Найя могла пойти прямо к царю и назвать воров, но две вещи заставили ее задуматься. Во-первых, у нее не было реальных доказательств, а во-вторых, как я уже говорила царь не славился щедрыми наградами. Он мог бы просто поблагодарить ее, подарив ей серебряный браслет и отправить восвояси! Поэтому, когда она пошла к Рампсиниту, она сказала только, что она сумеет разгадать эту тайну, но осуществление ее плана будет стоить ей времени и денег, а если ее замысел провалится, она сама заплатит за убытки…
— Нормальное требование! Я сам всегда требую денег на расходы и гонорара, независимо от того, разгадаю я тайну или нет.
— …Но она сказала, что если она сможет опознать воров и объяснить, как было украдено серебро, то Рампсиниту придется заплатить ей столько серебра, сколько ее мул сможет увести, и, кроме того, исполнить одно ее желание.
— Сначала эта цена показалась царю слишком высокой, но чем больше он думал об этом, тем более справедливой она ему казалась. В конце концов, больше серебра, чем может увести мул, уже исчезло из его хранилища и будет исчезать до тех пор, пока воровство не остановят. И какое желание могла загадать куртизанка, которое царь всего Египта не мог бы выполнить одним взмахом руки? И он согласился на сделку.
Найя навела несколько справок. Ей не потребовалось много времени, чтобы узнать имя человека, которого она подозревала, и где он живет. Она послала своего слугу проследить за его передвижениями и немедленно предупредить ее, если этот человек появится у ее окна.
Через несколько дней к ней в комнату вбежала запыхавшаяся служанка и велела ей выглянуть в окно. Молодой человек в добротной одежде и сандалиях смотрел на какие-то дорогие ковры, выставленные возле лавки внизу. Найя села у своего окна и послала свою служанку передать этому человеку сообщение.
— Она обвинила его в содеянном? — произнес я.
— Конечно, нет. Служанка сказала молодому человеку, что его хозяйка заметила его из своего окна и поняла, что он человек со вкусом и достатком, и хотела бы пригласить его к себе. Когда молодой человек поднял голову, Найя выставилась у окна в таком обличье, что очень немногие мужчины могли бы устоять перед приглашением.
— Эта Найя, — сказал я, — начинает напоминать мне еще одну египтянку, которую я знаю…
Бетесда проигнорировала мое замечание.
— Молодой человек прошел прямо к ней в комнату. Слуга принес прохладное вино и свежие фрукты, а затем сел за дверь, тихонько играя на флейте. Но Найя настояла, чтобы они сначала сыграли в игру. Расслабленный дневной жарой, его язык развязался от вина и желания, молодой человек согласился. В этой игре каждый из них должен был открыть другому два секрета. Какое преступление в его жизни было самым большим? И какой была его самая хитрая уловка? Первым должен был начинать тот парень. Эти вопросы заставили молодого человека задуматься, и тень печали пробежала по его лицу, за которым последовал смех.
— Я могу достаточно легко ответить тебе, — сказал он, — но я не уверен, какой из них первый, а какой второй. Свое самое большое преступление я совершил, когда отрезал голову моему брату. А моя самая большая хитрость заключалась в том, чтобы снова соединить его голову с телом. Или, может быть, все наоборот! — Он печально улыбнулся и посмотрел на Найю вожделеющими глазами:
— А ты? — прошептал он.
Найя вздохнула.
— Как и ты, — сказала она, — я не уверена, на какой вопрос отвечу первым. Я думаю, что моей величайшей хитростью было обнаружить вора, который ограбил сокровищницу царя Рампсинита, и моим самым большим преступлением будет, когда я передам ему царю!.. А может, и наоборот…
Юноша вздрогнул и пришел в себя. Он встал и побежал к окну, но с потолка на него обрушилась огромная железная клетка, такая же, как та, которой был пойман его брат. Он не смог убежать, а куртизанка послала свою служанку за царской стражей.
— А теперь, — сказала она, — пока мы ждем, может быть, ты объяснишь мне то, чего я еще не знаю об ограблении царского серебра.
— Юноша сначала был в ярости, а потом заплакал, понимая, какая участь его ожидает. Смерть была самым сладким наказанием, на которое он мог надеяться. свою жизнь калекой и нищим. — Да ты ведь и так все знаешь, — вскричал он. — Как ты меня узнала?
Найя пожала плечами.
— Некоторое время я думала, что двое охранников могли быть в сговоре, и что обезглавленное тело было их третьим сообщником, которого они убили, когда он был схвачен, чтобы он не мог их выдать. западни, а значит, мог бы их избежать, и я сомневаюсь, что кто-нибудь в Мемфисе позволил бы себе предстать полуобритым перед царем, хотя бы для того, чтобы скрыть свою вину. Значит, должен был быть какой-то другой вход в сокровищницу. Как такое могло быть, если зодчий не спланировал его? А если он был, то кто мог знать о каком-либо тайном входе, кроме двух сыновей зодчего?
— Это правда, — сказал молодой человек. — Мой отец показал нам его перед смертью — секретный вход, открываемый нажатием на единственный камень в стене дворца, который невозможно найти, если не знаешь его точного месторасположения. Двое мужчин или даже один, могут открыть ее простым толчком и взять все, что они могут унести из сокровищницы, а затем закрыть вход за собой, чтобы никто никогда не мог ее найти. Я сказал своему старшему брату, что мы берем слишком много, и что царь заметит, но наш отец сказал нам, что царь сильно недоплачивал ему за все годы его труда и что по его замыслу мы всегда должны иметь стабильный доход.
— Но потом твой брат попал в железную клетку, — сказала Найя.
— Да. Он мог высунуть голову за решетку, но не более того. Он умолял меня отрубить ему голову и взять ее с собой, иначе кто-нибудь во дворце узнает его, и вся наша семья погибнет.
— И ты сделал то, что он потребовал. Как ужасно для тебя! И как храбро ты поступил! Но ты был хорошим братом. Ты вернул его тело, соединил его с головой и отправил его в загробную жизнь.
— Я мог бы и не делать этого, но моя мать настояла. Я переоделся и обманом заставил охранников выпить вино с усыпляющим зельем. Затем я побрил гвардейцев, чтобы царь не заподозрил их в сговоре со мной.
Найя выглянула в окно. — А вот и те два охранника, спешат сюда через площадь.
— Пожалуйста, — умолял юноша, высунув голову из клетки, — отрубите мне голову! Позволь мне разделить судьбу моего брата! Иначе кто знает, какие страшные кары наложит на меня царь?
— Найя взяла длинный нож и сделала вид, что рассматривает его.
— Нет, — сказала она, наконец, когда на лестнице загрохотали шаги охранников. — Думаю, мы позволим правосудию идти своим чередом.
— Итак, молодого человека привели к королю Рампсиниту вместе с Найей, которая пришла за наградой. Тайник с серебром был найден спрятанным в его доме и возвращен в сокровищницу. Тайный вход был запечатан, а Найе было разрешено нагрузить мула таким количеством серебра, какое могло бы унести животное.
— Что касается участи вора, то Рампсинит объявил, что он позволит сначала отомстить ему обесчещенным стражникам, а наутро сам примет решение о наказании, либо обезглавить его, либо отрубить ему руки и ноги.
Когда он выходил из зала для аудиенций, Найя сказала его вслед:
— Вы помните остальную часть нашей сделки, великий царь?
— Рампсинит озадаченно посмотрел на нее.
— Вы сказали, что исполните любое мое желание, — напомнила ему Найя.
— Ах, да, — кивнул царь. — И чего ты желаешь?
— Я хочу, чтобы вы простили этого молодого человека и освободили его!
Рампсинит посмотрел на нее в ужасе. То, о чем она просила, ему не хотелось делать, но не было и никакой возможности отклонить ее просьбу. Затем он просто улыбнулся:
— Почему бы и нет? — сказал он. — Тайна раскрыта, серебро возвращено, потайной вход запечатан. Я думал, что этот вор — самый умный человек в Египте, но ты оказалась еще умнее его, Найя!
Над головой пролетела еще одна падающая звезда. В тисовых деревьях застрекотали сверчки. Я размял конечности.
— И я полагаю, что они поженились.
— Так гласит история. Вполне логично, что такая умная женщина, как Найя, согласилась бы выйти замуж только на такого умного молодого человека, как тот вор и улучшить свой статус куртизанки. С серебром, которое она добыла, и сообразительностью их ума, я не сомневаюсь, что они зажили бы очень счастливо.
— А царь Рампсинит?
— Его до сих пор почитают как последнего из добрых царей до того, как Хеопс начал долгую череду бедствий. Говорят, что после того, как тайна пропавшего серебра была разгадана, царь Рампсинит спустился в то место, которое греки и римляне называют Аидом, и играл в кости. с Деметрой. Одну партию он выиграл, а одну проиграл. Когда он ушел в подземное царство, она дала ему золотую салфетку. Вот почему жрецы завязывают себе глаза желтой тканью, когда следуют за шакалами в храм Деметры в ночь на весенний праздник…
Должно быть, я задремал, потому что пропустил остальную часть новой истории, которую начала Бетесда. Когда я проснулся, она молчала, но по ее дыханию я понял, что она еще не спала.
— Бетесда, — прошептал я. — Какое было твое самое большое преступление? И твоя самая большая хитрость?
Помолчав секунду, она сказала:
— Я думаю, что они оба еще впереди. А у вас?
— Иди сюда, я прошепчу их тебе на ухо…
Ночь стала прохладнее. Постоянный бриз мягко подул из долины Тибра. Бетесда встала со своего диванчика и подошла ко мне. Я поднес губы к ее уху, но секретов не прошептал. Вместо этого мы занялись кое-чем другим.
А на следующий день, на улице серебряных дел мастеров, я купил ей простой серебряный браслет — на память о той ночи, когда она рассказала мне историю о короле Рампсините и его хранилище серебра.
Завещание в пользу друзей
Луций Клавдий был невысокий полный зеленоглазый человек, круглолицый и румяный, с маленьким пухлогубым ртом, рыжими с заметной проседью волосами вокруг лысой макушки и толстыми короткими пальцами. Имя Клавдий говорило не просто о знатности, но о принадлежности к роду патрициев — к одному из тех немногих семейств, что стояли у истоков Рима и сделали его великим — или же сумели убедить всех, что это благодаря им Рим достиг своего нынешнего величия. Как известно, далеко не все патриции богаты — с течением столетий даже самые состоятельным семьям случается придти в упадок; но к Луцию это явно не относилось. Золотое кольцо с печаткой и два других — одно серебряное с ляписом, другое белого золота с кристаллом из чистейшего изумрудно-зелёного стекла — красноречиво свидетельствовали, что и сам Луций, и его предки принадлежат к числу счастливчиков, избежавших превратностей судьбы. С кольцами приятно гармонировало золотое ожерелье с бусинами из стекла, также безукоризненными, поблёскивающими на покрытой рыжими волосами мясистой груди. Тога моего собеседника была из лучшей шерсти, а башмаки — из кожи отличной выделки. Словом, мой посетитель выглядел, как подобает патрицию. Правда, нельзя было сказать, что черты его дышат благородством или в них светится ум; но они выражали добродушие, он был учтив, ухожен и хорошо одет. В общем, Луций Клавдий производил впечатление человека благополучного, и я охотно поверил бы, что у него нет никаких неприятностей, не обратись он для чего-то ко мне.