Александр Евгеньевич ерзал в давно позабытом узковатом костюме, мечтая сорвать удушающий галстук и поскорее оказаться дома – подобные мероприятия были ему не под силу.
Ася, все еще по-девичьи тоненькая, стройная, с уже заметной сединой в густых темных волосах, очень серьезная и напряженная, с тревогой поглядывала на старшую дочь.
Тост от родителей говорила она. Готовилась долго, репетировала вместе с Марусей, и обе ужасно нервничали, Ася запиналась, Маруся подсказывала. Ася, увидев слезы старшей, расплакалась. Это был лучший и самый дорогой подарок.
После родительского тоста встала невеста, громко и решительно заявив, что торжественная часть окончена, больше никаких тостов – иначе штраф – и уж точно никаких криков «горько!» и пожеланий потомства!
– Пьем, едим, танцуем и веселимся. Иначе невеста сбежит, – предупредила она, – вы меня знаете!
Так все и было: ели, пили, танцевали. Спустя пару часов по-английски уехали родственники невесты.
– Ну вот, – сказала в машине Ася, – и старшую выдали. Как хорошо, Сашенька! И жених мне понравился! А тебе?
Ответа не было, Александр Евгеньевич мирно посапывал.
В ту послесвадебную ночь Маруся не спала. Думала о сестре, о совсем старом и немощном отце и конечно же о себе. Решила, что в сентябре точно уедет. Муж и жена должны быть вместе, иначе какая семья? Юльке повезло больше – она полюбила москвича, врача, а не морского офицера. Маруся поплакала и на рассвете уснула.
Лето пролетело как один день: ждешь тепла и солнца, а за окном снова осень. В середине августа пожелтела листва, вечера стали холодными и сырыми, в доме сделалось прохладно, белье не сохло, и сразу захотелось в Москву, в тепло и удобства.
Маруся собирала вещи и смотрела в окно. Опавшие желтые листья укрывали еще недавно ярко-зеленую лужайку. У забора расцвели поздние осенние цветы, прозванные в народе дикой мимозой.
Томочка, румяная, подросшая и окрепшая, спала в коляске под вишней. Неподалеку, укрытый пледом, дремал в плетеном кресле профессор. «Мир и покой, – думала Маруся. – Папа, дочка. Завтра приедет Ася, да и Юлька собиралась помочь с отъездом. Приедет ли? У Юльки вечно дела. Как у нее с Игорем? Счастлива ли, довольна? Мы никогда не говорили по душам, как настоящие сестры».
Марусины мысли прервала дочь – захныкала, и Маруся забрала ее в дом. Проснулся и попросил чаю отец. Маруся поставила чайник, достала печенье и вафли, положила в вазочку варенье и заварила свежий чай. Дачные чаепития. Но и они скоро закончатся. И почему так грустно? У них же все хорошо?
«Хорошо. Все хорошо!» – так Юля отвечала на вопрос, как ей замужем. Все действительно было неплохо. И, честно говоря, мало что изменилось – и Юля, и Игорь по-прежнему много работали. Она так же просила командировки и с удовольствием летала по стране – да и как отказываться, когда еще будет такая возможность? Где только не побывала – от Мурманска до Камчатки, от Кавказа до Владивостока. Юг, север, запад, восток. Салехард, Омск, Новосибирск, Калининград, Казань, Екатеринбург.
«Встречаемся нечасто, – шутила Юля. – Это и сохраняет наш брак».
Отношения были ровными, спокойными. Жили как хорошие дружные соседи. Нет, не соседи – друзья. Работа была на первом месте. Муж, семья, на втором. «Неправильно? – отвечала она в ответ на Асины осторожные замечания. – Согласна, но у всех по-разному. У нас так, и нас с Игорем это устраивает». В Мансуровском бывала редко, чувствовала, что на нее обижаются, но что поделать, такая вот напряженная жизнь.
В конце сентября взяла отпуск и никуда не поехала, осталась дома и отсыпалась. Спала до обеда и, выпив кофе, снова валялась. Устала от бесконечных перелетов, от самолетов и гостиниц, от долгих разговоров, от незнакомых людей, от чужих мест.
Как-то на претензию мужа лихо, как умела, отбрила:
– Не нравится? Но это моя жизнь, и ничего другого я тебе не обещала! Ни борщей, ни котлет, ни посиделок перед телевизором! Я себя так не продавала.
– А дети? Это в твои планы не входит? – поинтересовался Игорь.
Юля рассмеялась:
– Ну ты даешь! Какие дети, ты о чем? Или ты мечтаешь о бессонных ночах?
– Понял, – коротко бросил он и, чуть помолчав, сказал: – Юль, а я все думаю – зачем ты вообще вышла замуж?
Юля пожала плечами:
– А черт его знает… Сама удивляюсь!
– Спасибо, что не соврала. Я понял, что это не шутка.
– Пожалуйста, – ответила Юля, – а у тебя хорошо с чувством юмора.
На том и разошлись. «Дура. Какая же я дура! – подумала она. – Надо было соврать. Но как неохота…»
В сентябре Марусе уехать не удалось, заболел отец. Обычная простуда перетекла сначала в бронхит, а потом в пневмонию. Профессор совсем ослаб и почти не вставал с постели, ел с трудом, да и то после длительных уговоров, а тут случилась новая беда: он упал и сломал шейку бедра.
Александр Евгеньевич все понимал. Понимал и страдал, плакал и умолял жену сдать его в дом престарелых. Однажды Маруся услышала, как терпеливая Ася закричала на отца. Нервы, у всех сдали нервы. Марусе было жалко всех: Асю, себя, Юльку, которая теперь приезжала почти ежедневно и принимала такое жаркое участие в жизни семьи и лечении отца, которого никто от нее не ожидал. Она привозила частных врачей, доставала дефицитные лекарства и деликатесы, гранаты, черную икру, свежие ягоды. Юлька осунулась, похудела, плакала вместе с Марусей и Асей, звонила по нескольку раз в день, в том числе и из других городов – словом, билась за отца всеми силами.
На хорошее никто не надеялся, но постепенно профессор окреп – помогли присланная Юлей массажистка, а после врач ЛФК, – и спустя три месяца Александр Евгеньевич повеселел, стал есть, мечтал о прогулке и строил планы на новогодний праздник.
Книги и научную работу он окончательно оставил и, кажется, даже не думал об этом. Теперь его интересовали развлечения другого рода, например, видеомагнитофон. «Видик», как называли его в народе, подаренный Юлей, неожиданно пришелся ему по душе. Кассеты с фильмами поставлял старший зять, Игорь. Кстати, именно Игорь находил врачей, и массажистов, и реабилитологов, и заезжал сам, чтобы осмотреть и выслушать пациента.
В семье бытовала шутка, что ушлая Юлька замуж вышла по расчету – удача иметь в семье собственного доктора.
Вот и прошел Новый год. Отметили скромно, по-семейному: салат, пирожки, курица из духовки. Радовались, что все вместе. Все, кроме Леши, он в походе. Посидели, поговорили, открыли шампанское. Дождались звона курантов и выключили телевизор. Захныкала Томочка, и Маруся ушла к себе. Ася укладывала спать Александра Евгеньевича.
Юля с Игорем молча допивали кофе. Семья: молодые, старик, ребенок – жизнь.
За окном мела метель, на подоконнике уютно горела настольная лампа, тихо тикали настенные часы. Родительский дом, где им всегда рады. Кольнуло сердце.
Юля вымыла чашки и посмотрела на мужа:
– Ну что, домой? Наши, наверное, уснули.
В машине Игорь сказал, что хочет заехать к своим родителям.
– Я домой, – зевнула Юля.
– Ну разумеется, – усмехнулся он, – я и не думал звать тебя с собой.
Через пятнадцать минут Юля лежала в кровати. Вот оно, счастье – завтра не надо вставать!
Разговор, со свойственной ей деликатностью и осторожностью, завела Ася:
– Маруся, прости, не мое дело, но… Не кажется ли тебе, что эта ситуация… Ну не дело? Леша там, ты с Томочкой здесь. Марусенька, я все понимаю. Я просто боюсь, что ваша жизнь… Ну ты меня поняла. В общем, надо что-то решать, девочка. До бесконечности так продолжаться не может.
Маруся расплакалась. Нет, не обиделась:
– Асенька, я и сама понимаю, мучаюсь, но мне страшно оставить тебя, папу! Страшно увозить Тому от врачей, от нормальной еды, из теплой квартиры. Ася, я боюсь, понимаешь?
Ася смотрела на свою бесценную девочку, и ее сердце сжималось от боли. Все она понимала. И Юля все понимала. Но так продолжаться не может, нужно что-то решать. Маруся не Юля, Маруся другая, она с трудом принимает решения. И Ася взяла решение на себя. В конце концов, это она воспитала Марусю, а это значит, что она в ответе за ее поступки и действия.
– Бери билет, – решительно сказала Ася, – бери билет и лети, с Томочкой я посижу. Возьму отгулы и посижу, не волнуйся. Поговори с ним, объяснись. Он не заслуживает такого отношения. Да ты и сама это знаешь.
– Одна? – переспросила ошарашенная Маруся. – Без Томочки?
– Одна. Объясни, что до года ребенку надо остаться в Москве. Расскажи про грыжу, про то, что возможна операция.
– Я расскажу про папу, – оживилась Маруся. – Про то, что Томочка его стимул, его радость и его жизнь!
Ася покачала головой:
– Нет, Марусь. Объясни Леше, что рано везти ребенка в тот климат и в те условия. Девочка нежная, московская. Избалованная, – улыбнулась она. – А про папу не надо.
– Почему? – удивилась Маруся. – Разве это не повод?
– Не ищи повод, Маруся, – неожиданно жестко ответила Ася. – Для Леши папины чувства точно не аргумент. Знаешь, что он тебе ответит? А зачем ты выходила замуж и кто у тебя на первом месте – папа или муж и твоя семья? И кто твоя семья? Папе необходима Тома? А разве Леше не нужны дочь и жена?
– Ась, ты неправа! Ты неправа, – возразила Маруся. – Что значит, «кто у тебя на первом месте»? Как я могу ответить на этот вопрос? Кто важнее – муж или отец? Крепкий, здоровый и сильный муж или слабый, больной, старый отец? И что значит «кто твоя семья»? Леша моя семья, Тома. Ты, папа. Юлька. Вы все моя семья, Ась! Как я могу вас разделить?
– А ты не дели, – улыбнулась Ася, – прими решение. Если ты замужем, то должна быть рядом с мужем. Все просто, Маруся. Поезжай за билетом. Вам надо увидеться и поговорить. Хватит отговорок и недомолвок.
Встретилась Маруся с мужем в Мурманске – в городок ехать побоялась, неловко перед соседками. Понимала, что осудят. Она помнила, как осуждали сбежавших. Но у нее же все по-другому, по-честному, и никуда она не сбегала – просто уехала, чтобы родить здорового ребенка. А потом заболел папа. Кто может ее осудить?