем она может помочь?
Сообразила позвонить Митьке Делягину, Ванькиному одногруппнику.
– Не по телефону, – коротко и раздраженно бросил Митька, – через полчаса на Страстном. Успеваешь?
– Ну ей-богу, Мить, просто смешно! Почему не по телефону? Ты думаешь, меня уже слушают?
Митька нажал отбой. Параноик.
Через полчаса Юля сидела на скамейке на Страстном бульваре. Митька, как всегда, опаздывал. Подошел, как шпион на явке: воротник поднят, на лоб надвинута кепочка. Перед тем как присесть, оглянулся. Юля не смогла сдержать усмешки.
Рассказ Митьки был коротким – брат-подполковник любит брата-разгильдяя, хоть и не признает его свободных взглядов. Осуждает его компанию и свободолюбивых дружков. Пугает как может, но все от любви, боится, что Ванька влипнет. Сам вынес диссидентскую литературу из квартиры младшего – типа спас. Пытался заставить поступать куда надо, а не на вольнодумный журфак.
Братья разные, как два полюса, хоть и росли в одной семье, но, по сути, они двоюродные. Ваньку усыновили, его родители погибли в автокатастрофе. К слову, папаша его тоже был из органов. Но Ванька другой. Вырос в семье чужаком и изгоем и на журфак пошел в знак протеста. С виду он тихий, но человек нормальный, все понимает.
– Раньше разговоров при нем не вели, все-таки семья, ты понимаешь, – рассказывал Митька. – Но потом поняли, что Ванька нормальный, почти свой, только робкий, закомплексованный. А братец этот вроде мужик неплохой, хотя я не верю! Нет там хороших, все одно карательная машина. И до полкана дослужиться непросто. А сам он, этот братец Гена, Геннадий Петрович, какой-то несчастный – то ли жена – алкоголичка, то ли с ребенком что-то. Точно не помню, но, если надо, спрошу у Рыжего.
– Лучше спроси, что мне делать, если он снова позвонит. Послать мягким текстом? Или? Мить, я правда нервничаю! А вдруг ему от меня что-то надо?
Митька выбросил сигарету, хрипло закашлялся и рассмеялся:
– Ага, секретные сведения! Ты же у нас кто? Химик или физик? И где ты работаешь? В секретной лаборатории? И что вы там, извиняюсь, химичите?
Юля грустно усмехнулась:
– Ну да, как у Хазанова: теперь я секретный физик. Слушай, – она помолчала, – а если он хочет меня завербовать? Сам знаешь, это им раз плюнуть.
– А для чего, Юль? Чтобы забросить во вражескую страну?
– Ты дурак, – смутилась Юля. – Для чего вербуют молодых симпатичных женщин, подумай. Для связей с иностранцами или стучать на своих. А это еще хуже, чем спать по наводке. Ой, Митька, боюсь, он теперь от меня не отвяжется, чует мое сердце – влипла я по-серьезному. Одно утешает – тетке лучше. Лекарство и правда волшебное – представь, она поднялась! Ходит по квартире, аппетит появился. За тетку я ему благодарна. Но и боюсь жутко, спать перестала.
Митька позвонил на следующий день и сообщил, что Ванька вроде в Польше на горном курорте, на лыжах катается. И, кажется, вместе с брательником, они всегда туда ездят вместе.
Эта информация успокоила Юлю: катается на лыжах, любит брата, больной ребенок, проблемная жена. Обычная жизнь обычного человека. Она немного успокоилась и постаралась забыть эту историю. И что она напридумывала, чего испугалась? Ну да, слово «контора» вводит обычных людей в ступор.
А вскоре закрутились дела, и Юлька забыла о новом знакомце. К тому же звонков больше не было, и она окончательно успокоилась.
Разговор с Кларой случился в один из выходных, перед сном, когда Юлька, накормив ее, укладывала в постель и давала таблетки.