Девушка обрадовалась, найдя блокнот. Прямо сейчас у нее не хватило бы сил разбираться в испанском. Перевод и в семнадцать лет явился для нее серьезным испытанием. Поначалу было очень трудно, но потом, когда она освоилась, стало легче, хотя вполне возможно, что она просто настолько погрузилась в историю, разворачивающуюся у нее в руках, что часы пролетели незаметно. Она каждый день в течение почти двух недель трудилась над рукописью в библиотеке и как раз занималась последней страницей, когда познакомилась с Фрэнком.
Она работала скрупулезно, выискивая подсказки, пытаясь понять, в чем интрига. Тогда это было величайшей загадкой в ее жизни, не расшифрованной и по сей день. Держа блокнот в руках, она припомнила вопросы, которыми задавалась в тот момент. Вспомнит ли Гектор, что на самом деле он Пиксан? Получит ли свое наследство? Вернется ли он когда-нибудь снова домой? Воссоединится ли он со своими родителями?
Я забыл, что был сыном королей.
Что-то щелкнуло у нее в голове, когда она пробежала глазами по заголовку.
Название!
Возможно, ей нужно было отложить книгу на семь лет, чтобы увидеть самую очевидную подсказку, напечатанную на самой первой странице. Она была юной и неискушенной, сосредоточилась на само́й истории и незавершенном сюжете, гадая, что все это значит, и упустила, что название взято из стихотворения. Ее тетя говорила, что это была строчка из очень старого стихотворения, которое нравилось Хайро. Почему Майя не подумала об этом раньше? Ее отец любил поэзию – несомненно, произведение, которое он цитировал, должно было дать какой-то ключ к разгадке сюжета. В чем его смысл? Что именно Хайро пытался сказать?
На кровати образовался бардак, повсюду были разбросаны одеяла, подушки и листы бумаги. Она порылась в этом в поисках телефона и обнаружила, что он зажат между изголовьем кровати и матрасом. Девушка ввела название в строку поиска в кавычках.
Стихотворение сразу нашлось – у него была своя страница в Википедии. И как оказалось, это было не совсем стихотворение, по крайней мере, не в том смысле, в каком его понимала Майя, а гимн. «Гимн жемчужине». Каролина не шутила, когда говорила, что это старинная песня. Она была древней, ее автор неизвестен. Согласно Википедии гимн появился в апокрифических «Деяниях Фомы», которые, как поняла Майя, имеют какое-то отношение к Библии.
Она узнала, что «Деяния Фомы» относятся к третьему веку, но, очевидно, гимн был еще старше. Он появился в Восьмом деянии, где Фома спел его, находясь в темнице. В гимне рассказывалось о событиях, произошедших по меньшей мере за пару сотен лет до того, как были написаны «Деяния», – получалась история в истории. Никто не знал о ее происхождении, хотя в ней явно прослеживалось влияние народных сказаний.
Майе стало интересно, где ее отец мог обнаружить настолько старый гимн и какое отношение он имеет к роману, который он начал писать, если вообще имеет. Она прокрутила вниз до «Выдержек из текста» и прочитала:
Когда я был еще ребенком
И наслаждался великолепием богатств
В царском доме отца своего
И славой тех, кто воспитал меня,
Родители из нашего дома на Востоке отправили меня в дорогу,
Напутствовав и соглашение со мною заключив.
И запечатлели завет в сердце моем,
Дабы не забылся он:
«Коль ты, отправившись в Египет,
Добудешь жемчужину, таящуюся в самом центре моря
И охраняемую шипящим змеем,
Тогда вновь облачишься ты во блеск славы
И накинешь поверх одежд пурпурную мантию свою,
И вместе с братом, вторым по сану, станешь
Наследником нашего королевства».
Я к змею направил свой путь и ждал на постоялом дворе,
Пока тот уснет, чтобы жемчужину похитить.
Поскольку сторонился я других постояльцев и был один,
Догадались соседи, что я чужестранец,
И сплели вокруг меня паутину лжи.
Хитростью заставили они меня яств своих вкусить,
И я забыл, что был сыном королей,
И подчинился их царю.
И о жемчужине забыл, за коей был отправлен.
И от тяжести их угощений
Погрузился я в тяжелый сон.
Майя убрала телефон, снова взяла блокнот и перечитала свой перевод семилетней давности, тщательно записанный ее крупным почерком. Ее рот даже приоткрылся от удивления, когда, просмотрев заново историю, которую она на самом деле никогда не забывала, она обнаружила параллели с гимном: Пиксан явно был «маленьким ребенком», «жемчужина» – наследством, за которым его послали родители, в то время как «шипящий змей» был алчным мужем, который не хотел от этого наследства отказываться. И точно так же Майя поняла, как писал ее отец. Это не так уж сильно отличалось от того, что делал Фома (или кто бы ни был автором его «Деяний»), включивший в свою книгу очень старый текст.
Но если Фома ясно давал понять, что поется гимн, ее отец предпочел завуалировать это в сюжете. Он относился к старой истории, как к семейной реликвии, перенося ее в настоящее, замедляя ход событий и раскрашивая моментами из жизни мальчика, выросшего в Гватемала-сити. Он вплетал ее, как тайну. Растянул гимн так, что если бы он дожил до его окончания, его роман превратился бы в одну длинную молитву. Изумленный смешок вырвался из груди Майи. Она прижала руку ко рту, на глаза навернулись слезы. Она разгадала тайну или, по крайней мере, одну из них, хотя чувствовала, что если бы она пригляделась повнимательнее, то даже эта тайна оказалась бы символом той, что лежит еще глубже, символом правды, скрывающейся прямо под поверхностью. Она открыла полный текст «Гимна жемчужине» на своем телефоне и прочитала его от начала до конца. И по мере того, как она читала, очертания истории ее отца вырисовывались сами собой. И Майя наконец поняла, чем она закончится.
Двадцать четыре
Майя не хочет разговаривать с Обри, но ей необходимо точно знать, что произошло вчера, когда Фрэнк отвез ее подругу домой. Ехать пять минут, времени достаточно, чтобы поговорить, посмеяться, пофлиртовать. Майя никогда раньше не испытывала недоверия к Обри, но только не теперь, когда стала свидетелем того, как глаза Фрэнка блуждают по ее фигуре. Чертово дурацкое платье! Всего лишь мимолетный, меньше секунды взгляд, которым Фрэнк одарил Обри, казалось, расширился и заполнил последующие часы жизни Майи.
С тех пор она ни о чем другом не думала. Ни вчера вечером, когда ужинала со своей мамой, ни потом, когда смотрела телевизор или пыталась уснуть. Две недели назад она бы и не поверила, что может так расстроиться из-за какого-то парня, которого даже не сразу заметила в библиотеке.
Она бы никогда не подумала, что кто-то может встать между ней и Обри. Кто у них есть? Только они двое друг у друга. У Майи по крайней мере есть еще мама, но Обри уже много лет не ладит со своей матерью и терпеть не может общество своего отчима. У нее есть парни, которые приглашают ее куда-то, которые, вероятно, сделали бы все, что она захочет, но при этом у нее только один лучший друг. Только один человек знает ее как облупленную. Поэтому сейчас поведение Обри кажется лишенным всякого смысла.
И все же чем больше Майя думает об этом… Похоже Обри уже несколько недель настроена странно. Майя вспоминает о холодности по отношению к себе, о гневе, который Обри едва смогла подавить, когда она приехала к ней домой с опозданием на три часа. Шарф, который она вязала и отказалась признаться, для кого. Тот факт, что она вообще вязала. До сих пор девушка была уверена, что знает все о своей лучшей подруге. Но, очевидно, она ошибалась.
Прошел уже целый день, но Обри ей так и не перезвонила. Это могло произойти по множеству причин, каждую из которых Майя прокручивала в голове. Обри могла быть занята, она могла разозлиться, или она каким-то образом не заметила звонка Майи.
Или же она избегала Майю, потому что возможно, что-то по дороге действительно произошло. Эта мысль настолько чужда, настолько параноидальна, что девушке кажется, что она принадлежит не ей. И все же подозрения нарастают как снежный ком: что, если после того, как он ее подвез, Обри и Фрэнк договорились потусоваться? Что, если Обри пригласила его войти?
Еще больше накаляет обстановку то, что Майя не может связаться с Фрэнком. Она позвонила по номеру, который он дал ей некоторое время назад, но никто не ответил – что неудивительно. Он сказал, что это номер стационарного телефона в доме его отца, где тот доживает свои последние дни. Фрэнк сказал ей, что обычно они не включают звонок. И у него нет сотового.
С ним, как оказалось, довольно трудно связаться. Майя осознает это только сейчас, поскольку раньше ей никогда не приходилось его искать. Фрэнк всегда сам приходил к ней, звонил из библиотеки или из дома своего отца, чтобы обсудить планы, или просто появлялся у ее двери. Но она не видела его с тех пор, как он уехал с Обри, и это странно – только позавчера вечером они поцеловались, признались друг другу в своих чувствах. Обри все испортила!
Майя направляется в библиотеку, идет по Ферст-стрит, минуя церковь. Она доберется как раз в тот момент, когда Фрэнк закончит работу. Она знает, что ее появление может показаться актом отчаяния, но как еще ей с ним связаться? Она до сих пор не понимает, почему он так расстроился из-за того, что она рассказала Обри о домике. Но какова бы ни была причина, Майя хочет все исправить. Разрядить обстановку.
В конце концов, она уже запросила в Бостонском университете документы об отсрочке. Мама, конечно, этого не знает, и Майя не скажет ей, пока не будет результата.
Она спешит. Солнце стоит низко, но влажность удерживает дневную жару, и пот выступает у нее на затылке. Она знает, что, вероятно, накрутила себя – Фрэнк, скорее всего, просто был занят, а Обри, вероятно, ведет себя как невнимательная дурочка. Конечно, беспокоиться не о чем, и все же Майя не может перестать думать о том, как они вместе уезжают на его машине.
Должно быть, именно поэтому ей кажется, что она видит их сейчас по дороге в библиотеку, сидящих вместе за столиком в витрине «Данкин Донатс». Должно быть, она была одержима ими весь день и спроецировала их лица на двух незнакомцев. Она замедляет шаг.