Спустившись по течению образовавшегося ручья, я попробовал воду рукою и, обжегшись, пошел дальше, рассчитывая, что она приобретет нужную температуру. Ручеек тек, извиваясь между кустов, огненные жерла превращали нависавший над ним парок в удивительно красивые облачка. Наконец я вновь попробовал воду, оказавшуюся приятной и теплой, сел на небольшой камень, снял обувь, чтобы омыть усталые ноги, но более всего мне хотелось ощутить сладостное прикосновение воды к телу. Омыв ноги, я намеревался найти место среди моховых кустов, где можно было поесть, попить и выспаться.
Тут-то, сидя у теплого ручья, с погруженными в воду ногами, я вдруг услышал вдали лай Ночного Пса. И голос его доносился с северо-запада, от Равнины Голубого Огня, а потом сразу наступила тишина. Представьте же себе меня, на камне возле курящегося ручья, опустившего ноги в его чудесное тепло… я буквально окаменел от внезапного страха, поскольку мне сразу показалось, что Ночной Пес взял мой след. И, увы, по прошествии некоторого времени гулкий лай прозвучал едва ли не в миле от меня. Сомневаться не приходилось: чудовище почуяло меня, и я ощутил настолько запредельный ужас, что я едва успел обуться. Тем не менее, я потратил на это занятие не слишком много времени и, став на ноги, обнажил Дискос. Великое отчаяние овладело моим сердцем, ибо преследуемый всегда боится, но в сотню раз страшнее тому, кто знает, что за ним гонится смертельно опасное чудовище.
Застыв на мгновение, я попытался найти способ избежать приближающейся опасности. И, поглядев на ручей, попытался воспользоваться им. Немедленно прыгнув в воду, я побежал по середине ручья, погружаясь то до середины бедер, то едва по лодыжку. На бегу я вновь услышал вой мерзкого чудовища, находившегося уже в полумиле.
Ужас бросил меня вперед, но через минуту, наверно, я остановил свой бег и начал ступать весьма осторожно, чтобы не делать громких всплесков; теперь чудовище уже должно было оказаться примерно там, где я вошел в ручей. Я то и дело оглядывался, но ничего не видел, хотя страх рисовал мне Пса за каждым темным моховым кустом. И тут я снова услышал голос Твари, взвывшей возле места, где след мой окончился. Тогда я погрузился в воду, которая здесь доставала моего колена, и лег на живот. Течение омывало мои плечи, но я держал голову над водой и всматривался сквозь пар в тени, из которых мог появиться Ночной Пес.
И через мгновение я увидел его; растворявшееся в испарениях ручья чудовище казалось во мраке огромным вороным конем. Оно миновало меня галопом, но в тот момент я ничего не видел, ибо погрузил голову под воду и припал ко дну. Так я пролежал до тех пор, пока грудь моя не стала разрываться от желания вздохнуть. Тогда я чуть высунулся из воды, но очень осторожно и с опаской. Слух сообщил мне, что Ночной Пес носится между кустами; моховые заросли трещали под его лапами. А потом настала благословенная тишина, но я не шевелился, оставаясь под водой; на мое счастье, теплота ее согревала мое тело, а ведь окажись она холодной, выстуженное Ночным Краем сердце мое могло бы остановиться.
Так я лежал на животе и, не слыша более звуков, сопровождавших движение Ночного Пса, испытывал жуткую неуверенность в отношении его намерений. Всегда лучше знать, что делает твой враг, чем не иметь об этом никакого представления. И вдруг я услышал его приближающийся топот, мгновенно миновав меня, чудовище отправилось вверх по течению, а меня словно хватил паралич, ибо я даже не опустил голову под воду. Впрочем, возможно, случай помог мне, так как в ночном мраке голова моя могла показаться чудовищу небольшим камнем, выступающим из воды, ведь я не шевельнулся и не мог выдать себя движением. Тем не менее, Пес вполне мог унюхать меня, и причина, по которой он не сумел этого сделать, остается для меня загадкой.
Из-под ног его во все стороны разлетались увесистые комья земли и камни, что свидетельствует о страшной силе Пса.
Когда же голос его сделался далеким, я поднялся и направился вниз по руслу теплого ручья, стараясь идти быстро, но не оставляя воды, и часто останавливался, чтобы прислушаться; лай Ночного Пса по-прежнему был слышен вдали, чудовище явно металось взад и вперед, разыскивая меня.
Потом я шел двенадцать часов по воде, чтобы не оставить следа, и лай Пса не умолкал. И по прошествии этих двенадцати томительных часов обнаружил, что приблизился к Дому Молчания. Это повергло меня в великое смятение, потому что в мои намерения входило обойти его стороной – как только можно дальше. Тем не менее, Пес все же пригнал меня к этому зловещему Дому.
Тут я заметил, что ручей проложил себе русло в Дороге, по которой ходят Безмолвные, и наконец решился оставить воду, которая сделалась обжигающе холодной после столь долгого пребывания на поверхности земли. Дело в том, что ручей направлялся далее к самому Дому Молчания. Постояв, я прислушался, рассчитывая услышать лай Пса, но голос чудовища более не возмущал Тьму, хотя сердце подсказывало мне, что адская тварь все еще разыскивает меня.
Тогда я вышел из воды и направился на северо-запад – то на четвереньках, то ползком, – среди моховых кустов, чтобы побыстрее удалиться от сего Дома. И о! Проделав на четвереньках не более ста фатомов, я обнаружил, что моховые заросли на западе прерываются, образуя голую скалистую равнину, открытую отовсюду для взгляда.
Я не смел ступить на эту нагую землю, потому что, утратив укрытие, которое представляли мне моховые кусты, оказался бы виден всякой твари, в ночи преходящей; более того, не имея уверенности в сердце своем, я надеялся укрыться среди кустов от Силы Дома Молчания. Впрочем, наверно, ничто не смогло бы защитить меня, однако я не мог пренебречь своей безопасностью.
Посему я повернул назад и скоро обнаружил, что заросли суживались в этом направлении и сохранились лишь с одной стороны Великой Дороги; поэтому я, конечно, решил держаться поближе к ней, чтобы воспользоваться укрытием.
Потом оказалось, что Дорога, Где Ходят Безмолвные, поворачивает на север – к Обители Молчания. Холм, на котором высилась она, образовывал обрыв, круто спускавшийся к Дороге. Страшный Дом в своей молчаливой задумчивости господствовал над всем краем. Обе стороны дороги ничем не различались в своей уединенной жути.
Огромное сооружение было полно тихих огней. Правду говорили о нем: ни звука не донеслось из этого Дома за целую вечность. В каждый миг сердце рассчитывало увидеть перед собой спокойные и тихие фигуры, но их не было, и я пишу это лишь для того, чтобы вы поняли, что ощущал я, стараясь спрятаться среди невысоких моховых кустов возле Великой Дороги, у подножия чудовищного Дома Вечного Молчания, придавленный висевшим в Ночи предельным Безмолвием, духом своим воспринимавший тишину, грозившую мне изнутри этой Обители.
Представьте себе меня между этих кустов, мокрого и холодного, охваченного предельным ужасом и отвращением и, тем не менее, пребывающего в торжественном трепете перед величием Дома, глыбившегося надо мной в ночи. Я даже не замечал томления тела, поскольку сам дух мой содрогался в ужасе за жизнь своей плоти.
Вспомните, что я оказался душой и телом возле того места, где вечное Молчание и Жуткая Тайна приняли в себя бедных юношей.
А напомнив себе обо всем этом, вспомните и о том, что всю мою жизнь чудовищная суть этого Дома ужасала меня, а теперь я находился возле него. И казалось моей душе, что сама Ночь вокруг пропитана тихим ужасом. А ум все напоминал мне о том, настолько близко я оказался возле страшного места. Все это я говорю вам затем, чтобы вы могли понять, что пришлось претерпеть душе моей. Однако довольно об этом, никому не дано, следуя одним лишь словам, понять, что испытало чужое сердце… дальнейшее многословие только утомит вас.
Итак, я полз, скрываясь, содрогаясь и замирая от страха, а потом, заново набравшись отваги, продолжал путь и все глядел на этот чудовищный Дом, возвышавшийся надо мной в Ночи. Но вышло так, что я наконец удалился от этого жуткого места, потому что дорога снова повернула на север, и я ускорил свой путь среди моховых кустов, впрочем, не намного, потому что мне то и дело приходилось обходить прогалины, которые там попадались часто; да и кусты вокруг росли не столь густо, как мне хотелось бы.
Через пять часов я удалился от страшного Дома и ощутил некоторую легкость в сердце; тем не менее, мне было не до еды или сна, хотя я нуждался и в том, и в другом, потому что не спал и не ел уже достаточно долго. Нужно было по возможности дальше отойти от Дома, а потом отыскать огненное жерло, чтобы высушиться возле него и согреть тело, испытывавшее жуткий холод.
Но, обойдя с севера Дом Молчания, я ощутил чудо, заново укрепившее во мне надежду. Там, пробираясь между кустов, я вдруг ощутил вокруг трепетание эфира, принесшего тихое Слово Власти. Биения его озадачивали ухо, то возникая, то пропадая. Но я слышал Слово Власти, в этом не было и доли сомнения.
С волнением я доказывал себе, что пришло оно не от Великой Пирамиды, приборы которой могли бы послать его в ночь с великой силой, тогда как оно тихо пульсировало вокруг меня, едва доступное моему ночному слуху.
А потом, вдохновленный надеждой – и о! я уловил словно бы тень далекого голоса Наани, негромко зовущей меня. И я слышал в нем отчаянную мольбу и оттого едва не вскочил, покоряясь порыву, чтобы броситься к ней на помощь; но, коря себя за глупость, вновь обратился в слух.
Ничего более я не услышал, но с радостью убедился в том, что не ошибся в выборе направления. Теперь я не сомневался в том, что Меньший Редут лежит на севере, а Дом Молчания преграждает путь голосу Наани и обладает силой удержать слабый зов. Теперь, оказавшись уже за преградой, я сердцем своим ощутил, что Наани часто звала меня из глубин отчаяния, но Дом своей жуткой силой глушил слабый крик ее мозговых элементов. Бесспорно, подумал я, имя сей обители дано по заслугам, она действительно рождала только молчание.
Сердцем сопутствуя мне, вы поймете мою радость. Получалось, что труды мои не явятся бесполезными и я иду именно к тем урочищам Вечной Ночи, из которых Дева молит меня о спасении.