На следующий день я возобновил свои поиски в садах, но безрезультатно. К вечеру я обошел все окрестности, и теперь уже мог не сомневаться в том, что ни одной твари там не осталось. С тех пор мне частенько приходило в голову, что я был прав с самого начала и Свинорылы вернулись восвояси сразу после неудачного нападения.
Глава XIIПОДЗЕМНАЯ ЯМА
Прошла еще одна неделя; почти все свое время я проводил возле жерла Ямы. И по прошествии нескольких дней пришел к заключению, что открывшаяся в изломе расщелины арка и есть тот ход, через который пробрались сюда Свинорылы из своего нечистого логова, укрытого в недрах нашего мира. В справедливости своей догадки мне еще предстояло убедиться.
Легко понять, что мне ужасно хотелось узнать, в какую преисподнюю ведет этот ход; но страх мешал прийти в голову мысли о том, чтобы отправиться на разведку в глубины земные. Слишком свеж был еще в памяти ужас, сопровождавший появление Свинорылов, чтобы по собственному желанию отправиться, можно сказать, на встречу с ними.
Но время шло, и страх постепенно начинал забываться; наконец несколько дней спустя я подумал, что могу спуститься вниз и заглянуть в этот ход; я не настолько уже противился этой мысли, как можно было бы подумать. Тем не менее я совершенно не собирался всерьез предпринимать подобное дурацкое приключение. Нетрудно понять, что по своей воле войти в эту угрюмую дыру мог лишь человек, решившийся на верную смерть. Однако человеческое любопытство настырно, и в конце концов желание ознакомиться с мрачным подземельем одолело меня.
Медленно скользили в прошлое дни, страх мой перед Свинорылами исчезал, превращаясь в невероятно мрачное воспоминание — и только.
А потому настал день, когда, отбросив фантазии и измышления, я прихватил из дома веревку и, привязав один конец ее к прочному дереву на краю обрыва неподалеку от расселины, спустил другой конец — к зияющей пасти хода.
Осторожно, с опаской, сознавая все безумие собственного поступка, я принялся спускаться вниз, держась за веревку руками, пока, наконец, не добрался до отверстия в скальной стене. И, не выпуская веревки, остановился, чтобы заглянуть внутрь. Предо мной открылась тьма, из которой до ушей моих не доносилось ни звука. И все же через какой-то миг я вдруг что-то услышал и немедленно затаил дыхание… Впрочем, вокруг царило могильное безмолвие, и я облегченно вздохнул. И тут же вновь услышал тот звук: неподалеку от меня кто-то усердно — глубоко и резко — дышал. На миг я замер, словно окаменев, не имея сил шевельнуться. Звуки снова утихли, сменившись прежней тишиной.
Пока я с тревогой приглядывался, нога моя сдвинула с места какой-то камешек, гулко загремевший по каменному полу. Звук повторился неоднократно, каждое эхо становилось все тише и удалялось все дальше; наконец, когда вновь восстановилось безмолвие, я услышал неподалеку прежнее негромкое пыхтение. Звуки его отвечали каждому моему вздоху. Дыхание словно приближалось, издали — не так громко — доносились похожие звуки. Не могу даже сказать, почему я немедленно не схватился за веревку и не оставил опасное место. Меня словно бы парализовало. Тело покрыл холодный пот, я попытался увлажнить губы языком. Горло вдруг пересохло, и я хрипло закашлялся. Горловой звук этот вернулся ко мне дюжиной жутких насмешливых отголосков. Беспомощно взирал я во тьму, но из нее ничего так и не показалось. На меня вдруг накатил непонятный приступ внезапного удушья, и я вновь сухо закашлялся. И снова этот звук вернулся ко мне изнутри, подхваченный причудливыми отзвуками эха.
И тут меня вдруг озарило: я задержал дыхание. Тот, другой, тоже перестал пыхтеть. Я задышал снова — вернулось и дыхание. Но теперь страх исчез. Я понял, что звуки производил не кто-то из притаившихся Свинорылов, до слуха моего доносилось всего лишь эхо моего собственного дыхания.
Однако перенесенный испуг был настолько силен, что я с облегчением вскарабкался вверх и подтянул за собою веревку. Я был слишком потрясен и взволнован; нечего было даже думать о спуске в темное подземелье, и я вернулся домой. На следующее утро я почувствовал себя увереннее, однако о продолжении исследований не могло быть и речи.
Все это время вода в Яме медленно поднималась и теперь уже подходила к отверстию снизу. При такой скорости дыру могло затопить уже через неделю, и я понял, что если не приступить к исследованиям безотлагательно, возможно, мне уже вообще не удастся этого сделать, ибо вода, поднимаясь, неминуемо покроет подземный ход.
Возможно, к действиям меня побудило именно это, и — как бы то ни было — через два дня я оказался на краю расщелины в полной экипировке.
На сей раз, я намеревался справиться с нервами и выполнить задуманное. Кроме веревки я прихватил с собой связку свечей, намереваясь освещать ими как факелом свой путь, а также двуствольный дробовик. С пояса свисал заряженный картечью тяжелый кавалерийский пистолет.
Как и прежде, я обвязал веревку вокруг дерева, затем прочной бечевой прихватил ружье к спине и начал спускаться в яму. Завидев это, внимательно наблюдавший за моими действиями Рыжик вскочил на ноги и подбежал ко мне, то ли с лаем, то ли подвывая — как мне показалось в знак предупреждения. Но я был настроен решительно и велел ему лечь. Мне бы хотелось взять пса с собой, но в подобных обстоятельствах сделать это не представлялось возможным. Когда лицо мое оказалось у края утеса, он лизнул меня в губы и, вцепившись зубами в рукав, решительно потянул вверх. Пес явно не хотел отпускать меня. Но, решившись, я уже не хотел оставлять своего намерения и, прикрикнув на Рыжика, тут же отпустившего меня, продолжил спуск. Старина Рыжик остался на краю утеса то лая, то скуля, словно потерявшийся щенок.
Я осторожно перебирался от выступа к выступу. Любой неудачный шаг сулил купание. Добравшись до входа, я отпустил веревку и отвязал ружье со спины. Коротко глянув на небо — его, как я заметил, быстро заволакивало тучами, — я сделал два шага вперед и, укрывшись от ветра, зажег одну из свечей. Приподняв ее над головой, не выпуская ружья из другой руки, я медленно тронулся вперед, поглядывая во все стороны.
Сперва до меня еще доносился грустный вой Рыжика над головой. Но я углублялся во тьму, и звук становился все тише; наконец я вовсе перестал его слышать. Коридор уходил вниз, забирая налево; направление это оставалось неизменным, и я понял, что возвращаюсь к дому.
Я продвигался вперед с опаской, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы прислушаться. Так зашел я, наверно, на сотню ярдов, когда заслышал за своей спиной слабый звук. Я замер, чтобы прислушаться, сердце гулко билось в груди. Шум становился отчетливее, он быстро приближался. Теперь я уже четко слышал мягкую поступь приближающихся ног. Испуг немедленно заставил меня неподвижно застыть; не зная, куда идти, вперед или назад, и не имея другого, лучшего решения, я привалился к стене и, держа свечу над головой, с ружьем в руке, стал ожидать судьбы, кляня дурацкое любопытство, завлекшее меня в такой переплет.
Долго ждать не пришлось, через несколько секунд во тьме блеснули два глаза, отражая свет горящей свечи. Правой рукой я приподнял ружье, быстро навел его. И тут с оглушительным лаем, пробудившим громоподобное эхо, на грудь мне прыгнул Рыжик. Как ему только удалось спуститься по такому обрыву. Нервно оглаживая пса, я заметил, что шерсть его сочится влагой, должно быть, последовав за мной, он свалился в воду, откуда было уже не так трудно вскарабкаться к подножию хода.
С минуту выждав, чтобы успокоиться, я отправился дальше. Рыжик следовал за мной. Я был рад, что старый друг присоединился ко мне; ощущая за своей спиной его шаги, я уже не так сильно боялся. К тому же я знал: чуткие уши собаки намного раньше меня самого обнаружат любую тварь в той тьме, что меня окружала.
Некоторое время мы медленно продвигались вперед, подземный ход по-прежнему уводил нас к дому. Вскоре я решил, что мы оказались под ним, если уже не зашли дальше. Осторожно ступая, я прошел еще около пятидесяти ярдов и остановился, подняв свет повыше… как оказалось, к счастью: ибо едва ли не в трех шагах от меня тропа исчезала и на месте ее зияла бездна, повергнувшая меня во внезапный ужас.
Осторожно я приблизился к краю ее и заглянул дальше, но ничего не сумел увидеть. Я подобрался к краю прохода, чтобы посмотреть, не сворачивает ли тропа. Здесь, возле стены, я обнаружил, что вперед ведет узкий карниз шириной около трех футов. Я опасливо ступил на него и чуть ли не сразу пожалел об этом: буквально через несколько шагов тропа исчезала, превращаясь в едва заметный уступ. По одну его сторону каменной стеной к незримому своду пещеры вздымалась скала, по другую зияла пропасть. Я не мог не подумать о том, насколько беспомощным окажусь теперь, не имея места, чтобы повернуться, если на меня нападут сзади… даже отдачи оружия могло хватить, чтобы сбросить меня в темные глубины.
К моему огромному облегчению, почти сразу же карниз вдруг расширился до прежнего своего размера. Продвигаясь вперед, я заметил, что тропа начала забирать вправо, и через несколько минут выяснилось, что я не подвигаюсь вперед, а попросту обхожу огромный колодец.
Через пять минут я вернулся к началу обхода, полностью обогнув огромное жерло не менее ярдов ста в поперечнике.
Некоторое время я стоял, погрузившись в раздумья.
«Что значит все это?» — буквально криком пульсировала моя голова.
Вдруг в голову мне пришла идея, и я попытался нащупать кусок камня. Наконец под руку попался какой-то желвак величиной с небольшую буханку. Воткнув свечу в какое-то углубление на полу, я отошел от края и, сделав несколько шагов, метнул камень в пропасть — подальше от стенок. Потом я склонился вперед и стал слушать; однако, несмотря на полное мое безмолвие, ни один звук так и не донесся до меня из бездны.
Теперь я знал, что глубина ее не поддавалась сознанию, ибо выбранный мною камень был достаточно велик, чтобы наделать шума, надолго пробудить шепчущее внизу эхо. В месте этом многократно умножался даже звук моих шагов. Глубокий колодец вселял в мою душу неподдельный трепет, и я охотно повернул бы в тот миг обратно по собственным стопам, оставив в покое все здешние тайны, но сделать так означало признать свое поражение.