рмеру, и немедленно подала ему свою руку, и тут же была наказана за свой каприз тем, что ей пришлось старательно прятать свои изящные ноги от его грубых башмаков; она весьма обрадовалась концу танца.
Тут я наконец убедился в том, что передо мной действительно Мирдат Прекрасная, невзирая на маскарад, деревенскую одежду и неуклюжую обувь. Я подошел к ней, окликнул по имени и назвался, а потом простыми словами велел ей оставить глупую выходку, пообещав проводить домой. Однако она топнула ногой, и отвернулась от меня, и вновь отправилась танцевать с увальнем, ну а вытерпев еще одну пляску с ним, попросила проводить себя через лес, против чего он вовсе не возражал.
Тут к нему подошел и приятель. Едва оставив свет факела, грубые деревенские мужланы, не знавшие, кого провожают, принялись обнимать девиц. Леди Мирдат не способная более терпеть подобное обхождение, вскрикнула от страха и отвращения, ударив по грубой руке, которая обнимала ее так сильно, что мужлан на мгновение выпустил ее с грубыми словами. А потом подступил к ней снова, схватил, чтобы поцеловать, а она с предельным презрением, в отчаянии принялась колотить его по лицу ладонями – безуспешно, но я был уже рядом с ними. Тут она громко выкрикнула мое имя, я поймал бедного дурня и ударил его, но не так, чтобы нанести увечье, а просто чтобы он надолго запомнил меня, а потом отбросил его на обочину. Второй мужлан, едва услыхав мое имя, выпустил уже уставшую противиться служанку и бежал со всех ног. Воистину сила моя была знаменита в нашем краю.
Тогда, в гневе, я схватил Мирдат Прекрасную за плечи и крепко встряхнул ее. А потом послал служанку вперед, и она, не получив другого приказа от своей госпожи, отправилась перед нами; так мы дошли наконец до бреши в изгороди, Мирдат молча шла рядом со мной, словно бы испытывая удовольствие от моей близости. Я провел ее через брешь и проводил до Холла, и мы распрощались у боковой двери, от которой у нее был ключ. Она пожелала мне доброй ночи самым спокойным голосом, хотя явно не торопилась расстаться со мной.
Когда на следующий день я встретил ее в парке, она вела себя ровно и приветливо. Потом, в сумерках, оставшись с ней в одиночестве, я спросил, почему она все время дразнит меня, когда я хочу находиться в ее обществе, а она отвергает мою нужду. С милой и обаятельной кротостью она, конечно, поняла, что я прошу мира, вынесла свою арфу и заиграла мне на ней чудесные старинные мелодии наших детских дней. Так окрепла и возвысилась моя любовь к ней. В ту ночь Мирдат проводила меня до бреши в изгороди; ей сопутствовали три огромных пса, чтобы в свой черед проводить ее до дома. И все же потом я последовал за ними весьма бесшумно, пока не убедился в том, что она целой и невредимой вошла в Холл, ведь я не мог бросить ее одну вечером, хотя она и думала, что я нахожусь уже далеко на сельской дороге. Псы же время от времени поодиночке отбегали ко мне и дружелюбно тыкались в меня носом; я тихо отсылал их назад, а она ничего не замечала; потому что, возвращаясь домой, пела любовную песню. Любит она меня или нет, тогда я сказать не мог, хотя Мирдат обнаруживала явную привязанность ко мне. Но на следующий вечер я пораньше отправился к бреши, и о! там – возле нее – находился хорошо одетый мужчина, на внешности которого остался отпечаток Королевского Двора. Когда я приблизился, он не позволил мне пройти, но оставался на месте и надменно смотрел на меня, поэтому я протянул руку и отстранил его с моего пути.
И о! леди Мирдат обратилась ко мне с горькими словами, которые причинили мне предельную боль и удивление, потому что я сразу понял, что она не испытывает истинной любви ко мне, иначе она никогда бы не попыталась осрамить меня перед незнакомцем… назвать неловким и грубым перед невысоким мужчиной. Словом, вы отлично понимаете, как я чувствовал себя в то мгновение.
Пусть я и видел некую справедливость в словах леди Мирдат; но незнакомец мог бы вести себя повежливей, да и незачем было Мирдат Прекрасной позорить своего истинного друга и кузена перед чужаком. Однако я не стал возражать и, низко поклонившись леди Мирдат, слегка склонился перед мужчиной и принес извинения, поскольку он не был силен или велик ростом и мне следовало с самого начала проявить любезность к нему.
Так, установив справедливость в своем собственном понимании, я повернулся и направился прочь, оставив их в своей радости.
В тот день я отшагал, наверно, миль двадцать, прежде чем вернулся в свой дом, и не было мне покоя ни в ту ночь, ни в следующую, потому что я успел смертельно влюбиться в Мирдат Прекрасную всей душой, сердцем и телом… жуткая потеря внезапно поразила меня.
Целую неделю я отправлялся гулять в другую сторону, но к концу седьмицы не мог более оставаться вдали от моей дамы. И воистину, я увидел все, что может повергнуть мужчину в великую боль и ревность. Едва приблизившись к бреши, я увидел возле нее на опушке леса Мирдат, а сопровождал ее тот же самый хорошо одетый придворный, и она позволяла ему обнимать ее за талию; и я сразу понял, что они любовники, потому что у леди Мирдат не было братьев и молодых родственников.
Увидев меня на дороге, леди Мирдат на мгновение устыдилась, сняла с себя руку любовника и поклонилась мне, чуточку переменившись лицом, и я отвечал ей весьма низким поклоном, но – ведь я был тогда столь молод – прошел мимо них, и сердце омертвело в моей груди. Оглянувшись, я увидел, как любовник приблизился к ней и вновь обнял ее; вместе, наверно, они следили за мной, и я отправился прочь, окаменев от отчаяния, но более не оглянулся.
После этого я целый месяц не ходил к бреши, но сердце мое жгла любовь, и гордость моя была задета; ибо несправедливо обошлась со мной леди Мирдат. И все же весь тот месяц любовь расцветала в моем сердце, неторопливо приобретая сладость, нежность и понимание, которых не было во мне прежде. Истинно скажу: Любовь и Боль создают характер мужчины.
К концу этого срока я увидел дорогу к жизни и с пониманием в сердце начал вновь совершать прогулки мимо бреши, но Мирдат Прекрасная более не встречалась мне; впрочем, однажды вечером мне показалось, что она неподалеку, потому что один из ее огромных псов выскочил на дорогу из леса, чтобы обнюхать меня самым дружелюбным образом – собаки обычно дружат со мной.
И когда пес оставил меня, я долго прождал возле бреши, но так и не заметил Мирдат, а посему последовал дальше – с тяжестью в сердце, но без горечи, потому что понимание начинало медленно созревать в моем сердце.
Миновали еще две томительные и одинокие недели, и я пожалел, что познакомился с прекрасной Девой. И когда завершились они, я решился войти в брешь и приблизиться к дому, чтобы хотя бы издали увидеть ее. Словом, однажды вечером я оставил свои владения, подошел к бреши и вступил на земли поместья, и вскоре уже шел по садам, окружавшим Холл. Истинно, когда я пришел к ее Дому, то увидел множество фонарей и факелов, собралось огромное общество нарядных людей, все танцевали, и я понял, что здесь идет какой-то праздник. Немедленно жуткий ужас овладел моим сердцем, и я решил, что вижу свадебный танец леди Мирдат; впрочем, глупо было даже думать об этом, потому что я, конечно, заранее услыхал бы о предстоящем браке, и я немедленно вспомнил, что в тот день ей исполнялся двадцать один год и кончался срок опеки над ней, что и отмечалось таким праздником.
Весел и ярок был он для взгляда, только одинокое сердце мое отягощалось томлением. Собралось огромное и радостное общество, и огни в изобилии блистали на деревьях. Огромный стол с угощением на серебре и хрустале, большие фонари из бронзы и серебра выстроились вдоль лужайки, а на противоположной оконечности ее танцевали. И вот из танца вышла леди Мирдат – в очень очаровательном платье, но, на мой взгляд, чуточку побледневшая за прошедшее время. И она направилась к месту отдыха, и буквально во мгновение дюжина юношей из знатных местных фамилий оказались возле нее; они занимали ее разговорами и шутками, стараясь добиться внимания. Она была очаровательна, но я видел, что ей кого-то не хватает, Мирдат действительно слегка побледнела, как я уже сказал, она все время оглядывалась, словно бы разыскивая кого-то взглядом вне кружка, собравшегося вокруг нее, тут я сразу понял; ее любовника нет рядом, и сердце леди Мирдат тоскует. Но почему его нет здесь? И я решил, что этого негодяя наверняка отозвали ко двору.
Наблюдая за собравшимися вокруг нее молодыми людьми, я пылал жаром свирепой и ничтожной ревности и готов был уже шагнуть вперед, схватить за руки и увлечь ее за собой в те леса, где бродили мы в прежние дни, когда мне казалось, что она готова полюбить меня. Но что толку в том? Не они владели ее сердцем, видел я, следивший за ней с ревностью и тоской, я-то знал, что возлюбленным Мирдат был тот невысокий придворный.
И я вновь ушел, и не подходил к бреши целых три месяца, потому что не мог более переносить боль потери; наконец эта мука сама начала толкать меня на дорогу, ибо оставаться дома стало более горькой болью. Словом, однажды вечером я оказался возле бреши, мучительно вглядываясь в поляну, лежавшую между изгородью и лесами; и было это место для меня словно бы свято, ведь именно здесь я впервые увидел Мирдат Прекрасную и влюбился в нее – в тот же самый вечер.
Долго стоял я у бреши и ждал, ждал и ждал – без всякой надежды. И о! вдруг кто-то оказался возле меня, мягко ткнувшись в бедро; поглядев вниз, я увидел одного из ее псов, и сердце мое подскочило почти что в испуге, потому что моя дама была совсем близко. Я ждал, безмолвный и внимательный, и сердце мое колотилось; наконец среди деревьев послышалась негромкая песня о разбитой любви, и пела ее Мирдат, одинокая среди своих огромных псов в темном лесу.
И я внимал ей со странной болью, ведь в голосе Девы слышалось истинное горе, и сердце мое рвалось ей на помощь, но я словно примерз к земле, хотя все существо мое бушевало.
И тут я увидел среди деревьев белую фигурку, тут голос ее вскрикнул, а песня прервалась. И о! в этот самый миг меня осенила безрассудная надежда. Я бегом бросился к ней навстречу и во мгновение оказался перед Мирдат, негромко, но страстно произнося ее имя.