– Никуда я не поеду, – вдруг заявила Маруся. – И вообще! Я взрослая замужняя беременная женщина, и ты не имеешь права распоряжаться моей личной жизнью! Дом мой здесь, поняла?
– Какой дом, Маруся? – Юля зевнула. – Рассмешила! И не мешай мне спать. Все, легла и умолкла. Взрослая она. И замужняя. Да к тому же беременная. Господи, дай мне сил! Сил и терпения.
Маруся, укутанная, как в кокон, продолжала вяло сопротивляться и что-то бормотать, но Юля ее не слышала, Юля спала. Она всегда прекрасно спала, в любых обстоятельствах.
Следующий день можно было назвать днем слез. С самого утра Маруся рыдала и умоляла сестру оставить ее в покое, однако та была непреклонна:
– Никаких «останусь», «здесь мой дом и моя семья»! Ага, как же, – собирая Марусины вещи, бормотала Юля.
Маруся срывалась с дивана, бросалась к сестре, выбрасывала из чемодана свои вещи, но Юля с олимпийским спокойствием укладывала их обратно.
Рыдания перетекли в истерику, и тут уже испугалась Юля. Она знала, как вести себя с человеком в истерике, но залепить пощечину беременной дурочке как-то не очень, не дай бог навредить. Юля вплотную подошла к дивану, на котором, отвернувшись к стене, лежала Маруся, уперлась коленками в ее вздрагивающую от рыданий спину и тихо, но очень решительно произнесла: – Маш, ты же не хочешь его потерять?
Маруся замерла, напряглась.
– Ну вот и правильно. Давай, девочка. Дел еще по горло. Соберем чемодан, найдем машину и поедем. Поедем, милая, так будет правильно.
– Не поеду, – прохрипела Маруся. – Думаешь, будет как обычно: ты сказала, а я сделала? Так вот! – резко обернувшись, она смотрела в упор на сестру. Взгляд ее был полон ненависти и готовности к сопротивлению. – Так не будет! Повторяю – я не поеду! Скоро вернется мой муж, и я должна его встретить! Я не могу, чтобы он…
Юля взяла ее руку:
– Маруся, родная! Ну, во-первых, твой муж вернется через несколько месяцев. А во-вторых… Во-вторых, Манечка, ребенок сейчас важнее! Ребенок и твое, дорогая, здоровье. И вообще, Мань, мое терпение не безгранично, я со всем согласна – ты давно не маленькая девочка, ты взрослая, – Юля усмехнулась, – замужняя женщина. Ты будущая мать, у тебя семья, и ты сама принимаешь решения. Все так, милая. Вот и докажи всем, что ты взрослая, самостоятельная и разумная женщина! Разумная, Мань! Это главное. Ну что тут такого? Съездим в Москву, покажемся лучшим врачам, повидаешься с папой и Асей. Неужели ты не соскучилась?
Тихо всхлипывая, Маруся молчала.
– Побудешь дома, в нашем родном Мансуровском, – продолжала Юля, – в своей комнате, Манька! Ну и отдохнешь от всего этого, – она обвела взглядом комнату, – придешь в себя. В конце концов, ребенку нужны хорошие фрукты, рыночный творог, свежее мясо. Свежее, Мань! А не из стратегических военных запасов! Короче, подъем, быстрые сборы – и в Мурманск! А с билетами разберемся на месте, подключу кого надо, будут билеты.
В дверь раздался звонок. На пороге стояла Лида.
– Чё тут у вас? – кивнула она в сторону комнаты. – Ругаетесь?
– В Москву собираемся, – жестко ответила Юля, – у Маруси проблемы. Или ты не в курсе?
– Да в курсе, – махнула рукой соседка, – и правильно, что в Москву! Хорошо, что вы приехали! – зашептала она. – Не очень у ней дела, гипертонус! Таблетки то есть, то нет. Да и вообще, то живот болит, то страшно. Сны снятся тревожные. Забирайте ее! Родит и вернется. Так многие делают, те, кто с Москвы или с Питера. А Лешка все поймет и не обидится! Лешка хороший, да и Марусю любит!
Юля была удивлена. Не ожидала она поддержки от соседки. А вон как повернулось. Ну и отлично, пошла тяжелая артиллерия. И Юля, цепко ухватив Лиду за полный локоть, втащила ее в Марусину комнату.
Как ни странно, но именно Лиду Маруся послушалась. А может, просто кончились силы сопротивляться. Она встала, выпила чаю и стала собирать чемодан.
На улице, прощаясь с соседкой и намеренно игнорируя сестру, громко сказала:
– Через месяц, Лидуш. Я вернусь через месяц! Проверюсь и вернусь, ты поняла? Я не сбега́ю, Лид! Я к врачу, ты понимаешь? Я не предатель, как Шура Козлова!
Та уверила ее, что все понимает. Возмутилась:
– Какая там Шура, где ты и где Шура? Конечно, вернешься, кто б сомневался! А пока думай о малыше, это главное!
Сели в машину и медленно двинулись. Молчали, Маруся смотрела в окно, а Юля дремала – в машине было жарко, разморило. Юля твердо верила, что сон – это лекарство. А ей нужны были силы. Она снова, как когда-то, отвечала за младшую сестру. За свою маленькую, глупую девочку.
Самолет в Москву улетал в три ночи. Измученная и бледная Маруся спала в кресле в зале ожидания. А выспавшаяся Юля жевала сухой бутерброд с сыром, запивая его невыносимо сладким кофе из граненого стакана.
В Москву прилетели в пять двадцать утра. За окном была обычная московская оттепель. Капли дождя стучали по стеклу иллюминатора.
Выспавшаяся Маруся была растеряна, но радость свою не скрывала – дом! Родной город, где все знакомо и любимо, как она могла жить без него? Как же она соскучилась, господи! И как она счастлива!
Из аэропорта позвонили в Мансуровский – после папиной болезни любые новости, и плохие, и хорошие, без предупреждения вываливать было опасно.
Ася, конечно, разохалась – такого счастья не ожидала. Писем ожидала, фотографий, Юлиных рассказов. Но Марусиного приезда? О таком счастье и мечтать не могла!
– Все, бегу к Саше, разбужу его. Умница, что позвонила! – шепотом возбужденно тарахтела она. – Иначе не только у Саши – у меня бы был инфаркт!
Недавний снег смыло дождем, мокрые дома, как промокшие собаки, жались друг к другу. Женщины раскрывали зонты, мужчины, подняв воротники, мужественно и широко шагали по лужам. Но Маруся не замечала плохой погоды, – она была дома!
А вот и Садовое, метро «Парк культуры», будка цветочницы, будка мороженщицы. Какая-то отчаянная старушка, прячась под козырек от дождя, продает мокрые, взъерошенные хризантемы.
И вот «Кропоткинская», здание родного института и наконец поворот на Мансуровский.
Ей казалось, что здесь, дома, она не была целую вечность, миллион лет. Нет, все было таким же, никаких изменений, и все же!
В родном подъезде Маруся расплакалась.
Юля не упустила случая:
– Ну вот! А ты, дуреха, сколько сил потеряла, пока сопротивлялась! Идем уже, плакса! – Она потянула носом: – Ого, кажется, пироги. Наверняка Ася поставила пироги. Есть хочу, как волчица! Ну что застряла?
Что говорить о встрече? Плакали все, даже Юля пару раз всхлипнула. Александр Евгеньевич не отпускал Марусину руку. Ася не разжимала объятий.
– Задушишь ее! – смеялась Юля. – Ну хватит! Есть хочу невыносимо! Давайте наконец поедим!
Измученная борьбой и дорогой, сразу после завтрака Маруся ушла к себе и тут же уснула. Юля отчитывалась о своих впечатлениях и завидовала сестре – ей тоже ужасно хотелось спать. Соблазн уйти в комнату и лечь на диван был велик, но, выпив чашку крепкого кофе, она решительно встала и засобиралась. Впереди рабочий день, отчет о командировке, а вечером ресторан, день рождения у зама главного. Проигнорировать не получится, да и нельзя. Правда, мысль о том, чтобы сбежать с этого мероприятия, не давала Юле покоя. Да и повод вполне убедительный – ночной перелет, сложная командировка. Хотелось домой. Но еще больше хотелось увидеться с Игорем. Сама удивилась. Значит, все не так плохо?
А Маруся наслаждалась. Бродила по квартире, доставала из шкафа любимые книги, лопала Асины пирожки и варенье, сходила к метро за мороженым и одна умяла целый брикет за сорок восемь. Соскучилась или оттого, что беременная? Ася ходила вокруг нее и все никак не могла налюбоваться.
Шептались в Марусиной комнате, говорили в основном об Александре Евгеньевиче. Ася рассказывала о его болезни, опуская некоторые подробности. Маруся рассказывала о жизни в поселке и тоже многое опускала.
Замирала у окна – там был до боли знакомый пейзаж: хибара дворничихи, промокший, голый любимец клен, детская песочница с темным мокрым песком, качельки, лавочки. Двор ее детства. Как жаль, что ее ребенок будет расти не в этом дворе, не станет топать ножками по этому старому, поскрипывающему паркету, рассматривать трещинки на потолке и придумывать разные истории. Не будет водить пальцами по обоям и сочинять сказки. Не будет есть Асино яблочное печенье, воровать из буфета варенье и, облокотившись на широкий кухонный подоконник, не станет подолгу вглядываться в темное окно, на котором можно рисовать всякие штуки, потому что в кухне тепло, и даже жарко, а на улице холодно, и окна запотевают, «потеют», как говорит Ася, и рисовать на них можно, Ася не заругает.
Назавтра был назначен визит к врачу, которого нашла Юлька. Сказала, что специалист опытный и попасть к нему сложно. Но суть не в этом, а в том, что «слушать его надо будет беспрекословно, потому что лучше его нет во всей Москве. А может, и во всей стране».
– Поняла? – строго спросила она.
Маруся молча кивнула. Она была благодарна сестре, но холодок оставался, обе это чувствовали.
Как оказалось, роли не поменялись: ловкая, четкая, деловая и решительная Юля и не умеющая принимать решений Маруся. Размазня Маруся, росомаха Маруся, рохля и недотепа, и, если бы не Юля, что было бы сейчас с Марусей – большой вопрос.
Выслушав и осмотрев беременную, профессор нахмурился и сказал, что госпитализация необходима.
– На сохранение! Вы же не хотите потерять ребенка? Сегодня же! А вещи и прочее вам привезут родственники.
Еле вымолила разрешение лечь на следующий день. Ныла так, что профессор сдался:
– Бог с вами. Но завтра утром, слышите? В восемь вы здесь! И не реветь! Вы навредите ребенку! – И добавил: – А вы упорная. Вроде бы скромница, но упорная. Свое вытрясете, верно?
– Не всегда, – смутилась Маруся.
Наутро Ася отвезла ее в больницу.
– Все хорошо, – повторяла Ася. – Все хорошо. А будет еще лучше! И как удачно сложилось! Какая же умница наша Юля! Если бы не она… Ох, страшно представить! Профессор так и сказал: неделей позже – последствия были бы необратимые.