– Я чувствую то же самое.
Он улыбается, но улыбка грустная, и Майя мысленно готовится рухнуть с небес на землю.
– Я просто не хочу, чтобы ты уезжала, – признается он. – Я должен постоянно напоминать себе, твердить, что я не должен слишком сближаться с тобой, что потом может быть больно. И все равно каждый раз, когда мы вместе, я просто…
Она целует его.
Сначала он удивляется, приоткрывает губы, словно хочет что-то сказать, но потом целует ее в ответ. Долгий, глубокий поцелуй, который раз и навсегда ответит на вопрос, что он чувствует к ней. Она тоже не хочет, чтобы ей причинили боль, но почему кто-то из них должен это делать? Она бы с радостью возвращалась сюда на автобусе каждые выходные. Она обвивает руками его шею.
Потом вспоминает про Обри и чуть отстраняется, но остается сидеть рядом, их лбы соприкасаются.
– Жаль, что мне нужно уезжать, – говорит она.
Он надувает губы.
– Может быть, ты могла бы встретиться с Обри в другой раз?
Она качает головой.
– Почему нет?
– Она моя лучшая подруга. В последнее время я и так часто игнорирую ее.
– Держу пари, она бы поняла.
Майе льстит его настойчивость, она даже замечает проблеск обиды в его глазах.
– Мне действительно жаль, – расстроенным тоном говорит она. – Но я не могу.
– Понимаю. Думаю, тогда тебе, наверное, пора идти.
Она бросает взгляд на часы – у нее еще есть десять минут.
– На самом деле я хотел тебе кое-что сообщить, – начинает он. По его тону она не может сказать, хорошие новости или плохие, но в словах есть весомость, которая вызывает ту же смесь ликования и страха, которую она испытывала на катере. – Я закончил свой домик.
Она моргает, глядя на него.
– Это потрясающе!
– Конечно, пока ничего особенного и, как я уже говорил, ничего шикарного, но я работал над ним понемногу каждый день, и теперь все готово.
– Ух ты, уже? – На его лице расплывается улыбка. Он кивает. – Я бы с удовольствием посмотрела.
– Правда? – Он задумчиво смотрит на нее.
– Конечно! Я и не подозревала, что ты был так близок к завершению.
Майя задается вопросом, откуда у него было время на строительство между уходом за отцом и встречами с ней.
– Мне бы этого хотелось, – признается он. – Ты увидишь его первая.
– Это честь для меня.
– Как насчет завтра?
– Завтра будет здорово.
– Тебе лучше надеть кроссовки. Единственный способ добраться туда – спуститься по заброшенной дороге, которую я нашел на краю владений моего отца, когда был маленьким.
– Вау, звучит круто!
– Да ну… в то время это было не так круто. – Он вздыхает как-то слишком по-взрослому.
Майя хочет знать больше, но спрашивает только глазами, и Фрэнк смотрит на нее так, словно пытается решить, стоит ли рассказывать ей. Затем начинает говорить, рассеянно поигрывая чем-то в своей руке. Ключ от его домика – Майя узнает зазубренные края. Ключ, кажется, успокаивает его. Она поражена его ранимостью, когда он рассказывает ей о том, что произошло, когда ему было десять.
Он говорит, что был в лесу за домом своих родителей. Он приходил туда всякий раз, когда они ссорились, а в те дни они ссорились часто. Эти леса тянулись на многие мили. Однажды он обнаружил заброшенную дорогу. Было уже поздно, но ему стало любопытно, и он решил пройти по ней. Дорога оказалась заросшей, и порой на несколько ярдов ее нельзя было разглядеть под опавшими листьями, папоротниками и мхом. В конце концов она совсем исчезла, и Фрэнк не смог двигаться дальше и не смог найти путь назад. Он заблудился. Ему было всего десять, начинало темнеть, а вокруг только бесконечное море деревьев, как в том сне, где ты находишься под водой и не понимаешь, где верх.
Он не знает, сколько времени прошло, пока он кричал и плакал. Помнит только, что тьма сгустилась, и он отчаянно цеплялся за пятна лунного света между ветвями, а когда наконец умолк, то услышал журчание ручья. Успокаивающее, спасительное журчание – каким чудесным оно показалось, когда звук привел его не только к ручью, но и обратно на дорогу, по которой он пошел в надежде выбраться.
Он увидел старый мост и поляну по другую сторону моста и решил перейти туда, полагая, что там сможет что-нибудь найти. Хижину. Помощь. Он вышел на поляну, но обнаружил лишь жалкие остатки дома: низкий бетонный фундамент, заросший со всех сторон. Фрэнк сел на него, подтянув колени к груди. Он молился, чтобы родители нашли его. Но этого не произошло. Он ждал всю ночь, дрожа от холода и страха. Затем где-то ближе к рассвету он закрыл глаза и представил, что вокруг него действительно есть стены, а над головой потолок. Уютный камин. Что-то горячее на плите. Он представлял это себе до тех пор, пока не почувствовал запах жареного мяса и горящего дерева. Должно быть, тогда он заснул, потому что ему приснилось, что это место было реальным, и впервые за несколько месяцев он почувствовал себя в безопасности. В большей безопасности, чем он когда-либо чувствовал себя в родительском доме. А утром страх прошел совсем. Он пережил ночь в одиночестве в лесу, мечтая о собственном доме. Доме, который, он пообещал себе когда-нибудь построить, там, на поляне по другую сторону моста.
Теперь, зная предысторию дома и понимая, что она значит для Фрэнка, Майя еще сильнее хочет посмотреть его. Она говорит, что для нее станет честью первой увидеть его. Она сочувствует ребенку, заблудившемуся в лесу, цепляющемуся за уют воображаемого дома, а также глубокому, заботливому мужчине рядом с ней, боящемуся причинить боль. Она восхищается им за то, что он воплотил свою мечту в реальность и сделал это, не поступая в колледж.
– Налево или направо? – спрашивает он.
Вопрос застает ее врасплох. Она смотрит в окно машины на темную улицу, проносящуюся мимо. Она не обращала внимание на дорогу, и вот они уже на Гроув-стрит, проезжают Стоддард-авеню.
– Налево, – отвечает она.
Они недалеко от дома Обри, и это место настолько знакомо, что Майя со смущением осознает, что позволила Фрэнку проехать несколько кварталов мимо нужной улицы. Теперь им придется развернуться, но он, похоже, не возражает. Он ведет машину так, как будто ему некуда спешить.
В отличие от Майи. Она совсем не следила за временем. Часы на приборной панели Фрэнка показывают 12:00, поэтому она тянется к своему рюкзаку, чтобы уточнить время на телефоне, и понимает, что забыла его. И не только ее телефон, но и весь рюкзак с пижамой и зубной щеткой. Она не может поверить, что была настолько рассеянной. Лихорадочно пытается вспомнить, заперла ли она дверь, но теперь, когда она думает об этом, не может даже вспомнить, как выходила из дома, как садилась в машину Фрэнка.
– Ты знаешь, который час? – спрашивает она.
Фрэнк качает головой:
– Прости.
– Поверни здесь. Четвертый дом справа. – Большинство окон на улице темные. У Майи нехорошее предчувствие. Когда Фрэнк высаживает ее перед домом Обри, она понимает, что было бы вежливо с ее стороны представить их друг другу. Но она почти уверена, что опаздывает. Ей придется извиняться, и если Фрэнк будет при этом присутствовать, это будет неловко. – Я рада, что ты заглянул сегодня вечером, – говорит она.
Он перегибается через консоль, чтобы поцеловать ее. Всего лишь легкий поцелуй, в котором ощущается жар его дыхания. И Майя дрожит всем телом.
Двадцать
Когда Майя в последний раз пыталась найти Руби – до того, как доктор Барри убедил ее прекратить поиски, – все, что она обнаружила, была пара страниц на MySpace. Но теперь Майя нашла в социальных сетях более дюжины Руби, которые называли Худ-Ривер, штат Орегон, своим домом. Она исключила очень старых и очень молодых, в итоге осталось семь женщин, любая из которых могла бы записать микшированный диск для Фрэнка.
Почти все они были латиноамериканками, и две соответствовали предпочитаемому им типажу: высокие скулы, прямые черные волосы, темные глаза. Они были похожи на Майю. Или, может быть, ей это показалось из-за преследующей ее бессонницы. Она отправила сообщение семи Руби, попросив их связаться с ней, если они знакомы с Фрэнком Беллами.
Она ждала.
Осталось всего два часа до того, как она сможет открыть джин. Она чувствовала себя так, словно внутри ее черепа пульсировал стробоскоп, придавая всем ее мыслям странные очертания. Ключ с острыми зубцами. Маленький Фрэнк заблудился в лесу, ища помощь, дверь, в которую можно постучать.
Она слышала, как мама вернулась домой с работы, но не пошла ее встречать.
Ее глаза болели от того, что она непрерывно смотрела в свой телефон. Запросы «Руби» и «Худ-Ривер» дали множество результатов в Google: видео с домашними животными, агента по недвижимости, победителя конкурса по правописанию, статью 1901 года о девочке, которую выбросили из коляски. Майя не смогла сузить круг поиска. Все, что у нее было, – это имя и город, где Фрэнк жил со своей матерью после развода родителей.
Когда Майя наткнулась на некролог восьмидесятилетней женщины, ей в голову пришла мрачная мысль, и она добавила к своему запросу слово «смерть». В результате выпало большое количество некрологов и нескольких статей. Население Худ-Ривер составляло менее восьми тысяч человек, так что спустя совсем немного времени она нашла заметку о женщине по имени Руби Гарза, погибшей при пожаре десять лет назад. Ей было девятнадцать, она училась на первом курсе Columbia Gorge Community College и недавно переехала в квартиру недалеко от центра города. Руби заснула, не задув свечу рядом со своей кроватью, и так и не проснулась. Она жила одна. На зернистой черно-белой фотографии была изображена девушка с темными волосами, темными глазами и детским лицом. Она умерла менее чем за два месяца до того, как Майя встретила Фрэнка в библиотеке. Примерно в то время, когда он покинул Худ-Ривер и переехал в Питтсфилд.
Двадцать один
Обри открывает дверь в безразмерной рубашке Tweety Bird, которую надевает перед сном, но не похоже, что она спала.