Посмеялись, но на душе все равно было тяжко. А может, по-другому и не бывает и она нервничает, как и положено невесте?
Да ладно. Здесь все понятно – заработал орган под названием совесть. Ей просто неловко, от этого и дискомфорт. Поживем – увидим, как говорит папа. Ну в крайнем случае разведется.
– А черт его знает, – продолжала Карина. – Я видела тех, кто женился по неземной, невозможной любви, а через полгода расставался врагами. И видела тех, кто в загс шел вразвалочку, в смысле не торопился, с неохотой шел, с сомнениями. И что интересно – эти самые сомневающиеся и неторопливые живут и радуются. Нет, правда! Не веришь? Выходили по разным причинам, но точно без безумной любви, а счастливы! Значит, что-то нашли в этой истории, есть там что-то хорошее? В общем, Нитка, иди! Иди, благословляю! А потом расскажешь, что там и как. Ты же мне не соврешь, расскажешь все как есть? Ну тогда я и подумаю. Если армянская родня еще раньше не свяжет меня и не выдаст силком, от них всего можно ожидать. Ну не хотят они видеть свободную армянскую женщину, это неприлично! Даже в моей семье, представляешь? В моей интеллигентной и донельзя продвинутой семье!
Смеялись.
Кстати, после окончательного расставания с Кружняком настроение у невесты явно улучшилось, но тут же испортилось, потому что приказа на должность главврача жених не дождался. Прислали со стороны, как все говорили, совсем чужого. Народ возмущался, а что поделаешь?
Профессор простил младшую дочь – кто не прощает свое дитя. Но обида осталась и, когда он вспоминал о ней, обжигала и дергала, как нарыв. Но виду профессор не подавал, потому что боялся. Боялся, что увезут его любимицу, его счастье, его Томочку. При всей любви к дочерям он и представить не мог, что так привяжется к девочке! Помощник из него был плохой, но покачать коляску, дать бутылочку, вытереть после кормления ротик, укрыть одеяльцем – это пожалуйста! А как хотелось пройтись по Мансуровскому с коляской, с гордостью демонстрируя новый почетный статус деда!
Но нет, с коляской на улицу его не пускали – вдруг закружится голова или подкосятся ноги? Или вдруг, не дай бог, прихватит сердце? Понятно, что жизнь ребенка в сто раз дороже жизни больного старика.
Боится Маруся, тревожится Ася. Но его вполне устраивает то, что ему доверяют. Да что там устраивает – он счастлив! К тому же Маруся все время повторяет, что без папы она бы не справилась. Смешно, но приятно. Как важно, что человек снова нужен. «Папа! – кричит Маруся. – Принеси мокрое полотенце!» И он торопится, спешит выполнить просьбу дочери. «Папа! – снова зовет Маруся. – Выключи, пожалуйста, суп!» И он уже на кухне. «Дед на подхвате», – смеется Юля. Так и приклеилось: «Дед на подхвате». «Папа, покачай, пожалуйста, коляску, я в ванной. Папа, перелей, пожалуйста, воду из чайника, чтобы остудилась. Папа, ты можешь развесить пеленки? Папуля, мне нужны ползунки! Пап, не суетись, они на батарее». Целый день бесконечная карусель. И бесконечное счастье. Ася на работе, они с Марусей вдвоем. Точнее, втроем, с Томочкой.
Было три девочки, стало четыре. Вчера Маруся сказала: «Пап, а если бы ты работал, я бы не справилась». Он растерялся, даже опешил, но уже в следующее мгновение страшно возгордился, окончательно и бесповоротно поверив в свою нужность, и победным взором посмотрел на жену: «Вот так-то, милая, а ты меня уже списала! Да и я сам себя списал. А надо же, пригодился!» Всю жизнь все посмеивались над профессором, дескать, он совершенно безрукий. «Все, что руками, даже не думай экспериментировать, тебе дана голова, это твой инструмент», – говорила жена.
С этого дня профессор был уверен – он еще ничего, он еще послужит семье. В нем нуждаются.
Леша, умный и тонкий любимый Леша, сам начал разговор.
Маруся слушала мужа затаив дыхание. Волновалась. Сейчас придется выкручиваться, привирать, плакать, оправдываться, перечислять причины.
Не пришлось. Он считал, что первые полгода им с дочкой лучше остаться в Москве. Здесь и теплое лето. «Надо бы снять дачу, – повторял он. – Что ребенку все лето в городе?» Про дачу никто и не подумал, а ведь Лешка прав – дача необходима. Правда, если дожди, то на даче тоска. Маруся помнила дождливые месяцы в бабушкином поселке. Бабушка Галя не оставляла внучек без дела: то чтение или правописание, то арифметика, то огород, то в лес. А потом чистить грибы, которые Маруся не ела, но с черными руками ей ходить приходилось.
У бабушки Гали все было по расписанию, в том числе и прогулки. И обед по расписанию, и ужин. Только заиграешься на улице с девчонками в вышибалы или в резиночку, а то и в карты, в подкидного, по-тихому, за углом, в густых кустах, тут же раздается громовой бабушкин голос: «Девочки! Юля и Маша! За стол!» Ослушаться бабу Галю не решались, сворачивались и бежали домой.
В дожди в доме было тепло и уютно, в печке шипели дрова, баба Галя жарила оладьи, а они с Юлькой рисовали кукольную одежду. А за окном было тоскливо, дождь все не прекращался, лил и лил, небо было низким, серым и беспросветным. У двери стояли резиновые сапоги, на печке сушились вязаные носки и пахло мокрой собакой.
А вот засыпать под звуки дождя было приятно.
Дача. Да, надо попробовать. Только где и как ее искать, эту дачу? Надо посоветоваться с сестрой, Юлька умная, что-то подскажет.
«В сентябре вернетесь, – говорил Леша. – И дочка окрепнет, и ты придешь в себя. Ну и тебе в Москве по-всякому будет легче, и физически, и морально, – ты здесь среди своих».
– Святой человек, – заметила Ася, когда Маруся пересказала ей разговор с мужем. – Ни грана эгоизма. Как же тебе повезло, Марусь! Надеюсь, ты понимаешь.
Счастливая Маруся радостно улыбнулась:
– Асечка, да все я понимаю. И знаю, какой Лешка хороший. Ты лучше про дачу подумай! И папе там будет лучше, и тебе здесь полегче – отдохнешь от нас, побудешь одна.
Прощались долго. Маруся плакала и не отпускала мужа.
– Уже скучаю, – шептала она. – Зачем ты меня уговорил остаться?
Врала. Мечтала остаться. Никто и не знает, какая она хитрая! Ну не врала – так, привирала.
За мужем закрылась дверь, заплакала Томочка, и Марусю закрутили дела. Через две недели должна была состояться Юлькина свадьба. Жаль, что Лешке пришлось уехать, кончился отпуск. Но она отправит ему фотографии.
При поисках дачи посетовали, что за копейки продали дом бабы Гали, как бы сейчас он пригодился! Но что вспоминать про то, что было сделано?
Как сказала Ася: «Что дом? Самая маленькая из потерь».
Дача нашлась, и нашлась, как ни странно, быстро. Нашла ее не вездесущая и всемогущая Юля, а Ася, и, как обычно бывает, случайно. Асина коллега посетовала о своей даче, которая, увы, два года стоит без дела: свекровь умерла, дети выросли, а им с мужем сидеть в домике дядюшки Тыквы неохота, они любят путешествовать на машине.
Ася осторожно поинтересовалась брошенной дачкой. Коллега с радостью рассказала, что дачка маленькая: две комнатки плюс терраска, зато хороший участок, правда, теперь заброшенный и заросший, а раньше, при свекрови, такие были цветы. Весь поселок ходил любоваться. Цветы Асю интересовали мало, а вот лес, речка и удобства – даже очень. Оказалось, что речки нет, но есть озерцо, вполне чистое, с песчаным пляжем, и лес в двух шагах, а магазин в трех, и там все необходимое: хлеб, молоко, творог. В домике чисто, свекровь была чистюлей и прекрасной хозяйкой, туалет, правда, на улице, но это как во всех летних домиках. Зато душ есть, но работает или нет, надо проверить.
– А что, хочешь снять? – коллега явно обрадовалась.
Ася кивнула:
– Для дочки с внучкой. Ну и мужу не повредит, все-таки воздух.
– Еще какой! – загорелась коллега. – Кругом леса, а тишина какая! Он у тебя, кажется, из ученого мира?
– Он у меня пенсионер, – грустно сказала Ася, – но и пенсионерам тишина не помешает.
В субботу отправились смотреть домик. Час на электричке с Савеловского, пятнадцать минут до поселка.
Дачка стояла на краю поселка, у самого леса – аккуратный маленький домик, выкрашенный зеленой краской. Заросший, но милый участок. Что еще надо? Комната для Александра Евгеньевича и комнатка для Маруси и Томочки, но главное – природа, воздух и тишина.
Сговорились, сумма оказалась смешной, и коллега сказала, что заезжать они могут, как только соберутся. Если будет теплый май – да ради бога! Захотят остаться в сентябре – на здоровье. Ну а если покосят и приведут участок в порядок – хозяева будут счастливы.
Приближалась свадьба. Юля, конечно же, нервничала, хоть и пыталась это скрыть. Маруся, скучая по мужу, писала бесконечные письма и по три раза на дню бегала к почтовому ящику, много плакала, но тут же утешалась, любуясь дочкой. Томочка требовала внимания и любви, и с этим у Маруси все оказалось в порядке, матерью она была беспокойной и сумасшедшей, как и все нормальные матери.
Юлина свадьба пришлась на теплый, но дождливый весенний день – дождь лупил как из ведра.
Жених, импозантный, высокий, в сером костюме и красном галстуке, с модной и аккуратной шкиперской бородкой, был хорош, ну про невесту и говорить нечего – от Юли нельзя было отвести глаз. Конечно же, она выпендрилась, иначе это была бы не Юля. Никакого традиционного белого платья, а уж тем более фаты или новомодной шляпки. Платье, узкое, длинное, из шелка изумрудного цвета, обтягивало ее богатые формы, подчеркивая узкую талию, высокую грудь, широкие бедра. Распущенные волосы – никаких причесок или укладок, никакого тяжелого вечернего макияжа. Да ей и не требовался макияж – природной сочности и яркости у нее было в избытке.
Красивая и необычная пара притягивала взгляды. И как жалко, банально и повседневно смотрелись остальные брачующиеся – невесты, путающиеся в жестких белых кринолинах и кружевах, и женихи в строгих черных костюмах.
Торжественная часть прошла под плохо сдерживаемый смех. Невеста, вцепившись пальцами в ладонь жениха, тихо хихикала. Жених мужественно держался.