Предметом мебели, о который Луций ударился коленом, был деревянный сундук высотой до бедра. Само по себе это было изумительное произведение искусства, искусно выполненное и инкрустированное кусочками ракушек и обсидиана. На откидной крышке была постелена кроваво-красная ткань. А на ней была разложена самая потрясающая коллекция серебряных предметов, какую я когда-либо видел.
— Великолепные, не так ли? — сказал Луций.
Я просто кивнул, и от восторга онемел почти как Эко.
— Обрати внимание на кувшин, — с энтузиазмом сказал Луций. — Форма такая изящная. Видишь, ручку в виде кариатиды, скрывающей свое лицо?
Изделие было изысканным, как и серебряный гребень, инкрустированный верблюдом, рядом с соответствующей серебряной щеткой, на обратной стороне которой было рельефное изображение сатира, подглядывающего за купающимися нимфами. Ожерелье из серебра и янтаря лежало рядом с другим ожерельем из серебра и лазурита и еще одним из серебра и черного дерева, и у каждого было по паре одинаковых серег и одинаковых браслетов. Две серебряные чаши были украшены тиснением со сценами охоты вокруг основания, а другая пара чашек была украшена геометрическим греческим орнаментом.
Больше всего впечатляло своими размерами, огромное серебряное блюдо шириной с мужское предплечье. Его граница представляла собой круг из рельефных листьев аканта, а в центре среди головокружительного множества сатиров, фавнов и нимф буйствовал дух веселья Силен. Когда Луций на мгновение отвел взгляд, Эко указал на лицо Силена, а затем кивнул в сторону нашего хозяина. Я понял, что он имел в виду: что все изображение Силена имело портретное сходство с Луцием Клавдием, начиная с пухлого круглого лица поверх пухлого круглого тела, так что ничем иным оно быть не могло.
— Должно быть, вы заказали эти украшения специально для себя, — сказал я.
— Да, я заказал серебряных дел мастеру на улице Серебряных мастеров. Эти изделия, я думаю, доказывают, что здесь, в Риме, можно найти столь же высокое качество работы, как и среди изделий, привезенных из Александрии и других мест.
— Да, — согласился я, — при условии, что у вас есть кошелек, чтобы заплатить за это.
— Ну, это было немного экстравагантно, — признал Луций, — но необработанное серебро поступает из Испании, а не с Востока, что помогает снизить цену. В любом случае, стоит заплатить, чтобы увидеть, как будут выглядеть выглядят их лица, когда мои кузены увидят, что я подарю им на Сатурналии. Ведь ты же знаешь, традиционно дарят серебро…
— Если кто-то может себе это позволить, — пробормотал я.
— …но в прошлом, боюсь, некоторые из моих родственников провозгласили меня немного скрягой. Ну, у меня нет ни жены, ни детей, так что, я полагаю, не умею расточать свое богатство на окружающих, и иногда трудно уловить праздничное настроение, когда ты холостяк. Но только не в этом году — в этом году я выложился по полной, как видишь.
— Действительно, — согласился я, подумав, что даже утомленные своим, богатством патриции, такие как представители клана Клавдиев, наверняка, впечатлятся щедростью Луция.
Луций на мгновение постоял, глядя на различные сосуды и украшения, затем повернулся к рабу, который задержался рядом. — Но, Стефанос, что это с тобой? Неужели тебе интересно сидеть здесь, в темноте, в такой чудесный день? Сходил бы, погулял с остальными.
— Не беспокойтесь, хозяин! — сухо сказал морщинистый раб, как бы показывая, что вероятность того, что он совершит нечто подобное, весьма мала.
— Ну, ты понимаешь, что я имею в виду — тебе следовало бы сходить и развлечься.
— Мне и здесь достаточно уютно, хозяин.
— Ну, тогда развлекайся, как хочешь.
— Уверяю вас, я так же способен развлекаться здесь, как и везде, — сказал Стефанос. Хотя мне казалось сомнительным, что его вообще можно было чем-то развлечь.
— Хорошо, — засмеялся Луций, — пусть будет по-твоему, Стефанос. Отдыхай как хочешь. В конце концов, в этом и смысл праздника.
Луций снова остановился перед сундуком и с любовью потрогал кувшин, который он показал первым и к которому, казалось, особенно привязался. Оставив все эти сокровища лежать на красной материи, он провел нас в атриум и предложил каждому из нас по чашке вина.
— Добавь Эко побольше воды, — сказал я, когда Луций наливал его нам из простого серебряного кувшина, до краев наполненного пенистым фиолетовым вином. Эко нахмурился, но протянул свою чашку, желая получить то, что ему полагалось. По прошлому опыту я знал, что Луций держит запас только лучших вин, а для себя я попросил добавить совсем немного воды, чтобы насладиться прекрасным букетом в полной мере. Для человека, привыкшего к тому, чтобы ему прислуживали, Луций довольно-таки прилично обслужил нас, а затем, налив вина себе, и сам присоединялся к нам.
— Учитывая, как ты усердно работаешь, Гордиан, я полагаю, ты должен вовсю наслаждаться отдыхом в подобной ситуации.
— На самом деле, в дни фестивалей я бываю чаще занят, чем в другое время.
— Действительно?
— Ведь, у преступности не бывает выходных, — сказал я. — Или, если сказать точнее: праздники являются питательной средой для преступности. Вы не представляете, сколько краж и убийств происходит именно в праздничные дни, не говоря уже о неосмотрительности и безалаберности некоторых людей.
— Интересно, почему?
Я пожал плечами:
— Обычные социальные ограничения ослабевают; люди обнаруживают, что они более подвержены искушению и делают то, чего обычно не стали бы делать по разным причинам — из жадности, злости или просто ради веселой шутки. А это может привести к тому, что несколько голов обязательно будут разбиты. А расходы на развлечения могут довести до отчаяния даже богатого патриция. Что касается преступников, подумайте об их преимуществе во время праздников, когда люди теряют бдительность и одурманивают себя слишком большим количеством еды и вина. О да, в римские праздники и совершается большинство преступлений, так что это мои самые загруженные дни в году.
— Тогда я считаю, что мне повезло, что сегодня я оказался в твоей компании, Гордиан! — сказал Луций, поднимая чашку.
В этот момент мы услышали, как открылась входная дверь, за ней последовали громкие голоса из вестибюля, а затем в атриум спотыкаясь вошла пара молодых рабов. Щеки у них были румяными от холода, почти такими же красными, как войлочные шапочки на их головах. Их глаза были мутными от вина, но они сразу же выпрямились при виде своего хозяина.
— Тропс, Зотикус, надеюсь, вы хорошо развлеклись? — заботливо спросил Луций.
Стройный светловолосый Тропс вдруг напрягся, не зная, как реагировать, а его товарищ, коренастый и темноволосый, резко расхохотался и со смехом побежал через атриум к заднюю часть дома.
— Да, хозяин, очень хорошо, хозяин, — наконец сказал Тропс. Он переминался с ноги на ногу, словно ожидая, когда ему разрешат уйти. Наконец, Луций взял корочку хлебца и дал парню. — Продолжай! — засмеялся он. Тропс быстрым шагом поспешил за Зотикусом, выглядя совершенно сбитым с толку.
Некоторое время мы пили молча, наслаждаясь вином. — Ты определенно стремишься к какой-то фамильярности, Луций, — с усмешкой заметил я, — даже если это доставляет бедному рабу немного дискомфорта.
— Тропс новенький в моем доме. Он еще не понимает, что такое Сатурналии! — величественно сказал Луций. Он только что допил вторую чашу вина и собирался налить себе еще одну. Я повернулся к Эко, ожидая, что он весело подмигнет мне, но вместо этого тот казался рассеянным и смотрел в сторону задней части дома.
— И ты зайдешь так далеко, чтобы прислуживать своим рабам за обедом? — спросил я, вспомнив, как Цицерон отказался от такого поворота дел.
— Ну, нет, Гордиан, в конце концов, их так много в доме, а я всего один! Я уже устану сегодня еще днем так, как мне нужно навестить своих кузенов и раздать подарки. Рабы уж сами пускай полежат на моих обеденных кушетках, как гости, и по очереди обслужат друг друга, а я поужинаю в своей спальне. Судя по шуму, который они производят, им всегда нравится это маленькое развлечение. А, ты, сам будешь прислуживать своим домашним рабам за обедом?
— Их у меня всего двое.
— Ах, да, твой телохранитель, этот неуклюжий Белбон, и, конечно же, твоя египетская наложница, красавица Бетесда. Какой мужчина откажется прислуживать ей? — Луций вздохнул. Он всегда был неравнодушен к Бетесде и даже немного при ней смущался.
— Мы с Эко пойдем домой готовить им ужин сразу после того, как попрощаемся с вами, — сказал я, — а сегодня вечером, во время гуляния толп на улицах, с мы с ним с зажженными свечами, станем прислуживать им двоим и подавать ужин, а они будут возлежат на наших ложах.
— Как занимательно! Я должен прийти посмотреть!
— Только если вы готовы сами прислуживать за столом, как и все другие горожане в доме.
— Что ж…
В этот момент краем глаза я увидел, как Эко дернул головой в сторону задней части дома с внезапным резким движением. Его слух может быть довольно острым, поэтому он услышал приближение молодого раба раньше меня или Луция. Секунду спустя в атриум вбежал Тропс с выражением ужаса и смятения на лице. Он открыл было рот, но Луций его прервал:
— Ну, что там такое Тропс? — спросил он, наморщив мясистый лоб.
— Что-то ужасное, хозяин!
— Да?
— Этот старый Стефанос, хозяин…
— Да, говори быстрее…
Тропс заломил руки и скривился.
— Пожалуйста, хозяин, пойдите и убедитесь сами!
— Ну, что может быть такое ужасное, что раб даже не может этого произнести? — произнес Луций, легкомысленно относясь к этому вопросу и с трудом поднимаясь со стула. — Ну, Гордиан, это, вероятно, по твоей части! — сказал он, посмеиваясь.
Но его смешок тут же прервался, когда мы последовали за юным Тропсом в комнату, где Луций показывал нам свое серебро. Все окна были закрыты ставнями, кроме одного у сундука. При проникающем холодном свете, мы увидели то, из-за чего у Тропса отнялся язык. Красная ткань все еще была накинута на сундук, но теперь она вся перекосилась, и все серебренные вещи исчезли! Перед сундуком, на полу, неподвижно лежал на боку старый раб Стефанос, подняв руки к груди. На его лбу была кровавая рана, и хотя его глаза были широко открыты, я видел достаточно мертвецов, чтобы понять, что Стефанос навсегда покинул службу Луция Клавдия.