— Золото! — выкрикнул Марк.
— Всё золото, — с досадой вымолвил Спурий.
Те четверо, что находились в перевернувшейся лодке и пустились вплавь к своей шхуне, теперь беспомощно забарахтались в воде, не зная, на что решиться.
— Всё, — сказал Марк. — Деваться им больше некуда. «Алый баран» не выпустит их в море. Они попытаются выбраться на берег, и мы их всех перебьём. — И закричал своим людям. — Слушай меня!
— Нет! — закричал я, поднимаясь на ноги. — Марк, ты не можешь их убить! Это было не похищение! Они притворялись, это всё неправда!
— Неправда, да? — рявкнул Марк. — А золото — оно что, нам привиделось?
— Но они же не пираты. Они простые рыбаки. Спурий подговорил их. Это была его затея, с самого начала…
— Они вымогали деньги у Квинта Фабия.
— Они не заслужили смерти!
— Об этом не тебе судить. Не вмешивайся, Сыщик.
— Нет! — Я заковылял к кромке берега. Рыбаки боролись с волнами — слишком далеко, чтобы я мог различить среди них Клеона. — Не выходите на берег! Они убьют вас, не выходи…
Что-то обрушилось сзади мне на голову; небо и море слились в одну ослепительно-белую линию; она вспыхнула и погасла, и всё поглотила тьма.
Очнулся я от боли — пульсирующей в затылке, тупой и ноющей в правой руке. Потянувшись к голове, я обнаружил, что она забинтована; точно так же, как и рука.
— Наконец-то! — Надо мной склонилось лицо Белбона с выражением огромного облегчения. — Я уж боялся…
— Клеон? И остальные…
— Тише! Тебе не надо пока вставать, а то рана на руке опять откроется. Я разбираюсь в ранах — мне довелось кое-что узнать о них, пока я был гладиатором. Есть хочешь? Хорошая еда — лучшее лекарство. Разогревает кровь.
— Очень хочу. И не только есть, но и пить.
— Ну, так ты в самом подходящем месте. Мы в «Летучей рыбе»; а уж здесь найдётся всё, чтобы напоить и накормить человека.
В голове у меня немного прояснилось, и я огляделся. В маленькой комнате никого, кроме нас двоих, не было.
— Где Спурий? И Марк?
— Они все уехали назад в Рим. Ещё вчера. Марк хотел, чтобы и я уехал с ними; но я сказал, что кто-то должен остаться с тобой, пока ты не окрепнешь. Хозяин поймёт.
Я осторожно коснулся забинтованного затылка.
— Меня что, кто-то ударил?
Белбон кивнул.
— Кто? Марк?
— Нет, Спурий. Камнем. Ты упал, и он опять замахнулся, но я ему не дал. Встал над тобой и стоял всё время, чтобы он не смог снова тебя ударить.
— Сопливый подонок… — Ну, конечно же. Содрать с родителей деньги не получилось, и теперь Спурий надеялся хотя бы убрать всех, кто мог бы рассказать им правду.
— А Клеон и остальные…
Белбон опустил глаза.
— Марк приказал перебить всех до единого.
— Но не может же быть, чтобы никто не смог уйти…
— Это было ужасно. Видеть, как человек умирает, даже на арене тяжело; но там хотя бы честный бой: оба противника вооружены, и оба умелые бойцы. Но смотреть, как эти бедолаги выходят из воды, задыхаясь и моля о пощаде, а люди Марка рубят их одного за другим…
— А Клеон?
— Вроде его тоже убили. Марк всё кричал солдатам: «Чтобы ни один не ушёл!», а Спурий указывал на тех, кто пытался выбраться на берег. Всех пиратов поубивали и побросали их тела обратно в море.
Я представил себе, как это было, и боль в голове усилилась.
— Никакие это были не пираты, Белбон. Не было там никаких пиратов. — Комната расплылась у меня перед глазами, но виной тому была не боль в затылке, я стоящие в глазах слёзы.
— Ужасно! — пробормотал Луций Клавдий, когда я закончил свой рассказ. — Тебе повезло, что ты вообще остался жив. А ты потом был у Квинта Фабия?
Мы снова находились в Сениевых банях. Я лежал нагой на скамье, а надо мной трудился раб-массажист. Моё избитое тело нуждалось в живительном массаже; а моя избитая совесть требовала, чтобы я излил свои переживания сочувственному слуху моего доброго друга.
— Конечно, был. Отправился к нему, как только вернулся в Рим — надо же было забрать свою плату.
— И свою долю золота.
Я скорчил болезненную гримасу, и не массажист был тому виной.
— А вот с золотом получился полный пшик. Согласно договору, мне полагалась двадцатая часть от тех денег, что удастся вернуть. Ну, а поскольку выкуп мы потеряли…
— Он обсчитал тебя, придравшись к юридической оговорке? Так похоже на Фабия! Но ведь должно же было хоть что-то вынести на берег! И разве солдаты не пытались достать его со дна?
— Ещё как пытались; но поднять со дна удалось немного; а уж моя доля составила жалкие гроши.
— И это в награду за все твои труды, и за то, что ты рисковал головой! Да уж, Квинт Фабий, должно быть, и вправду так скуп, как говорит его сын. Но ты хоть рассказал ему правду?
— Рассказал, да что толку. Те, кто может подтвердить мои слова, убиты; а Спурий на голубом глазу твердит, что его держали в плену пираты.
— Вот врун бесстыжий! Будем хотя бы надеяться, что Фабий слишком хорошо его знает, чтобы ему верить.
— Он делает вид, что верит; по крайней мере, на людях. Думаю, он поступает так лишь для того, чтобы избежать семейного позора. Я-то сам считаю, что он с самого начала подозревал, в чём тут дело, потому и нанял меня — чтобы я выяснил правду. И наверно, потому он велел Марку не оставить в живых никого из подельников своего пасынка — чтобы правда никогда не вышла наружу. О да, он отлично знает правду и не питает никаких иллюзий насчёт своего пасынка. Он его вообще терпеть не может. Ну, и пасынок платит ему тем же.
— Но ведь такая семейная вражда нередко заканчивается…
— Убийством, — спокойно договорил я. — Я, правда, не берусь предсказывать, кто из них кого прикончит.
— А его мать? Валерия?
— Она чуть с ума не сошла от беспокойства — а всё потому, что её сынку захотелось денег. Я подумал, что она имеет право знать. Но едва я попытался рассказать ей, она словно оглохла. Если она и прислушалась хоть к одному моему слову, то вида не подала. Когда я закончил, она вежливо поблагодарила меня за то, что я вызволил её сына из рук этих ужасных пиратов, и попрощалась.
Слушая меня, Луций только головой качал.
— Но всё-таки я получил от Квинта Фабия то, что хотел.
— Что именно?
— Поскольку он отказался заплатить мне двадцатую часть выкупа, я уговорил его отдать мне взамен то, чем он не слишком дорожил.
— Ах, да. Твой телохранитель. — Луций глянул на Белбона, который, скрестив могучие руки, стоял перед нишей, где я оставил свою одежду, с таким видом, точно охранял сенаторскую тогу. — Парень просто клад, да?
— Он спас мне жизнь — тогда, на берегу. И похоже, не раз ещё спасёт.
Всякий раз, когда дела приводят меня в Неаполь и его окрестности, я непременно заглядываю в прибрежные таверны, где собираются местные рыбаки. Пользуясь случаем, я расспрашиваю всех и каждого о молодом рыбаке, греке по имени Клеон. К несчастью, неаполитанцы скрытны и подозрительны, и не доверяют чужакам. К кому бы я ни обратился, все в один голос твердят, что знать не знают никакого Клеона. Наверняка кто-то из них врёт; ведь невозможно же, чтобы во всём городе не нашлось ни единого человека, который бы его знал.
Не добившись толку в тавернах, я иду на берег и всматриваюсь в лица рыбаков в лодках. Сам не знаю, почему я вбил себе в голову, что Клеон непременно должен был уцелеть в той бойне…
Однажды мне показалось, что я увидел его — мельком. Человек в лодке был гладко выбрит, но глаза… Глаза были Клеона. Я окликнул его с берега; но лодка проплыла мимо прежде, чем я успел разглядеть его как следует, и я так никогда и не узнал, был ли это Клеон, или же меня обмануло внешнее сходство. В конце концов, это мог быть какой-нибудь его родственник или просто похожий на него человек. Я ведь так и не решился приняться за розыски по-настоящему — наверно из опасения, что правда окажется слишком жестокой и лишит меня всякой надежды. Лучше уж просто думать, что это был Клеон. Разве могут найтись в мире два человека с совершенно одинаковыми, печальными зелёными глазами?
Маленький Цезарь и пираты(2 вариант перевода)
— Как славно, что мы встретились, Гордиан! Скажи-ка мне, ты слышал о том, что говорят на Форуме о юном племяннике Мария, Юлии Цезаре?
Так обратился ко мне мой добрый друг Луций Клавдий, окликнув меня на ступенях Сениевых бань. Он, похоже, уже покидал их, в то время как я только пришёл.
— Если ты имеешь в виду ту старую историю о том, как, будучи в Вифинии, прелестный юноша Цезарь слишком хорошо вошел в роль царицы при царе Никомеде[27], то я её уже слышал — причём от тебя же, и от раза в раз со всё более интригующими подробностями.
— Нет, что ты, та сплетня уже быльём поросла. Я говорю об истории с пиратами, выкупом, местью — и распятиями!
Я окинул его непонимающим взглядом.
Луций расплылся в улыбке, от которой его двойной подбородок слился в единый валик. Его пухлые щёки рдели от банного жара, рыжие кудряшки ещё туже завились от влаги, а глаза посверкивали тем особым блеском, свидетельствующим об исключительном удовольствии первым поделиться на редкость пикантной сплетней.
Я, не чинясь, признал, что ему и впрямь удалось распалить моё любопытство, однако, учитывая, что он уже почтил бани своим посещением, в то время как я только прибыл, в особенности рассчитывая на горячий бассейн по причине морозного весеннего воздуха — увы, истории придётся обождать.
— Ещё чего, и позволить, чтобы её пересказал тебе кто-то другой, переврав всё, что только можно? Как бы не так, Гордиан! Ну уж нет, тогда и я пойду с тобой! — с этими словами он жестом велел своей свите поворачивать оглобли. Его костюмер, парикмахер, маникюрщик, массажист и телохранители выглядели немного сбитыми с толку, но безропотно подчинились воле хозяина.
Для меня это обернулось неожиданной удачей, потому что их присутствие оказалось как нельзя кстати. Бетесда не жалела сил и времени на мою стрижку, да и прикосновение её пальцев творило чудеса, но Луций Клавдий был достаточно богат, чтобы позволить себе штат самых лучших умельцев в своей области. Не стоит пренебрегать знакомством с состоятельным человеком хотя бы ради редкого доступа к услугам его рабов. На протяжении блаженных минут, в течение которых ногти на моих ногах и руках были старательно подстрижены, подпилены и отполированы, волосы тщательно подровнены, а борода обрита без единой царапины, Луций то и дело пытался возобновить свою историю, так что мне приходилось прерывать его, чтобы заручиться гарантией в благополучном завершении всех процедур.