На прощание шарахнула дверью, от всего, что называется, сердца, от всей души. На дрожащих ногах спустилась по лестнице, отыскала пятак и оказалась на перроне. Прочла – станция «Тушинская». Вот где она оказалась. Ну что ж, тоже опыт. Нельзя всю жизнь прожить в Москве и не побывать в Тушино, верно?
Вагон был почти пустой, и, примостившись у стенки, Юля села и закрыла глаза. Значит, так выглядит свобода? Та, которую ты страстно хотела? Получи. Жри полной ложкой, свободная женщина. Только не подавись. Впрочем, ты уже подавилась. А если бы не мелкий воришка, упырек, урла тебе попался, а, например, уголовник, сидевший за изнасилование? Что, страшно? Жить своей жизнью, жить и радоваться – ты ведь этого хотела? Ну вот, порадовалась. Свобода и приключения – вещи тождественные, так? Как это называется? Пошла в отрыв? Скажи спасибо, что не прибили или не изуродовали. И сделай вывод – не шляйся по незнакомым рабочим районам. И никого, кроме своей дурости, не вини в своих приключениях. И уж тем более Кружняка. Он тебя в Тушино не посылал.
В ту ночь она поняла – завтра с утра, как только проснется, она позвонит ему. Ей надо знать, что ее любят. И что защищают. Жалеют, оберегают. Ей это необходимо. Впрочем, как и любой другой женщине.
Услышав ее голос, Кружняк нисколько не удивился. Или просто он умел скрывать эмоции? Задал дежурные вопросы скучным, с коротким зевком, голосом:
– Как дела, что в универе, какие планы на будущее?
– Какое будущее? – разозлилась Юля. – Ты, вообще, о чем?
– Я о ближайшем будущем, Юль, – усмехнулся он. – Ну, например, в четверг, послезавтра…
– Завтра, – отрезала Юля, – завтра, в среду, в шесть, я на Вернадке. – Не дожидаясь ответа, она бросила трубку.
Невежливо. Но если он откажется, у него и вправду могут быть дела. Минут десять она смотрела на телефон – Кружняк так и не перезвонил. Значит, завтра. Завтра она увидит его. Завтра обнимет, почувствует его руки, по которым ужасно соскучилась. Завтра долго и медленно, с чувством, с толком, с расстановкой, как говорила баба Галя, он будет целовать ее, обнимать, и раздевать. Он не любит спешить. И она ненавидит. Завтра он задернет шторы, погасит свет, откинет одеяло и обернется к ней: «Ну? – спросит хрипловато. – Идешь ко мне, милая?»
А потом…
Потом она пропадет.
Так все и было. Ничего не выясняли. Да и зачем – и так все понятно. Как же они соскучились друг по другу, как истосковались!
Откинувшись на подушке, он закурил:
– Ну что, отбегалась?
– А ты? Дождался?
– Что-что, а ждать я умею.
– А вот я не очень! – Привстав на локте, она посмотрела ему в глаза.
Кружняк громко вздохнул.
– Юль, – тихо сказал он, – я никогда не смогу. Не смогу уйти оттуда, ты понимаешь?
Она рассмеялась:
– Ну разумеется! Да мне это и в голову не придет! Да, а откуда оттуда, что ты имеешь в виду?
Он усмехнулся:
– Я в тебе не ошибся.
Снова шуточки, подколы, словесный пинг-понг. Снова все так, словно они просто любовники, которым просто очень хорошо друг с другом – такое вот идеальное совпадение, что уж поделать!
Они просто приятно проводят время, и никаких претензий друг к другу. Какие претензии, господи? Какие претензии, если у них просто секс?
Сколько еще они будут делать вид, что у них просто секс? Когда наконец наберутся смелости сказать, что любят друг друга? Что невыносимо скучают друг по другу, что жизнь порознь глупа, пуста и бессмысленна? Да наплевать на все обстоятельства, на его давно распавшуюся семью, на ее семью, где людей, подобных ему, не бывало. На его спившуюся жену, на неудачника-сына, на его обязательства, его начальство, которое, разумеется, не одобрит. На ее друзей… Наплевать на ее имидж интеллектуалки и либералки, на их разное происхождение. В нашей стране все равны, не так ли? Наплевать, что ее назовут разлучницей, разбившей крепкую советскую семью. Наплевать.
Да что они все знают о любви, когда порознь невозможно дышать?
И что бы ты ни придумывала, Юля, как бы ни уговаривала себя, как бы ни убеждала, какие бы доводы ни приводила, как бы ни презирала себя, наконец признайся – ты его любишь, и жизнь без него бессмысленна и пуста. А все эти шуточки-прибауточки, все эти подколы и подначки, все эти пустые разговоры про «невозможность» и про то, что «нам этого не надо», – это от смущения и страха открыться друг перед другом.
Вот вам и смелая, бойкая Юля, вот вам и офицер госбезопасности, чтоб ее, эту самую безопасность!
Юля выпростала свою руку и отодвинулась от Кружняка. Он заметил, напряглись мускулы на груди, обозначились скулы.
– Уйди с работы, Ген, – глухо сказала она. – Это моя единственная просьба. Уволься, де-моби-ли-зуй-ся – кажется, у вас это так называется?
Он молчал.
– Это так сложно? – продолжила она. – Это такой невообразимо тяжелый, невозможный поступок? Такая огромная, непомерная жертва? Ради меня, ради нашего, – Юля запнулась, – будущего?
– Это невозможно, Юля, – отрезал он, резко встав с кровати. – Невозможно – и все. Прими это как данность.
Он ушел в ванную, и Юля услышала шум воды.
Она лежала, глядя в потолок. Кружняк вернулся, быстро оделся и звякнул ключами:
– Ты остаешься?
Юля в упор смотрела на него:
– Невозможно? А что тут, прости, невозможного? Люди не уходят из армии? Ну по болезни там или по другой причине? Или так не бывает? Не переезжают в другой город, в другую страну? – Юля запнулась.
– В другую страну? – усмехнулся он. – В какую другую страну? Да ты и вправду не понимаешь! Я не могу уволиться. И развестись не могу. Конечно, у нас разводятся! Да, это не поощряется, но разводятся, и, представь, за это даже не увольняют! Но это не мой случай, Юля. Моя… моя жена пропадет, как только я уйду. Месяц, три, полгода – это максимум. Можно без подробностей? А сын останется один. Или ты заберешь его в нашу новую счастливую семью? Этого четырнадцатилетнего избалованного, наглого хама и балбеса, придурка и почти наркомана? Заберешь, Юль, попробуешь сделать из него человека? Ну ради нашей светлой любви? Нет, ничего не получится. Пробовали, я уходил. Еще до тебя. Не из-за бабы, из-за себя. Не получилось. Да и не по тебе эта ноша. Зачем тебе лезть в эту грязь, в эту помойку? Знаешь, сколько там всего, за спиной? А знаешь, что будет дальше? Будет только хуже и страшнее, Юль. Ты мне поверь. В общем, так, милая… – Он сел на край кровати. Юля видела, как посерело его лицо. – Я понимаю, что в твоих кругах, – он усмехнулся, – это не комильфо – любовник из органов, из конторы. Отмыться хочется, да, Юль? Быть чистой? Представить избранника по-другому: инженер, химик, физик. Что там еще? Можно придумать. Нет, Юль. Нельзя. Не получится. Вот ведь незадача, а? Трагедия, если хочешь… Прям сюжет, а? И расставаться пробовали, и ты ударялась в бега. И в тяжкие ударялась, не сомневаюсь! Не осуждаю, наоборот, понимаю – здесь все средства хороши. Я честно не знаю, что делать, Юлька! Впервые в жизни не знаю. Казалось бы, все так просто и так банально! А нет, оказалось, выхода нет…
– Есть, – сказала она. – Мне надо уехать.
Уехать. Смешно! Куда она может уехать? А, ну да – перевестись в другой город.
Перевестись можно, а изменить свою жизнь? Отказаться от любимой квартиры в центре Москвы, от Каринки, от их развеселой компании? От семьи, между прочим! От папы и Аси, оставить их одних? Маруся сбежала, а теперь и она сбежит, добьет их окончательно? И как им объяснить? Отказаться от статуса столичной журналистки? От статуса москвички, умницы и модницы, интеллектуалки и эрудитки? От театров отказаться, от модных выставок, от любимых кафе. От всего, что наполняет и украшает ее жизнь, от всего, без чего она просто не сможет. Хотя сможет, конечно, сможет, но что это будет за жизнь? После ее любимой и уютной квартиры комната в общаге? Ну хорошо, пусть съемная и даже вполне приличная квартирка. Но чужой, незнакомый город, который она заранее ненавидит и точно никогда не полюбит и который не станет своим? Обзаводиться новыми друзьями, ходить в чужие компании? Коротать одинокие вечера в чужом доме с чужими запахами? Смотреть в окно на чужие виды? Нет, невозможно представить.
И что это будет за жизнь? Непроходящая депрессия, легкое презрение к провинции? Ну хорошо, не презрение – ироничное отношение. Юля сноб, и она с этим не спорит. Она не Маруська, готовая полюбить весь мир.
Смешно! Сбежать в какую-то дыру, чтобы забыть его? Она поменяет свою жизнь. А он? У него все останется по-прежнему?
Несправедливо.
А может… Мелькнувшая мысль ее ошарашила – Юля споткнулась, остановилась. А если проще: например, выйти замуж? Это же просто, пара пустяков, окрутить приличного парня, их море, этих желающих, просто взять и выйти замуж?
«Господи, о чем я думаю! – спохватилась она. – Сейчас я совершенно спокойно рассуждаю, как поломаю жизнь хорошему человеку! И только ради того, чтобы вылезти из собственной проблемы! – Юля резко поднялась со скамейки и быстро пошла к метро. – Я подлая, расчетливая, эгоистичная гадина, – думала она, – готовая сломать человеку жизнь. Я дрянь, вот за это мне и послано! Я готова выйти за нелюбимого, обмануть его и родных, устроить показательное выступление, привести в свою квартиру чужого, случайного человека, лечь с ним в постель, просыпаться с ним, завтракать, разговаривать, чмокать его в щеку, встречаться вечером, сидеть напротив него, делиться новостями, обсуждать планы на будущее и снова ложиться в постель? А не станет мне еще тошнее, еще мерзее, еще больнее, чем сейчас? Достойная ли цена за мою так называемую свободу от Кружняка?»
Ну нет, не вариант, точно не вариант. Какая она все-таки дура!
Ах, как же хотелось рассказать все Каринке! Подруга умница, и это будет взгляд со стороны. К тому же Кара умеет быть жесткой, резкой и справедливой. Но как рассказать ей про Кружняка? А если Каринка перестанет с ней общаться? В их почти диссидентской среде, среди свободолюбивых, понимающих и ироничных людей не то что отношения с людьми из конторы, но просто знакомство, общение с ними неприемлемы и невозможны!