ло черпать воду. Опытные рыбаки без труда справились бы с этим, но, должно быть, они попросту запаниковали; мгновение — и судёнышко перевернулось вверх дном.
Марк ощерился, Спурий вскрикнул — и оба в унисон взвыли:
— Золото!
Тем временем оставшиеся на большом корабле рыбаки торопливо ставили парус. Сперва мне подумалось: не слишком ли быстро они бросают своих товарищей — но затем я увидел истинную причину их спешки: должно быть, они прежде тех, что остался на берегу, заметили подход боевого корабля. Это было то самое судно с красными бортами, которое стояло на якоре в бухте Остии. Сверкающие на солнце вёсла синхронно взрезали водную гладь, бронзовый таран разбивал пенные волны. «Багряный молот» — так назвал его Марк. Стоило кораблю войти в бухту, как глава отряда подал сигнал одному из своих людей, оставшемуся на холме, и тот принялся размахивать красным плащом — это явно было сигналом того, что Спурий успешно вызволен и пиратов можно стереть с лица земли без опаски.
То, что произошло дальше, не мог предугадать никто из нас — и всё же это было единственно возможным завершением всей этой катастрофической аферы. Само собой, «Багряный молот» был призван, чтобы обойти пиратское судно с фланга и взять его на абордаж, чтобы вернуть золото — боевой корабль без труда справился бы с подобной задачей. Вот только они не могли предвидеть, что иметь дело им придётся не с опытными пиратами, а с незадачливыми рыбаками — которые, как и их сотоварищи на лодке, мигом запаниковали. Когда «Багряный молот» подошёл к ним, чтобы встать борт о борт, рыбацкое судно встало ему наперерез, словно в отчаянном саморазрушительном порыве — как гладиатор, бросающийся на меч соперника — подставив правый борт аккурат под бронзовый таран.
До нас донёсся отдалённый гул удара, треск дерева, крики рыбаков. Парус упал и, содрогнувшись, рыбацкое судно сложилось, мигом сгинув под накатившими волнами, прежде чем я успел осознать весь ужас произошедшего.
— Во имя богов! — вырвалось у Белбона.
— Золото! — стенал Марк.
— Всё золото… — вздыхал Спурий.
Люди из опрокинувшейся лодки поплыли было к своему кораблю — теперь же они барахтались в воде, зажатые в ловушке между «Багряным тараном» и отрядом на берегу.
— Рано или поздно они вынуждены будут выплыть к берегу, — буркнул Марк. — Как и выжившие с корабля. Мы окружим бухту и перебьём всех, кто выберется на сушу. Ребята! Слушай сюда!
— Нет, Марк! — Я поднялся на ноги, продолжая зажимать раненное плечо. — Ты не можешь их убить! Вся эта затея с похищением — не более чем афера!
— Афера, говоришь? А потерянное золото — скажешь, что оно мне привиделось?
— Но ведь эти люди не пираты — они простые рыбаки. Спурий подбил их на это дело — они действовали по его указке.
— Они обманули Квинта Фабия.
— Но они не заслуживают смерти!
— Не тебе судить об этом. Не лезь в это, сыщик.
— Нет! — Я бросился к воде. Разрозненные рыбаки качались на волнах слишком далеко, чтобы распознать, который из них Клеон. — Держитесь подальше от берега! — прокричал я что было сил. — Они убьют вас, как только вы подплывёте!
В этот момент что-то ударило меня по затылку — и море, и земля потонули во вспышке белого света, который тотчас потух, погрузив меня во тьму.
Я очнулся с раскалывающей головной болью и тупой — в правой руке. Потянувшись вверх, я обнаружил, что голова забинтована — как и плечо.
— Проснулся наконец! — Надо мной склонился Белбон с видом вящего облегчения на широком лице. — А я уж было думал…
— Клеон… и остальные…
— Ш-ш-ш, а ну-ка лежи и не двигайся, а то рука вновь начнёт кровоточить. Уж я-то знаю: я немало усвоил о ранах, будучи гладиатором. Есть хочешь? Сейчас самое время подкрепиться — вернёт огонь в твою кровь.
— Есть? Ага. И пить.
— Что ж, по счастью, ты там, где без труда обеспечат и то, и другое. Мы — в «Летучей рыбе», где есть всё, чего бы не пожелал твой желудок.
Я оглядел комнатушку — в голове постепенно прояснялось.
— А где Спурий? И Марк?
— Отбыли обратно в Рим, ещё вчера. Марк хотел забрать и меня, но я не пошёл: кто-то должен был остаться, чтобы присмотреть за тобой. Хозяин поймёт.
Я осторожно коснулся забинтованного затылка.
— Кто-то ударил меня.
Белбон кивнул.
— Марк?
На сей раз бывший гладиатор покачал головой:
— Спурий. Камнем. Он бы ещё раз тебя ударил, когда ты упал, но я его остановил. И стоял над тобой, чтобы у него не возникло таких идей в дальнейшем.
— Ах ты, мелкий злобный… — Само собой, этого стоило ожидать: его план провалился, так что всё, что оставалось Спурию — это заставить замолчать всех, кто знал о его афере, включая и меня.
— А Клеон и его товарищи…
— Солдаты сделали, как приказал им Марк, — опустил глаза Белбон.
— Не может быть, чтобы они всех убили…
— Это было кошмарное зрелище. Видеть, как людей убивают на арене, уже достаточно жутко, но там хотя бы честное состязание между двумя вооружёнными мужами, подготовленными к бою. Но смотреть на то, как эти измождённые бедолаги еле дыша выбираются на берег, моля о пощаде — и как люди Марка режут их одного за другим…
— А Клеон?..
— И его, насколько я знаю. «Убивать всех!» — так велел Марк, и его люди исполнили приказ в точности. И Спурий помогал им, подзывая их и указывая на тех, что подплывали к берегу. Перебив всех, они сбросили их тела в море.
Стоило мне представить описанное им, как голова немилосердно разболелась.
— Они не были пиратами, Белбон. Там не было ни одного пирата. — Внезапно комната поплыла — и отнюдь не от удара: это слёзы заволокли глаза.
Несколько дней спустя я вновь посетил Сениевы бани: лёжа обнажённым на скамье, я наслаждался массажем одного из рабов Луция Клавдия. Моё израненное тело и впрямь нуждалось в подобной холе, а не менее пострадавшая совесть — в том, чтобы излить всю эту отвратительную историю в подобные губке уши Луция.
— Возмутительно! — пробормотал он, стоило мне закончить. — Полагаю, ты должен быть рад, что вообще остался в живых. А когда ты вернулся в Рим, ты зашёл к Квинту Фабию?
— Разумеется, чтобы получить причитающееся мне жалование.
— Не говоря о твоей доле золота, надо думать!
Я поморщился — и отнюдь не от того, что раб надавил слишком сильно.
— Вот это непростой момент: как изначально указывал Квинт Фабий, мне полагалась одна двадцатая от золота, которое с моей помощью удастся вернуть. Ну а поскольку всё оно благополучно ушло на дно…
— Он на основании этого отказался платить? Впрочем, чего ещё ожидать от Фабиев! Но, разумеется, какую-то часть сундуков должно было прибить к берегу — они хотя бы пытались их достать?
— Пытались, и люди Марка и впрямь что-то выловили, но это были жалкие крохи, так что моя доля сократилась до жалкой горстки золота.
— И это за все твои труды, за опасность, которой ты подверг свою жизнь! Квинт Фабий воистину скряга, как и утверждает его пасынок! Полагаю, ты рассказал ему правду об этом «похищении»?
— Да. К несчастью, все, кто мог подтвердить мои слова — а именно, рыбаки — мертвы, а Спурий твёрдо стоит на том, что его похитили пираты.
— Ох уж этот безбородый лжец! Но, разумеется, Квинт Фабий и сам отлично знает цену его словам!
— Публично он принимает версию своего пасынка — но, полагаю, лишь чтобы избежать скандала. Возможно, он с самого начала догадывался об истинной подоплёке этой истории — думаю, он нанял меня, чтобы подтвердить собственные подозрения. Потому-то он и велел Марку прикончить всех сообщников своего пасынка на месте, чтобы правда не выплыла наружу. О да, он знает, что произошло на самом деле, и, должно быть, презирает Спурия ещё сильнее прежнего — и, скажу я тебе, это чувство взаимно.
— Ох, эта та самая семейная вражда, которая нередко выливается в…
— Убийство, — бросил я, осмелившись произнести это зловещее слово вслух. — И я бы не решился ставить на то, который из них переживёт другого!
— А что мать мальчика, Валерия?
— Сын заставил её пережить худшие дни в её жизни, лишь чтобы потешить свою алчность, и я думал, что она заслуживает того, чтобы знать об этом. Но, когда я попытался рассказать об этом ей, она словно бы оглохла — если она и расслышала хоть слово, то ничем этого не показала. Когда я закончил, она лишь вежливо поблагодарила меня за спасение её драгоценного сыночка из лап этих жутких пиратов и на этом соизволила меня отпустить.
Луций лишь покачал головой.
— Но я всё-таки получил от Квинта Фабия то, что хотел.
— И что же?
— Поскольку он отказался дать мне мою долю выкупа, я настоял, чтобы взамен он дал мне кое-что другое из своего имущества — то, что он явно недооценивает.
— А, ты о своём новом телохранителе, — догадался Луций, бросив взгляд на Белбона, который застыл в другом конце комнаты со скрещенными руками, невозмутимо сторожа нишу с моей одеждой с таким видом, словно охраняет выкуп за сенатора. — Этот малый — и впрямь истинное сокровище.
— Этот малый спас мне жизнь на пляже близ Остии — и, быть может, спасёт ещё не раз.
Иногда дела вновь заводят меня в окрестности Неаполя и той бухты — и я всякий раз отвожу время на то, чтобы посетить городской порт, где обретаются рыбаки. Я спрашиваю у них по-гречески, не знают ли они молодого человека по имени Клеон. Увы, неаполитанцы и впрямь весьма подозрительный и несловоохотливый народ: ни один из них так и не признался, что знает рыбака с таким именем — но ведь хоть кто-то в Неаполе должен был его знать?
Я рассматриваю все рыбацкие лодки в надежде увидеть его — почему-то меня не оставляет надежда, что он каким-то образом сбежал от людей Марка в тот судьбоносный день и сумел вернуться домой.
Однажды я был почти уверен, что заметил его: в отличие от Клеона тот мужчина был чисто выбрит, но глаза были те же. Я окликнул его с пирса, но лодка проскользнула мимо столь быстро, что я не успел толком присмотреться — я так и не смог убедиться, что не обознался. Быть может, то был его родич — или попросту похожий на него человек. Я не стал пытаться доискаться до истины — быть может, потому что боялся, что правда меня разочарует: я предпочитаю верить, что то был Клеон, без каких-либо доказательств. Да и разве найдётся в целом мире ещё один человек со столь одухотворёнными зелёными глазами?