Бренда должна была прожить там месяц. В Гватемала-сити ее разместили в доме у супружеской пары средних лет, имевшей двоих детей: дочь, которая переехала, и сына – студента колледжа, который жил с родителями.
Парой средних лет были бабушка и дедушка Майи.
Их сына звали Хайро.
Бренда с самого начала смущалась в его присутствии. Он тоже стеснялся ее, а это означало, что в первую неделю ее пребывания они почти не разговаривали, хотя часто бывали вместе в гостиной. В результате они медленно узнавали друг друга, украдкой бросая взгляды, разговаривая на ломаном испанском или сидя в молчании, которое становилось все более и более комфортным. Вскоре стало очевидно, что у них есть чувства друг к другу, но казалось, что из этого ничего не выйдет. Они были из разных миров. Кроме того, им никогда не удавалось остаться наедине.
И вот однажды ночью Бренда проснулась, услышав странный звук за окном. Быстрое постукивание, прерываемое моментами тишины, как у дятла, но в нем было что-то неестественное, точно механическое. Оно было достаточно громким, чтобы разбудить ее, но не настолько, чтобы помешать уснуть. Хотя ей было любопытно узнать, что происходит, вскоре она снова заснула.
Она забыла об этом до следующей ночи, когда это случилось снова. На этот раз Бренда встала с кровати и подошла к окну. Она высунула голову наружу – там не было никаких москитных сеток – и прислушалась. Стук доносился с крыши. Она подняла голову, но ничего не увидела, поэтому вернулась в постель и вновь заснула, под него. Ей снилась механическая птица с медными перьями и шестеренками вместо сердца, снилось, как она клюет ветку, пытаясь сказать ей что-то своим странным отрывистым кодом. Петли заскрипели, когда она расправила крылья и улетела.
Утром она попыталась узнать о происхождении этого звука у обитателей дома, но ее плохой испанский помешал ей что-либо выяснить. На третью ночь, как только Бренда услышала его, она встала с постели, на цыпочках вышла на улицу и поднялась по ржавой лестнице, ведущей на крышу.
Там воздух был другим, более свободным и открытым, чем внизу, где дом со всех сторон окружала стена из шлакоблоков. Бренда со страхом огляделась вокруг, понятия не имея, что она обнаружит, но ее испуг растаял, потому что она увидела, что это был он.
Хайро. Он сидел на краю крыши, спиной к Бренде, свесив ноги за борт, и держал какой-то предмет у себя на коленях. Это и был источник звука. Когда Бренда подошла ближе, она увидела, что это была не механическая птица, а старая пишущая машинка. Его пальцы порхали по клавишам. Хайро ждал, пока все уснут, а затем выносил машинку на крышу, где звук не мог никому помешать. По крайней мере, так он думал.
Он извинился перед Брендой за то, что разбудил ее, но она не возражала. Она осталась, и они разговаривали, пока не померкли звезды и не взошло солнце, и после этого она стала приходить к нему несколько вечеров в неделю. Так они и полюбили друг друга. На крыше дома в Гватемала-сити, глядя поверх стены, увенчанной колючей проволокой. Они говорили о самых разных вещах, и вскоре все уже хвалили Бренду за то, насколько улучшился ее испанский.
О них пока никто не знал, но они планировали сообщить его семье. Они хотели быть вместе и обручились бы, если бы Хайро не был убит через три недели после того, как Бренда обнаружила его пишущим на крыше. Бренда не знала, что беременна, когда собирала свои вещи и со слезами на глазах прощалась с принимающей семьей. Только три недели спустя, когда она обнаружила, что ее тошнит каждое утро, она все поняла.
Она всегда хотела детей, но все получилось совсем не так, как она себе представляла. Она знала, что ей будет трудно растить ребенка в одиночку, не говоря уже о том, что пройдут годы, прежде чем ее родители-католики простят ее, но никогда не было никаких сомнений в том, что у нее будет этот ребенок. История закончилась тем, что ее мама всегда называла самым счастливым днем в своей жизни. Днем, когда родилась Майя.
«Я понимаю, почему эта книга так важна для тебя», – сказал тогда Фрэнк.
Он казался таким хорошим слушателем, но теперь Майя поняла, что он просто знал цену человеческих историй. Тех, которые рассказывают о том, кто мы такие и откуда родом. Наши личные мифы о сотворении мира, в честь которых мы каждый год задуваем свечи. С таким же успехом Майя могла бы вручить Фрэнку ключ от своей головы и своего сердца в тот же день, когда рассказала ему историю про своего умершего отца.
Она увидела это при ясном утреннем свете, когда остановилась, чтобы попить воды у кухонной раковины. Она сказала себе, что нужно сосредоточиться, надеялась, что чтение книги пробудит что-то незакрепленное, какое-то воспоминание – и это произошло, но оно было слабым. Она поставила стакан, закрыла глаза и прижала ладони к глазницам. Она смогла вызвать в памяти запах уютного очага и журчание ручья, но когда попыталась вспомнить, что же она на самом деле видела той ночью – что произошло после того, как она отправилась на поиски домика, – единственным образом, который возник в ее мозгу, был ключ Фрэнка.
Двадцать шесть
«Ты не понимаешь этого, не так ли?»
Слова Обри крутятся в голове Майи, пока она идет домой. Она так растеряна, что не замечает машину, выезжающую с заправки, и оказывается у нее на пути. Водитель сигналит. В воздухе пахнет бензином. Ее план состоял в том, чтобы уладить отношения с Фрэнком, но произошло обратное. Уходя из «Данкин Донатс», он был расстроен из-за нее… хотя именно он решил снова встретиться с Обри.
Почему?
Мама поднимает глаза, когда Майя входит в парадную дверь. Она сидит на диване, положив ноги на кофейный столик, и красит ногти на ногах в желтый цвет. По телевизору показывают документальный фильм о природе.
– Что случилось? – спрашивает она.
– Ничего. – Майя не хочет снова слышать о том, что Фрэнк перестанет иметь значение, как только она доберется до Бостонского университета. Она уходит в свою комнату.
Мама тихонько стучит в дверь.
– Эй. – Она заглядывает внутрь. – Это из-за Фрэнка?
Майя начинает плакать. Она никогда не умела держать все в себе. Она признается, что застукала Обри с Фрэнком в «Данкин Донатс».
– Ты точно сейчас говоришь про Обри? – удивляется мама. – С каких это пор вы ссоритесь из-за какого-то парня? – Слова обжигают, потому что Майя знает, что это правда. – Вы обе знаете его… сколько? Две недели?
– И что?! – взвивается Майя, понимая, к чему клонит мама. – Что с того?
– Тебе не кажется, что ты им почти одержима? Когда ты в последний раз заглядывала в книгу своего отца?
Майе нечего возразить, поэтому она молчит, и мама сдается и возвращается в гостиную к своему документальному фильму о природе.
Хорошо, что она не знает о возможной отсрочке в университете, думает Майя, поскольку ей очень не хочется делиться с мамой ужасной неуверенностью в своем будущем. Она никогда не была одним из тех подростков, которым не терпится сбежать от семьи, возможно, потому что она у нее такая маленькая. Ее мама часто ссорится с родителями, которые продолжают находить причины разочаровываться в дочери даже сейчас, когда простили ее за то, что у нее родилась Майя. Они всегда были только вдвоем с мамой против всего мира. Эти последние несколько ночей, проведенных дома, были бы эмоциональными в любом случае, но вместо того, чтобы пытаться насладиться временем, которое она проводит с мамой, готовя вместе и ужиная с ней, Майя думает только о Фрэнке. Она едва ли ощущает вкус свежего базилика в баклажанах, обжаренных во фритюре, или кокосовое молоко в рисе.
Она то и дело представляет улыбку, которую Фрэнк подарил Обри, словно он был ее водителем во время какого-то романтического ограбления. Майя раньше считала, что эта улыбка предназначена только для нее, теперь она не знает что и думать. Фрэнк казался таким ранимым позавчера вечером, рассказывая ей о болезненных моментах своего детства, и был таким искренним, когда признавался в своих чувствах к ней. «Я провожу все это время с тобой, потому что хочу быть только с тобой». Эти слова запечатлелись в ее памяти, едва слетев с его губ. Но говорил ли он то, что думал в действительности?
«Ты не понимаешь этого, не так ли?» – сказала Обри, и она права. У Майи нет никаких подсказок и доказательств. Однако поразмыслив над этим в саду на закате во время ужина со своей мамой, она решает, что ей нужен ответ. Потому что если Фрэнк думает, что может поцеловать Майю и отказаться от нее ради ее (более симпатичной) подруги, ему придется сказать ей об этом в лицо. Майя не уедет из города, ничего не узнав. Если бы библиотека завтра была открыта, она бы подождала, но поскольку она будет закрыта, ей просто придется отправиться домой к Фрэнку и спросить его.
Она в общих чертах знает, где он находится – на опушке леса, – и, вероятно, сможет найти точный адрес в телефонной книге. Единственная проблема – это добраться туда. Это слишком далеко, чтобы ехать на велосипеде. Ей придется попросить машину у своей мамы – но одолжит ли она ее, узнав о планах дочери?
– Ты чувствуешь? – спрашивает ее мама.
– Что именно? – Капля дождя падает на щеку. Майя поднимает глаза к небу. Слегка облачно. – Может, нам стоит пойти внутрь?
Они ждут. Больше никаких капель. Они выносят складной столик, кувшин с лимонадом и стаканы.
– Думаю, все нормально, – говорит мама.
У Майи возникает идея.
– Слушай, могу я подвезти тебя вечером до работы и потом взять твою машину? – Мама смотрит на нее вопросительно. – Знаешь, – продолжает Майя, – раз уж кажется, что может пойти дождь, я подумала, что лучше мне сегодня вечером съездить к Обри.
– Конечно, – соглашается мама, ничего не подозревая.
Еще одна капля дождя падает на плечо Майи. Она чувствует, что ее лицо пылает.
Погода не меняется, когда Майя проезжает мимо озера Онота, где дома расположены далеко друг от друга, а лес гуще. На этих узких дорогах почти нет фонарей. Она нашла адрес отца Фрэнка в телефонной книге, сопоставив его с имеющимся у нее номером городского телефона, на который никак не могла дозвониться.