— Выходит, Спурий его пасынок. А другие дети у вас есть?
— Только Спурий. Квинт хотел ещё детей, но не вышло. — Она горестно пожала плечами. — Но он любит Спурия как родного, я уверена в этом, хоть он редко показывает свои чувства. Конечно, у них были некоторые разногласия, но у каких отца с сыном их не бывает? Вечно эти ссоры из-за денег… Конечно, Спурий бывает расточителен, а Фабии известны своей прижимистостью. Но не принимайте близко к сердцу те жестокие слова, что вы услышали от моего мужа — из-за этого ужасного несчастья мы оба на грани.
Вновь взглянув на портрет сына, Валерия грустно улыбнулась дрожащими губами:
— Мой маленький Цезарь! — шепнула она.
— Цезарь?
— О, вы ведь знаете, кого я имею в виду — племянника Мария, который прошлой зимой попал в плен к пиратам и сумел вырваться. Как Спурию полюбилась эта история! Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, встретив его на Форуме, Спурий возвращался домой едва дыша и сразу ко мне: «Мама, знаешь, кого я сегодня видел?» А я лишь смеялась в ответ, зная, что в подобный восторг его мог привести лишь Цезарь… — Её губы дрогнули. — А теперь, словно став жертвой какой-то шутки богов, Спурий сам угодил в лапы пиратов! Потому я и зову его «мой маленький Цезарь», зная, что он настолько же храбр, и молюсь о благополучном исходе.
На следующий день я отбыл в Остию в сопровождении нанятых и снаряжённых Квинтом Фабием вояк — старых служак и освобожденных гладиаторов, не имеющих иных перспектив, кроме как убивать и рисковать собственной жизнью за умеренную плату. Всего в идущую вниз по течению Тибра лодку нас набилось пятьдесят человек. Наемники по очереди гребли, горланя солдатские песни и похваляясь подвигами на поле боя или на арене — если верить их россказням, то эта компашка изничтожила население нескольких равных Риму городов.
Во главе отряда стоял Марк — старый центурион Суллы с уродливым шрамом, тянущимся от правой скулы до подбородка через губы. Возможно, из-за этого ранения обычная речь причиняла ему боль — трудно было представить себе более молчаливого человека. Когда я попытался выведать, какого рода инструкциями снабдил его Квинт Фабий, Марк сразу дал понять, что мне надлежит знать лишь то, что он сочтёт нужным — а на данный момент это ничего.
Я был чужаком среди этих забияк. Стоило мне приблизиться — они тотчас отводили глаза, а когда я пытался завести разговор, мой потенциальный собеседник тотчас находил более важное дело, и я обнаруживал, что веду беседу с речным воздухом.
Однако одному из них я, похоже, пришелся по нраву. Белбона — так его звали — остальные жаловали немногим лучше моего, потому что он, в отличие от них, был рабом, принадлежащим Квинту Фабию — тот послал его на подмогу прочим, сообразуясь с его внушительными размерами и силой. Предыдущий владелец тренировал его как гладиатора, но Квинт Фабий отправил его на конюшни. Этот здоровяк с шевелюрой соломенного цвета и обильной рыжеватой порослью на груди и подбородке был самым крупным в отряде — прочие шутили, что ему достаточно метнуться от борта к борту, чтобы опрокинуть наше судёнышко.
Полагая, что ничего толкового мне из него всё равно не вытянуть, я был удивлён его осведомлённостью. Он подтвердил, что юный Спурий не слишком ладит с отчимом.
— Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.
— Правда? А с виду он — вылитая мать.
— Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска — вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.
— Может, в этом и кроется суть проблемы, — предположил я. — Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…
Наконец судно достигло Остии, причалив к выдающемуся в Тибр короткому пирсу. За доками можно было разглядеть открытое море. Над головой кружили чайки, ветер приносил запах морской соли. Самые здоровые из наёмников подхватили сундуки с десятью тысячами золотых и погрузили их на повозку, которая направлялась к одному из прибрежных складов, сопутствуемая половиной отряда в качестве охраны.
Я полагал, что остальная половина ломанется прямиком в ближайшую таверну, однако Марк сохранил дисциплину, запретив покидать судно: расслабляться им предстояло на следующий день, после того, как будет освобождён заложник, и всего прочего, что за этим воспоследует.
Что до меня, то я намеревался попытать счастья в «Летучей рыбе» — постоялом дворе, упомянутом Спурием в письме. Марку я сообщил, что желаю прихватить с собой Белбона.
— Нет. Раб останется здесь, — отрезал он.
— Мне нужен телохранитель.
— Об этом Квинт Фабий не упомянул. Тебе не следует привлекать к себе внимание.
— Как раз-таки отсутствие телохранителя его и привлечёт.
Поразмыслив над этим, Марк всё же согласился.
— Вот и славно, — отозвался кто-то, когда Белбон вышел на палубу. — Этот верзила занимает место за троих!
На это Белбон ответил лишь добродушным смешком.
Я обнаружил «Летучую рыбу» на побережье, там, где бросали якорь крупные морские суда. Она представляла собой таверну с пристроенной конюшней и крохотными комнатушками наверху. Сняв комнату, я решил побаловать себя и Белбона запечённой рыбой и моллюсками, а затем отправился на долгую прогулку по городку, чтобы освежить былое знакомство — на тот момент я давненько не бывал в Остии.
Когда солнце коснулось морских вод, воспламеняя горизонт, я направил свои стопы к побережью, болтая с Белбоном и между делом поглядывая на россыпь лодок у берега и маячащие в отдалении громады кораблей. Большинство из них были рыболовецкими судами, но в их число затесался ощетинившийся вёслами боевой корабль с красными бортами. Форштевень венчал бронзовый таран, отливавший кроваво-красным в лучах заходящего солнца.
Мы с Белбоном то и дело обменивались мехом с вином, которое, как известно, развязывает языки. В конце концов я спросил, что за указания дал Марку его наниматель относительно боевых действий.
Ответ раба отличался прямолинейностью:
— Мы должны убить пиратов.
— Всего-то?
— Ну, и парень должен остаться в живых, разумеется. Но по возможности ни один из пиратов не должен уйти.
— Так вы не собираетесь пленить их, чтобы представить на суд римских магистратов?
— Нет. Мы должны перебить их на месте, всех и каждого.
Я угрюмо кивнул.
— И ты на это способен, если уж на то пошло?
— Убить? — Он пожал плечами. — Я не такой, как те, на лодке. На моём счету нет сотен убиенных.
— Я подозреваю, что и они малость преувеличивают.
— Правда? Ну, я-то не так уж долго был гладиатором, так что не успел развернуться.
— Да ну?
— Ну да. Всего-то… — он нахмурился, подсчитывая в уме, — двадцать-тридцать.
На следующее утро я облачился в красную тунику, как и было велено в письме. Прежде чем спуститься в общий зал, я велел Белбону занять место перед таверной, чтобы вход просматривался.
— Если я куда-либо направлюсь, ступай следом, но на расстоянии. Как ты думаешь, сумеешь сделать это, оставаясь незамеченным?
Он кивнул. Я же, окинув критическим взглядом его соломенную шевелюру и громоздкую фигуру, порядком в этом усомнился.
Воздух стремительно нагревался, и трактирщик закатал вверх шторы, чтобы впустить внутрь солнце и свежий воздух. На набережной воцарялась дневная сутолока. Засев в таверне, я посматривал на следовавших мимо матросов и купцов. На другой стороне улицы Белбон расположился в укромном тенистом уголке, прислонившись к какому-то сараю. На его лице застыло тупое сонное выражение, как у прислуги, дремлющей в ожидании хозяина — то ли его игра была на диво убедительна, то ли Белбон и впрямь с трудом держался на ногах.
Долго ждать мне не пришлось: юноша с едва пробивающейся бородкой захлопал глазами, привыкая к полутьме таверны, а затем, заметив красную тунику, направился прямиком ко мне.
— Кто вас послал? — На мой взгляд, его акцент скорее походил на греческий, чем на сицилийский.
— Квинт Фабий.
Он кивнул, торопливо изучая меня, в то время как я пользовался шансом разглядеть его. Длинные чёрные волосы и клочковатая бородка обрамляли худое лицо, привычное к солнцу и ветру. В больших зелёных глазах таилось что-то дикое. На его лице и загорелых конечностях я не нашёл шрамов, отличающих закалённого в боях пирата, равно как не углядел в нём привычной для них отчаянной жестокости.
— Моё имя — Гордиан, — поведал я. — А как обращаться к тебе?
Казалось, этот простой вопрос изумил его до глубины души.
— Клеон, — наконец вымолвил он с таким видом, словно хотел бы назваться чужим именем, но так и не придумал, каким. Имя, к слову, греческое, как и черты его лица.
— Мы вообще здесь по одному и тому же делу? — с сомнением воззрился на него я.
— За выкупом, — отозвался он, понижая голос. — Где он?
— А где мальчик?
— В полной безопасности.
— Сперва я должен в этом убедиться.
— Могу отвести вас к нему прямо сейчас, если пожелаете, — кивнул он.
— Ещё как.
— Тогда следуйте за мной.
Покинув таверну, мы некоторое время шли по побережью, затем свернули на зажатую между складами узкую улочку. Клеон стремительно шёл вперед, резко оборачиваясь на каждом перекрёстке, внезапно меняя направление и порой следуя назад тем же путем. Я ожидал, что он того и гляди врежется прямиком в Белбона, но тот не показывался — то ли потерял нас в переулках, то ли и впрямь поднаторел в тайной слежке.
Подойдя к застеленной парусиной телеге, Клеон беспокойно оглянулся напоследок и подтолкнул меня к ней, велев залезать под ткань. Возница тотчас тронулся с места. Из моего укрытия мне было ровным счетом ничего не видно, и после множества поворотов я бросил всякие попытки понять, в каком направлении мы едем.