Но взять себя в руки не получалось; в вихре мыслей возникло новое подозрение, ещё ужаснее прежнего: что, если я совершенно ошибся в Клеоне? Что если его смущение, неуверенность в себе — всего лишь искусное притворство бездушного, опытного вымогателя и убийцы? Красивый, надменный мальчик, которого я видел в это утро, может быть уже мёртв; Клеон положил конец его мальчишеской браваде, перерезав ему горло. Меня везут в конюшню, где его убили; и как только они убедятся, что никто не следил за ними, они вытащат меня из повозки, заткнут рот, свяжут по рукам и ногам и потащат на свой корабль, где примутся приплясывать от радости, с лихвой вознаграждая себя за всё прошлое притворство. Корабль отчалит, и тщетно стану я вырываться и звать на помощь. А когда настанет ночь, они подожгут на мне одежду, и я загорюсь, как факел — а потом, когда им надоест слушать мои вопли, вышвырнут меня за борт. Я почти чувствовал горелый запах собственной плоти; почти слышал, как зашипели, угасая, языки пламени, когда надо мной сомкнулись волны; почти ощущал, как хлынула в ноздри солёная вода. Волны поглотят меня, и стаи рыб устремятся к мёртвому телу…
В узком пространстве между ящиками я кое-как исхитрился утереть вспотевший лоб краем красной туники. Нечего воображать себе невесть что, укорил я себя. Надо полагаться на собственные суждения и знание людей и жизни. А насколько я могу судить, Клеон не тот человек, который способен на убийство — по крайней мере, на хладнокровное и обдуманное убийство. Даже знаменитый актёр Росций не сумел бы так прикинуться невинной овечкой. Тоже мне, пират!
Но едва я немного успокоился, как меня хватил новый приступ страха — более сильный, чем предыдущие. Более реальный. Что, если Квинту Фабию на самом деле всё равно, останется Спурий жив или нет? По словам Белбона, Квинт Фабий наказал позаботиться, чтобы с юношей не случилось ничего худого; но возможно, это только его догадки? Не может же раб знать, что именно приказал его хозяин главе наёмников. Фабий Спурию не отец и говорит о нём с презрением. Так может, он на самом деле не прочь раз и навсегда избавиться от нелюбимого пасынка, коль скоро представился случай? Ну да, он послал выкуп; но что ещё ему оставалось? Как иначе он мог успокоить Валерию? И потом, он был бы опозорен на весь Рим, откажись он выкупить пасынка, которого к тому же усыновил. Но в конце концов, пираты могут убить мальчишку. Или же мальчишка может погибнуть так, чтобы его смерть можно было свалить на пиратов… Если уж на то пошло, вполне возможно, что это Квинт Фабий и организовал похищение пасынка. А что? Ловкий ход. Избавиться от Спурия, не навлекая на себя никаких подозрений. Звучит дико, но знавал я на своём веку людей, вполне способных задумать и не такое. Только зачем ему тогда понадобилось нанимать меня?
А чтобы доказать Валерии и всему Риму, что он ничего не пожалеет, лишь бы освободить сына. Но в этом случае его план как избавиться от Спурия включает трагическую гибель некоего Гордиана Сыщика в результате провалившейся по несчастной случайности миссии выкупа заложника…
Казалось, мы едем целую вечность. Дорога сделалась хуже; повозку трясло всё сильнее. Все опасности, нарисованные моим разыгравшимся воображением, померкли перед одной, реальной — быть раздавленным тяжеленными ящиками. До чего душно было на дне повозки под проклятой парусиной! К тому времени, когда повозка, наконец, остановилось, моя туника была мокрой насквозь, как будто я искупался в ней.
Похитители стянули парусину, и моё взмокшее тело охладил прохладный бриз.
Вопреки моим ожиданиям, мы находились не в конюшне, а на пустынном морском берегу на узкой песчаной полоске между морем и грядой пологих низких холмов. Никаких признаков жилья вокруг, насколько хватало глаз, не было. Я увидел вытащенную на песок лодку, а чуть поодаль от берега покачивалась на волнах рыбацкая шхуна.
Пока я озирался, Клеон с тремя товарищами принялись перетаскивать в лодку ящики с золотом.
— Ух, и тяжеленные же! — проворчал тот, что был за возницу. — За один раз точно не перевезём. Да и за два, похоже…
Не дослушав, я схватил Клеона за руку.
— Куда вы подевали парня?
— Я здесь, — произнёс Спурий, выходя из-за валунов. Теперь, когда солнце жарило вовсю, он скинул тунику и лишь вокруг бёдер его был обёрнут кусок ткани. Судя по бронзовому загару, равномерно покрывавшему его стройное тело и длинные, мускулистые руки и ноги, он обычно именно так и одевался. Если вообще одевался.
Я поглядел на Клеона. У него был вид человека, который внезапно уколол себе палец. Он не сводил глаз со Спурия, и я заметил, как он трудно глотнул, словно в горле у него стоял комок.
— Ну, наконец-то! — сказал Спурий, скрестив руки на груди. — Надменность ему шла, что и говорить. — Давно пора!
— Ну, раз пора, одевайся и пошли, — сказал я. — Клеон, скажи, в какой стороне Остия, и мы пойдём. Или же ты оставишь нам повозку?
Клеон стоял, словно не слыша нас. Спурий быстро встал между нами, схватил меня за руку и отвёл в сторону.
— За вами никто не следил? — спросил он. — Когда вы сюда ехали?
— Никто.
— Ты уверен?
— Само собой, головой я не поручусь. — Я снова поглядел в сторону Клеона, который по-прежнему никак не реагировал на происходящее. Лодка с частью золота уже шла к шхуне; я видел, как низко просели её борта под грузом тяжёлых ящиков.
— Не виляй! — прикрикнул Спурий, будто разговаривал с рабом. — Послал мой папаша с тобой вооружённых наёмников? Отвечай!
— Молодой человек, — оборвал я сурово, — я обещал твоим матушке и отцу…
— Отчиму! — он буквально выплюнул это слово.
— Моё дело — доставить тебя домой живым и невредимым. И пока мы не добрались до Остии, тебе лучше придержать язык.
Мой ответ привёл его в замешательство. Смерив меня ненавидящим взглядом, юноша произнёс, намеренно повысив голос.
— Они всё равно меня не отпустят, пока всё золото не будет на корабле. Верно, Клеон?
— Что? Да, верно, — рассеянно отозвался Клеон. Ветер трепал его чёрные волосы. Он заморгал, словно в глаза ему попали солёные брызги.
Спурий снова схватил меня за руку и отвёл ещё на несколько шагов.
— А теперь отвечай, — зло сказал он. — Послал мой папаша с тобой наёмников с оружием, или же ты явился сюда один?
— Я уже сказал тебе, помолчи…
— А я тебе приказываю отвечать! А не то такого наговорю о тебе своим родителям, что ты не обрадуешься!
Его настойчивость окончательно развеяла мои сомнения. Я был прав в своих подозрениях — прав с самого начала. Никакое это не похищение…
Если я явился в Остию один, Спурию совершенно незачем возвращаться домой. Он вполне может остаться со своими «похитителями» — и со своим золотом; вернее, со своей долей. Возможно даже, ему удастся содрать с отца ещё один выкуп. Если же со мной солдаты, которые только и ждут, чтобы напасть — тогда ему лучше позволить мне спасти его, дав, таким образом, своим подельникам — которые, конечно же, никакие не пираты, а самые что ни есть обычные рыбаки из Неаполя и его окрестностей — спокойно уйти с золотом.
— Ну, допустим, послал, — сказал я. — В этом случае твоим дружкам надо сматываться отсюда вместе с золотом, да поскорее. Как ты тогда сможешь получить свою долю?
Он ошеломлённо захлопал длинными ресницами и вдруг улыбнулся — так обаятельно и подкупающе, что я перестал удивляться, отчего Клеон так очарован и совсем потерял голову.
— Как будто я не знаю, где они все живут! Да стоит мне указать на них и объявить, что это они меня похитили, и их всех быстро на крестах перевешают! Так что обмануть меня они не посмеют. Сохранят мою долю как миленькие, пока я не явлюсь за ней.
— И как же ты с ними договорился? Девять десятых выкупа тебе, остальное им?
Он усмехнулся так, словно его поймали на непристойной, но остроумной проделке.
— Ну, вообще-то я не был так щедр.
— Как же ты надыбал этих «пиратов»?
— Да просто прыгнул в воду и плавал между рыбачьими лодками, пока не нашёл тех, кто сгодится. Эти четверо рождены для того, чтобы ими командовали. Они были как рыбы в сети. Мне не понадобилось много времени, чтобы заметить, что они от меня без ума. Клеон-то уж во всяком случае. Чему тут удивляться?
— А тебе не приходило в голову, что пока ты тут загораешь нагишом и красуешься перед поклонниками, твоя мать места себе не находит от страха за тебя?
— Ничего ей не будет, — отвечал он без тени сожаления или смущения. — Она сама виновата. Заставила бы старого скупердяя давать мне больше денег — не переживала бы теперь. Но у неё же никогда не хватало духу идти ему поперёк. Вот и пришлось мне самому поломать голову, как заставить папашу раскошелиться и вырвать у него то, что и так моё по праву.
— А эти четверо? Ты хоть понимаешь, что с ними сделают, если поймают?
— Они с самого начала знали, что идут на риск. Им есть, ради чего.
— А Клеон? — Я оглянулся на молодого грека. Он по-прежнему смотрел на Спурия с мольбой. — Бедняга совсем потерял голову. Что ты с ним сделал?
— Ничего такого, из-за чего моему почтенному отцу пришлось бы краснеть. Во всяком случае, ничего такого, чего мой почтенный отец сам не проделывал бы время от времени с молоденькими рабами — из тех, кто посмазливее. Я знаю, что подобает человеку моего положения, и никогда не опозорю себя. Мы рождены не для того, чтобы доставлять наслаждение другим — мы наслаждаемся сами! Не как Цезарь, ставший мальчиком для Никомеда! Клеону просто не повезло — Венера сыграла с ним злую шутку, сделав так, чтобы он без памяти влюбился в меня. Мне это было на руку; но теперь я буду рад от него избавиться. Его ухаживания мне порядком поднадоели. Предпочитаю, чтобы меня услаждал раб, а не преследовал поклонник. От раба, по крайней мере, можно избавиться, хлопнув в ладоши.
— А ведь для него всё это может очень плохо кончиться. Его даже могут убить.
Он вскинул брови, глядя поверх моего плеча в сторону холмов.
— Значит, ты всё-таки здесь не один? И солдаты…