— Этот — призрак — столкнул его?
Она пожала плечами.
— Столкнул или он сам сорвался, но убило его не это. Он не умер при падении; мы отнесли его в дом. Настало утро, потом день; он был жив. Но когда зашло солнце и стало темнеть, Тит стал дрожать от страха. Пот катился с него градом. И хотя малейшее движение причиняло ему страшную боль, он весь корчился на своей постели, не затихая ни на миг. Всё твердил, что не вынесет, если опять увидит лемура. И умер. Умер, лишь бы больше не видеть призрака! Ты видел его лицо. Это не боль убила его. Это страх, ужас.
Я плотнее запахнулся в плащ и поджал пальцы на ногах. Казалось, жаровня совершенно не даёт тепла.
— Твой муж говорил, как выглядит этот лемур?
— Много раз. Он сразу узнал его. Фурий, прежний хозяин этого дома. Кожа на руках была вся в пятнах; зубы жёлтые и сломанные. Волосы как солома в заскорузлой крови. Шея тоже в крови. И зловоние. Но это точно был Фурий. Вот только…
— Только что?
— Только выглядел он много моложе, чем Фурий. Как Фурий в юности он выглядел. Как в те годы, когда они с Титом учились на Форуме.
— А когда ты сама впервые увидела этого лемура?
— Вчера ночью. Я стояла на балконе — думала про Тита, и как вышло, что он упал. И тут я увидела это. Только на миг. Я тут же кинулась в дом. А оно заговорило со мной.
— Что сказало?
— Только два слова: «Теперь ты». — Корнелия глубоко втянула, кутаясь в покрывало, и устремила взгляд на рдеющие угли жаровни.
Я встал и, шагнув к жаровне, протянул над ней руки, чтобы хоть немного согреться. Что за день такой сегодня? Лемуры ходят по земле и досаждают живым, а огонь не даёт тепла.
— Я могу сказать тебе лишь то, что сказал сегодня одному своему соседу — его тоже донимают лемуры. Почему ты обращаешься ко мне, а не к авгуру? Есть вещи, в которых я бессилен. Украденные драгоценности, пропавший документ, письма с угрозами, обнаруженный труп — тут зови меня. С этим я разберусь, это по моей части. Но совершенно не представляю себе, как умилостивить разгневанного лемура. Конечно, когда Луций Клавдий просит, я всегда прихожу; но сейчас я просто не понимаю, зачем меня позвали.
Корнелия ничего не ответила, по-прежнему глядя на огни жаровни.
— Может, дело в том, что ты не веришь в то, что это лемур, — осторожно предположил я. — Может, ты подозреваешь, что это обыкновенный человек, а никакой не лемур?
— Да какое это имеет значение, во что я верю и что подозреваю? — спросил она устало. В её глазах я увидел ту же мольбу и отчаяние, что и в глазах своего соседа— ветерана. — Авгур тут не поможет. Никакой авгур не может защитить от лемура, задавшегося целью тебя погубить. Но если это и вправду человек… ведь может же человек выдавать себя за лемура?
— Думаю, да. Я сам, правда, никогда не сталкивался…
— Вот почему я попросила Луция обратиться к тебе. Если это человек, ты сможешь мне помочь. Если же нет — если это на самом деле лемур — меня ничто не спасёт. Я погибла. — Она умолкла, кусая пальцы.
— Но преследовал он твоего мужа. Теперь, когда твоего мужа больше нет…
— Ты что, не слушал, что я тебе сказала? Он говорил со мной, он сказал: «Теперь ты». Это были его слова. «Теперь ты!» — Её начало трясти. Луций поднялся и встал рядом. Усилием воли она взяла себя в руки.
— Хорошо, Корнелия. Я попытаюсь тебе помочь. Но прежде мне нужно кое-что знать. Ты сможешь говорить?
Она прикусила губу и кивнула.
— Ты говоришь, у этого призрака было лицо Фурия. Твой муж тоже так думал?
— Да. Он всё время говорил об этом. Каждый раз, когда видел его. В ту ночь оно приблизилось настолько, что Тит ощутил его зловонное дыхание. Он узнал его. Без всяких сомнений.
— А ты сама? Ты говоришь, что видела его лишь прошлой ночью и лишь мельком и сразу же убежала в дом. Ты уверена, что видела Фурия у себя на балконе?
— Да! Его лицо мелькнуло передо мной, но этого было достаточно. Бледное, искажённое, с жуткой усмешкой — но лицо Фурия; не узнать его было невозможно.
— Но ты же говоришь, что он выглядел моложе.
— Да! Его щёки, рот… Что вообще делает лицо молодым или старым? Не знаю. Но хоть и жуткое, оно выглядело гораздо моложе, чем Фурий два года назад, когда он умер. Призрак — или что это было — походил на Фурия, когда тот был безбородым юношей.
— Ясно. В этом случае я вижу три варианта. Может это быть Фурий — не его лемур, а он сам? Ты точно знаешь, что он умер?
— Точнее некуда. — Корнелия снова вздрогнула. Мне показалось, что она чего-то недоговаривает. Я глянул на Луция, который тут же отвёл глаза.
— А брат у него есть? Близнец? Или младший брат?
— Брат у него был, но намного старше. Погиб на войне.
— Вот как.
— Да. Он воевал против Суллы.
— Ну тогда, возможно, у Фурия остался сын? Похожий на отца, как две капли воды?
Корнелия отрицательно покачала головой.
— Нет у него сына. Только дочь, и она ещё совсем маленькая.
— А кто вообще из родных у него остался?
— Вдова, дочь и мать. И ещё, кажется, у него есть сестра.
— А где они теперь?
Корнелия отвела взгляд.
— Я слышала, что после смерти Фурия они перебрались в дом его матери на Целии.
— Итак, — подытожил я, — что мы имеем. Фурий мёртв, братьев у него не осталось, сына у него нет. И всё же у того, кто преследовал твоего мужа, было лицо Фурия. И ты, и твой муж видели это своими глазами.
Корнелия испустила тяжёлый вздох.
— Бесполезно. Какой во всём этом смысл? Я позвала тебя только от отчаяния. — Она прижала ладони к глазам. — Голова разламывается. Настанет ночь, и как мне пережить её? Уйдите, прошу вас. Я хочу побыть одна.
— Что ты обо всё этом думаешь? — спросил Луций, провожая меня до атриума.
— Думаю, что Корнелия напугана до полусмерти, а её муж был напуган до смерти. Не пойму, почему Тит так боялся лемура этого Фурия, если при жизни тот был его другом.
— Не другом, Гордиан, не другом. Тит просто знал его.
Я остановился.
— Луций, мне почему-то кажется, что Корнелия чего-то не договаривает. Ты можешь рассказать всё начистоту? Чем больше я буду знать, тем вернее смогу помочь ей.
Луций засопел, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты знаешь, Гордиан, я терпеть не могу сплетен. И что бы ни говорили о Корнелии, она по-своему человек неплохой. Просто немногие знают её так, как я.
Я молча ждал. Он наморщил лоб, почесал лысую макушку и неохотно сказал.
— Ладно. Последние два года дом принадлежал Титу и Корнелии, я говорил тебе. А раньше это был дом Фурия. Два года назад Фурий умер.
— Я так понимаю, Тит и Корнелия не просто купили дом у его наследников?
— Не у наследников. Когда началась война, Фурии приняли не ту сторону. Старший сражался против Суллы и погиб. А потом и младшего казнили, объявив врагом Республики.
— Так, так. Кажется, я начинаю понимать.
— Вижу, что понимаешь. Ты был тогда в Риме?
— Да.
— Тогда ты знаешь, что тут началось, когда Сулла пришёл к власти и заставил Сенат провозгласить его диктатором. Проскрипции…
— Списки на Форуме. Я помню.
— Того, кто попадал в эти списки, уже ничто не могло спасти. Любой, даже раб, мог принести Сулле его голову и получить награду. Головы выставляли перед курией.
— И много же их было, этих голов.
— Фурий попал в эти списки. Его схватили, отрубили голову и выставили её перед курией вместе с остальными.
— Так вот, значит, почему Корнелия так уверена, что Фурий мёртв.
— Именно. Она видела его голову. Насаженную на пику.
— А дом, стало быть, достался Титу и Корнелии?
— Дом был конфискован и назначен к продаже с публичный торгов; Тит и Корнелия купили его.
— Ну, публичные торги были не такие уж и публичные. Бывало же, что люди из ближайшего окружения Суллы раньше остальной публики получали возможность выбрать из конфискованного имущества то, что им по вкусу. Друзья там, родственники…
Луция передёрнуло.
— Мне неприятно это говорить, но ты прав. Тит и Корнелия тут же обратились к Сулле насчёт дома. Дом давно приглянулся Корнелии, и раз уж он всё равно пошёл на продажу, какой смысл было упускать возможность купить его, да ещё по сходной цене? — Луций понизил голос. — Ходили слухи, что никто не стал торговаться с ними; и что дом достался им за тысячу сестерциев!
— Как за средней руки египетский ковёр. — Я кивнул. — Это даже не по сходной цене — это по бросовой.
— Корнелия слишком жадна; что есть, то есть, — вздохнул Луций. — Но разве она одна такая? Алчность — бич нашего времени.
— Но далеко не единственный. Скажи, Луций, а этот Фурий что, и вправду был врагом Республики? Он и в самом деле был так опасен, что с ним пришлось разделаться?
— Что ты этим хочешь сказать? — насторожился Луций.
— Так ведь не секрет, что не один и не двое попали в эти списки и лишились голов лишь потому, что на своё несчастье были богаты. И кое-кому приглянулось кое-что из того, что у них было.
Лицо Луция окаменело.
— Гордиан, я уже рассказал тебе много такого, чего мне, как другу Корнелии, не следовало рассказывать. Какие ты сделал выводы, я не знаю и знать не хочу; прошу только нигде этого не повторять. Думаю, нам лучше оставить этот разговор.
Оставить так оставить. Луций хороший, добрый человек, и он мой друг; но он патриций, и узы, связывающие его с Корнелией и такими, как она, прочнее железа, ибо они из золота.
Всю дорогу домой я размышлял, что же могло стать причиной смерти Тита и так запугать его жену. Разговор с соседом начисто вылетел у меня из головы; я вспомнил о нём, лишь когда увидел знакомое лицо над садовой стеной и услыхал знакомый голос.
— Сыщик! Ты обещал, что поможешь мне, когда вернёшься. Входи же! — Голова исчезла, и маленькая деревянная калитка в стене отворилась внутрь. Я шагнул и очутился в окружённом колоннадой саду. Ноздри мои наполнил запах горящих листьев; дряхлый раб сгребал их со всего сада в кучи вокруг жаровни.