Ближе к ночи мы вышли к толпе на Форуме, влившись со своими восковыми свечами в общий поток тех сотен и даже тысяч мерцающих огней, освещавших центральную площадь города и фасады храмов. Луций пошел с нами и присоединился к радостному пению — Оо-оо-оо, Сатурналии! — которые эхом и гремели на Форуме. По беспечной улыбке на его лице я понял, что к нему вернулось хорошее настроение. Бетесда тоже ему улыбнулась, а почему бы и нет? На ее запястье, в виде окружности переливающегося огня под мерцанием свеч, сверкал серебряный браслет, подарок благодарного поклонника Сатурналий.
Царь пчел и мед
— Гордиан! И Эко! Как прошло твое путешествие?
— Я скажу вам, как только сойду с этой лошади и пойму, остались ли у меня ли у меня еще обе ноги.
Луций Клавдий добродушно рассмеялся.
— Но ведь от Рима всего несколько часов пути! И вся дорога прекрасно мощеная. К тому же и погода славная!
Все сказанное было верно. Это был один из тех золотых весенних дней конца апреля, который хотелось бы, чтобы длился вечно. Само солнце, похоже, думало так же, так как замерло на небе, в восторге от красоты земли внизу, не желая двигаться дальше.
И земля тоже была прекрасна, особенно этот ее уютный уголок, спрятанный среди холмистой этрусской сельской местности к северу от Рима. Холмы были усеяны дубами и усыпаны желтыми и лиловыми цветами. Здесь, в долине, оливковые рощи переливались серебром и зеленью на слабом ветру. Сады смоковниц и лип были в полной листве. Пчелы жужжали и порхали среди длинных рядов виноградных листьев. Пение птиц в небе, перекликалось с мелодией, которую напевала группа рабов, шагающих по ближайшему полю и размахивающих косами в унисон. Я глубоко вдохнул сладкий запах высокой травы, подсыхающей на солнце. Даже мой добрый друг Луций выглядел необычайно крепким, как полнощекий Силен с вьющимися рыжими волосами; все, что ему нужно было для завершения образа — это кувшин с вином и несколько лесных нимф.
Я соскользнул с лошади и обнаружил, что ноги у меня все-таки есть. Эко спрыгнул со своего коня и подпрыгнул в воздух. О, быть четырнадцатилетним мальчишкой и не имел представления, что такое затекшие мышцы! Раб повел наших лошадей к конюшне.
Луций дружески похлопал меня по плечу и повел к вилле. Эко бегал вокруг нас кругами, как возбужденный щенок. У Луция был очаровательный дом, низкий и беспорядочный, со множеством окон, ставни которых были открыты, чтобы впустить солнечный свет и свежий воздух. Я подумал о домах в городе, где все они теснились на узких улочках, почти без окон из страха, что с улицы в них могут забраться грабители. В отличие от городских здешний дом, казалось, вздохнул с облегчением и позволил себе расслабиться.
— Видишь ли, я же тебе говорил, — сказал Луций. — Взгляни на эту улыбку на своем лице! В последний раз, когда я видел тебя в городе, ты был похож на человека в сандалиях, которые ему малы. Я знал, что это то, что тебе нужно — сбежать на несколько дней в сельскую местность. У меня это всегда работает. Когда политиканства и тяжб на Форуме становится слишком много, я сбегаю на свою ферму. Вот увидишь. Несколько дней, и ты родишься заново. А Эко прекрасно проведет время, взбираться на холмы, купаясь в ручье. Но почему вы не взяли с собой Бетесду?
— Ну… Она… — Я начал было говорить, что она отказалась ехать, что было чистой правдой, но я опасался, что мой высокородный друг ухмыльнется при мысли о рабыне, отказавшейся сопровождать своего хозяина в путешествии.
— Знаете, Бетесда привыкла к городу. Она не приспособлена к сельской местности, поэтому я оставил ее дома, а Белбон присматривает за ней. Здесь она была бы мне бесполезна.
— Ага, понятно. — Луций кивнул. — Она отказалась ехать?
— Ну… — Я начал было качать головой, но сдался и громко расхохотался. Что толку от городской суеты здесь, где солнце стояло неподвижно и освещало своим золотым светом совершенный мир? Луций оказался прав. Лучше оставить эту ерунду в Риме. Поддавшись импульсу, я потянулся к Эко, и, когда он сделал вид, что с трудом выскользнул из моей хватки, я бросился за ним в погоню. Мы вдвоем бегали кругами вокруг Луция Клавдия, который запрокинул голову и хохотал.
В тот вечер мы поужинали спаржей и гусиной печенью, затем грибами, обжаренными на гусином жире, и цесаркой в медово-уксусном соусе, посыпанной кедровыми орешками. Еда была простой, но превосходно приготовлена. Я так расхваливал еду, что Луций позвал повара чтобы я поблагодарил и его.
Я был удивлен, увидев, что поваром была женщина, выглядевшая лет на двадцать. Ее темные волосы были собраны в тугой пучок, без сомнения, чтобы не мешали ей на кухне. Ее пухлые щеки стали еще пухлее от засиявшей улыбки на ее лице; она оценила похвалу. Лицо у нее было приятное, а фигура даже в свободном платье казалась весьма сладострастной.
— Давия начинала как помощница моего повара в моем доме в Риме, — объяснил Луций. — Она помогала ему с покупками, отмеряла крупы и специи и все такое. Но когда прошлой зимой он заболел и ей пришлось занять его место, она проявила такое умение, что я решил передать ей управление кухней здесь, на ферме. Так ты одобряешь ее блюда, Гордиан?
— Действительно. Все было великолепно, Давия.
Эко тоже поблагодарил, похлопав в ладоши, но его аплодисменты были прерваны глубоким зевком.
— Слишком много вкусной еды и свежего воздуха, — объяснил Луций, указывая на стол и глубоко вдохнув. Он извинился и сразу пошел спать.
Поздно вечером мы с Луцием подошли к ручью со своими стульями, где потягивали его лучшее вино, слушая журчание воды и стрекотание сверчков, и наблюдая, как тонкие облачка проплывают, словно разорванные вуали, по лику луны.
— За десять дней такой роскоши, и я могу забыть дорогу обратно в Рим.
— Ах, но только не дорогу обратно к Бетесде, ержу пари. — сказал Луций. — Я надеялся увидеть ее. Да, она городской цветок, но помести ее в деревню, и она может выпустить несколько свежих цветов, которые тебя удивят. Ну ладно, тогда будем отдыхать втроем.
— Не ждете никаких других гостей?
— Конечно, нет! Я специально ждал, пока завершу некоторые социальные обязательства, чтобы у меня осталось время — Он улыбнулся мне в лунном свете, затем притворно нахмурился. — Это не то, о чем ты думаешь, Гордиан.
— А что я думаю?
— Что, несмотря на все свои домашние добродетели, твой друг Луций Клавдий все же остается патрицием и подвержен снобизму своего сословия; что я специально выбрал время, чтобы пригласить вас сюда, когда вокруг никого не будет, чтобы вы не сталкивались с моими более высокопоставленными друзьями и родственниками. Но дело вовсе не в этом. Я хотел, чтобы вы отдохнули свободно, как вам нравится, и чтобы вам не пришлось бы делить свой отдых с кем-нибудь посторонним! О, если бы ты только знал, о каких людях я говорю.
Я улыбнулся его дискомфорту.
— Вы знаете, на своей работе я иногда сталкиваюсь с богачами и высокородными аристократами.
— Ах, но это совсем другое дело — просто общаться с ними. Я даже не буду упоминать о своей семье, хотя они ведут себя безобразно, прокладывая себе путь к респектабельности, как хорьки, а старики, скучные, самодовольные пердуны, которые никогда никому не дают забыть, что какой-то их предок, который служил два срока консулом, разграбил греческий храм, или захватил карфагенский корабль, груженный золотом… А попадаются и сумасшедшие, утверждающие, что они произошли от Геракла или Венеры — скорее от Медузы, судя по их манерам за столом. И слишком богатые, избалованные молодые люди, которые не думают ни о чем, кроме азартных игр и гонках на лошадях, и слишком хорошеньких девушках, у которых на уме только новые платья и драгоценности. Я не могу думать ни о чем другом, кроме как подбирать мальчиков и девочек так, чтобы они могли разводить больше одинаковых.
— Видишь ли, Гордиан, ты встречаешься с этими людьми в депрессии, когда происходит ужасное убийство или какое-либо другое преступление, и все они встревожены, сбиты с толку и нуждаются в твоей помощи, но я вижусь с ними в лучшие времена, когда они самовлюбленно раздуваются от своей значимости, как африканские птицы, и обмениваются друг с другом показной любезностью, и поверь мне, в этом случае они в тысячу раз хуже тех с кем тебе приходилось встречаться! Так что я не жду их здесь, на вилле. Нет, нет, никого подобного в ближайшие десять дней. Пусть это будет передышкой и для вас, и для меня — для вас от города, а для меня от моего так называемого круга друзей.
Но это не должно было быть. Но такое, все же случилось.
Следующие три дня были как предвкушение Элизиума. Эко исследовал каждый уголок фермы, очарованный бабочками и муравейниками не меньше, чем тайной механикой прессов для оливкового масла и для вина. Он всегда был городским — до того, как я усыновил его, я подобрал его с улицы, — но было ясно, что у него может развиться определенный вкус к деревне.
Что касается меня, то я угощался стряпней Давии не менее трех раз в день, осматривал ферму с Луцием и его распорядителем и проводил часы отдыха, лежа в тени вдоль ручья, перелистывая дрянные греческие романы из маленькой библиотеки Луция. Сюжеты вроде бы все одинаковые — скромный парень встречает благородную девушку, девушку похищают пираты (гиганты, солдаты), парень спасает девушку и в конце сам оказывается аристократом — но такая чушь, казалось, идеально подходила моему настроению. Я позволил себе стать избалованным, расслабленным и совершенно ленивым телом, умом и духом, и я наслаждался каждым моментом. Наступил четвертый день, когда появились гости.
Они прибыли как раз в сумерках, в открытом дорожном фургоне, запряженной четверкой белых лошадей, за которой следовала небольшая свита рабов. Она была одета в зеленое, а ее каштановые кудри были заколоты в своеобразный вертикальный веер, который той весной считался модным в городе; это сделало подходящее обрамление для поразительной красоты ее лица. На нем была темно-синяя туника без рукавов с вырезом выше колен, чтобы показать его спортивные руки и ноги, и странно подстриженная бородка, которая, казалось, была создана для того, чтобы пренебречь условностями. На вид они были примерно моего возраста, между тридцатью и сорока годами.