Но из всего, что видела она, ничто не потрясло ее душу более, чем жуткий дом, зовомый Обителью Безмолвия. Душа Девы, все существо ее отвращалось от некоего ужаса, обитавшего в этом доме; она даже захотела спрятаться в кустах, возле дороги; и тут лишь я вспомнил, что мы вошли в пределы, над которыми властвовали чудовища Ночной Земли.
И мы сразу спрятались в кустах, образовывавших прерывистые заросли у дороги, а когда я успокоил ее страхи, Дева выглянула из кустов и вновь принялась изучать землю.
Обитель Безмолвия стояла на невысоком холме, не столь уж далеком, – чуть справа от нас. Тем не менее, вы, конечно, помните те тягучие и страшные часы, которые мне пришлось потратить, чтобы выйти из тени его на своем пути в ту сторону.
Мне пришлось соблюдать предельную осторожность, чтобы благополучно миновать этот Дом. Я долго пробирался между кустов на четвереньках, часто останавливался, замирая, как сама смерть, чтобы Сила Дома не заметила моего приближения. Не меньшую осторожность следовало проявить нам, пробираясь тайком мимо него к Пирамиде. Обдумывая путь, я решил обойти мрачный Дом стороной.
Вдосталь наглядевшись, я решил, что пора поесть и найти безопасное место для сна, чтобы со свежими силами направиться навстречу опасностям.
Мы заметили неподалеку от себя скалу, поднимавшуюся из густых зарослей, и устроились спать возле нее под прикрытием кустов.
За последние два дня, проведенных наверху великого Склона, мы успели хорошенько промерзнуть. Ощутив в полной мере холод Ночной Земли, мы были рады теплу, а посему ели и пили, укрываясь плащом. А потом Дева расстелила его, чтобы мы могли лечь, и мы поцеловались на сон грядущий: я с тревогой в сердце, но Наани была не слишком взволнована, потому что доверялась мне.
Итак, мы легли спать, но Дискос был наготове в моей руке, и дух мой бодрствовал, чтобы заранее заметить любой ужас, который мог приблизиться и повредить нам во время сна.
Проснулись мы через восемь часов, не претерпев никакого ущерба, ели и пили, внимали тьме и выглядывали из кустов, но ничего не тревожило наши души, и, приободрившись, мы приготовились к дальнейшему путешествию.
Я велел Деве надеть плащ, ибо вокруг царил холод; она настаивала на том, чтобы мы, как и прежде, менялись, но я нуждался в полной свободе тела, чтобы отразить любое внезапное нападение; не вдаваясь в такие подробности, я сказал ей, что нам предстоит трудный переход, в котором часто придется ползти, и что движение согреет меня.
Видя мою искренность, Наани согласилась, потому что понимала мою заботу о ней, однако заставила обещать, что я возьму плащ, если холод все-таки одолеет меня.
Немного помедлив, мы надели снаряжение и хорошенько огляделись, всякий раз останавливая свой взгляд на далеком чуде – светлом убежище, Великом Редуте. Я рассказывал Наани про наш дом, а она только охала, восторгалась, задавала новые и новые вопросы, так что беседа наша не прекращалась. Как вы помните, Обитель Безмолвия стояла на невысоком холме, и дорога огибала его подножье, и, совершая свой путь в ту сторону, я следовал ей.
Но теперь меня осенила другая идея; потому что мне потребовалось одиннадцать дней, чтобы добраться от Пирамиды до начала великого Склона; не зная точного пути, я уклонился к северо-западу от Равнины Голубого Огня. Теперь мне как будто бы открылся более короткий путь; следуя им, мы могли, на мой взгляд, избежать многих опасностей и преодолеть оставшееся расстояние за пять или шесть дней. Постояв в раздумьях, я рассказал о своих планах Деве; Великий Редут располагался за невысоким холмом, на котором возвышалась Обитель Безмолвия. Следуя прежнему пути, мы должны были пройти возле этого Мрачного Дома, потому что кусты росли лишь вдоль дороги, а вокруг нее лежал каменистый Край.
Примерно наметив путь, я объяснил все Наани и напомнил ей, что идти придется с предельной осторожностью; мне пришлось объяснить, какие опасности грозят нам, чтобы Дева всем сердцем понимала необходимость предельной бдительности.
Оставив место, где начинался спуск к Глубинным Землям, мы отправились на просторы Ночного Края, понимая, что никто из людей не пройдет этим путям до Конца Времен.
Словом, мы шли вперед – с крайней осторожностью.
Выбравшись из кустов, тянувшихся с северо-запада от дороги, мы перебежали на восточную ее сторону, где кусты росли в изобилии, на что я и надеялся всем сердцем. При этом я старался отклониться далеко на юго-восток – насколько позволяли нам заросли, – чтобы пройти в миле от жуткого Дома, слишком уж близко находившегося к нам.
И мы шли шесть часов, иногда ползли, иногда пригибались, стараясь, чтобы нас никто не заметил.
Закончив шестичасовой переход, мы передохнули, ели и пили, после чего вновь направились вперед. А на десятый час мы все-таки приблизились к Дому, хотя и оставались далеко от Дороги, По Которой Ходят Безмолвные, и держали направление на Редут. Мы старались не приближаться к Дому, но могли оставить между ним и собой лишь милю, потому что слева, за кустами, среди которых мы пробирались, начиналась каменистая равнина, там и сям усеянная огненными жерлами; на ней нас заметили бы сразу, едва мы оставили заросли.
Кроме того, там посреди вечной ночи высилась одна из тех Молчащих Башен, которые располагались в разных частях Ночной Земли и, как полагали, служили обиталищем Загадочному Дозору. Колоссальная башня словно вырастала из камня, открываясь взгляду лишь когда над Ночной Землей вспыхивала яркая зарница, на мгновение освещая всю страну. Из одного только страха перед этой Башней нам надлежало оставаться в кустах. Но мы уже не думали ни о чем другом, кроме грозной и угрюмой в своей чудовищной сути Обители Безмолвия, застывшей на невысоком холме.
Весь одиннадцатый час мы переползали от куста к кусту, напоминая тени, прячущиеся среди теней Ночного Края. Жуткий Дом располагался теперь справа от нас, в огромном и высоком здании царила вечная тишина, окна и двери его светились немерцающим светом, словно бы переносившимся сюда из недр проклятых времен и пространств.
Здесь властвовало и правило полное нечестия и лишенное даже капли святости смертоносное и абсолютное Знание… тщетными были наши предосторожности, ибо, перебираясь от куста к кусту, мы находились под наблюдением недремлющих сил.
Когда двенадцатый час был уже на исходе, мы начали удаляться от Дома; я испытал облегчение, посчитав, что мы избежим всякого зла, и обернулся к Деве с ласковыми и нежными словами. И о! в то же мгновение с негромким рыданием она опустилась на землю. Сердце мое словно бы умерло; я понял, что душу Девы поразила Сила, посланная на нас из Обители Безмолвия. Подхватив Деву на руки, я попытался отгородить ее своим телом от Жуткого Дома; и тут дух мой испытал истинно предсмертную муку, принимая удар безмолвия и распада.
И о! в тот же самый момент я немедленно понял, что силе этой не дано погубить меня, однако она способна расправиться с Девой, и окружил Свою Единственную духом и волей, словно щитом.
Я распрямился, понимая, что нет смысла прятаться; теперь мне следовало доставить Наани в Великий Редут или умереть, потому что лишь скорость могла спасти ее от действия Силы Зла.
Сняв Дискос с бедра, я взял его в руку, поднял Деву и, оставив кусты, вложил все свои силы в движение. Но дух мой все еще ощущал ту мрачную силу, которая действовала на нас, стремясь погубить Мою Собственную.
Устремляясь вперед, я окликал ее, называл прежним именем и новым, но Наани не шевелилась и не обнаруживала признаков жизни. Сердце мое погружалось в бездну отчаяния; подступало безумие, превращавшее меня в чудовищную машину, которую снедало одно только желание спасти Деву. Я еще надеялся доставить ее живой в Могучее Убежище, отдать в руки умелых врачей. И о! я старался быть мудрым в своем отчаянии и скоро остановился, развел таблетку в горячей воде, подогретой на камне, и постарался влить в сомкнутые уста Девы; увы, старания мои оказались бесполезными, о чем заранее говорило мне сердце. И я напрягал разум и тело, волей, духом и любовью отгораживая Деву от ужаса, истекавшего из Обители. Потом я сделал воды, и облил ею лицо Моей Единственной, растер ее руки; все было бесполезно, и не думал я, что у меня что-то получится. Стерев влагу с ее лица, я попытался услышать ее сердцебиение, но сердце Наани сокращалось едва слышно, и я завернул Деву в плащ.
Я заставил себя съесть несколько таблеток и выпить много воды, меня словно палил огонь, и я должен был вложить все силы в исполнение этого дела.
Торопливо подхватив с земли свое снаряжение, я поднял Возлюбленную, ставшую такой молчаливой после прежнего веселья. Я едва не задохнулся от ярости, которую прогнал еще большим гневом. Никто и никогда на свете не шел пешком быстрее меня; отчаяние вернуло мне силы, а безумное напряжение воли без устали гнало вперед.
Через каждые шесть часов я ненадолго останавливался, чтобы поесть и попить; несколько раз я пытался вернуть Наани в чувства, однако она не приходила в себя, и сердце ее билось все слабей и слабей; словом, под конец я уже не пытался этого делать, но вливал в себя воду, вталкивал еду и продолжал отчаянный бег.
Не знаю почему, но Силы Добра не пришли мне на помощь, хотя я отчаянно молил их о ней. Помощи не было, и я готов был уже все проклясть, но, тем не менее, не натворил бесполезных глупостей. Я едва замечал землю под своими ногами, серую почву, на которую ложились нереальные отблески далеких огней, и все вокруг казалось мне ужасным сном. Шли жуткие часы, я шел, не отклоняясь ни вправо, ни влево, не пытаясь прятаться в кустах, чтобы избежать какой-то опасности, потому что Дева тихо умирала на моих руках, и я мог спасти ее только скоростью ног. Великое, безумное отчаяние владело мной.
Раза три навстречу мне из тьмы над Ночной Землей выпрыгивали какие-то твари; я убивал их Дискосом, не замечая того; гнев душил меня… помню только, как с Дискоса текла кровь на мою руку. И о! вдруг дух мой ощутил волнение эфира. Воистину меня заметили Великие миллионы Жителей Могучей Пирамиды… и меня, и Деву, покоившуюся на моих руках.