— Ну, да, такое случается. Но довольно редко. Большинство людей жалят пчелы, но это достаточно быстро проходит. Но некоторые люди…
— Ты когда-нибудь видел, как кто-нибудь умирал от укуса пчел, Урсус?
— Нет.
— Но со всеми твоими знаниями ты должен хоть что-то знать об этом. Как это происходит? Как они умирают?
— У них отказывают легкие. Они задыхаются, не могут дышать, синеют…
Луций выглядел ошеломленным:
— Думаешь, это они, Гордиан? Что его ужалила одна из моих пчел?
— Давайте посмотрим. Жало оставило бы след, не так ли, Урсус? Как выглядит укус?
— О, да, красная опухоль. И более того, можно найти отравленный шип. Он остается, в теле, когда пчела улетает. Совсем крошечный, но его нетрудно найти.
Мы осмотрели грудь и конечности Тита, перевернули его и осмотрели спину. Мы расчесали его волосы и осмотрели кожу головы.
— Ничего, — сказал Луций.
— Ничего, — признал я.
— Каковы вообще шансы, что пчела случайно пролетела…
— Кувшин, Эко. Когда ты слышал, как она разбилась? До того, как Тит закричал, или после?
— «После этого». — Эко махнул рукой, покрутив пальцем и показав вперед. Затем он дважды хлопнул.
— Да, я тоже это помню. Пчела, крик, разбитая бутылка… — Я представил себе Антонию и Тита, когда я в последний раз видел их вместе, шедших рука об руку и обожающих друг друга, когда они направлялись к ручью. — Двое влюбленных, одни на травянистом берегу — чего от них можно было ожидать разумного?
— Ну, что скажешь, Гордиан?
— Я думаю, нам придется изучить Тита более подробно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, нам придется снять с него набедренную повязку. Видите ли, она уже слегка размотана. Наверное, Антонией.
Как я и предполагал, мы нашли красную опухоль от пчелиного жала в самом интимном месте.
— Конечно, чтобы быть абсолютно уверенным, мы должны найти это жало и удалить его. Я оставляю эту задачу на вам, Луций. В конце концов, он был вашим другом, а не моим.
Луций поискал и послушно извлек крошечный шип.
— Забавно, — сказал он. — Я думал, что размеры будут больше.
— Ты про жало?
— Нет, про его… орган… ну, судя по тому, как он всегда хвастался, я думал, что он должен быть… хотя, неважно.
Столкнувшись с правдой, Антония призналась. Она никогда не собиралась убивать Тита для того, чтобы наказать его за преследование Давии.
Цель ее раннего утреннего похода к ручью, якобы для сбора цветов, на самом деле была для другого. Для этого она использовала глиняный кувшинчик, засунув в него пчелу, закупорив пробкой и спрятав под цветами в своей корзине. Позже сам Тит невольно отнес эту пчелу в кувшинчике, спрятанном в корзине с едой к ручью.
Идею Антонии подала скульптура Приапа в лощине.
— Мне всегда казалось, что бог выглядит таким… уязвимым … именно в это самое место, — сказала она нам. Если бы она могла нанести Титу рану в самое чувствительное для мужчин место, подумала она, наказание было бы не только болезненным и унизительным, но и уместным.
Пока они расслаблялись на одеяле у ручья, Антония заключила Тита в любовные объятия. Они обнялись и расстегнули одежду. Тит возбудился, как она и планировала. Пока он лежал, закрыв глаза с мечтательной улыбкой, Антония потянулась за глиняным кувшинчиком. Она встряхнула его, чтобы взбудоражить пчелу, затем откупорила и быстро прижала горлышко к его возбужденному члену. Укус был нанесен до того, как Тит понял, что происходит. Он вскочил, вскрикнул и выбил кувшинчик из ее рук. Он разбился о ствол ивы.
Антония приготовилась убежать, зная, что он может взорваться от гнева. Вместо этого Тит начал хвататься за грудь и задыхаться. Последовавшая за этим катастрофа застала ее врасплох. Тит умер за считанные секунды. Шок и горе Антонии были совершенно искренними. Она хотела причинить ему только боль, но никак не убивать.
Но она с трудом призналась в содеянном. Импульсивно, она выбрала Давию козлом отпущения. В любом случае, думала она, Давия была виновата в том, что соблазнила ее мужа.
Было решено, что Луций не будет распространять всю правду о том, что произошло. Их кругу друзей сообщат, что Тит умер от укуса пчелы, но не по вине Антонии. В конце концов, его смерть была случайной, а не преднамеренным убийством. Горе Антонии, возможно, было достаточным наказанием. Но ее поиск козла отпущения в отношении Давии был непростителен. Довела бы она свою ложь на протяжении всего пути до пыток и смерти Давии? Луций так и подумал. Он позволил ей остаться на ночь, затем отправил ее обратно в Рим вместе с телом ее мужа и посоветовал ей никогда больше не навещать его и ием более не разговаривать с ним.
По иронии судьбы, Тита можно было бы спасти, если бы он был чуть более откровенным или менее влюбчивым. Позже Луций узнал из всех разговоров, которые последовали за смертью Тита, что того однажды в детстве ужалила пчела, и он сильно болел. Тит никогда не рассказывал об этом происшествии в детстве своим друзьям или Антонии; об этом знали только его старая няня и ближайшие родственники. Когда он отказался идти со сборщиками меда, я думаю, что он сделал это отчасти не потому, что ему хотелось побыть одному, и поприставать к Давии, но и потому, что он (вполне разумно) боялся приближаться к ульям и не хотел показывать свой страх. Если бы он рассказал нам тогда о своей болезненной восприимчивости к пчелиным укусам, я уверен, что Антония никогда бы не попыталась осуществить свой мстительный план.
Мы с Эко дождались конца нашего визита, но дни, последовавшие за отъездом Антонии, прошли в меланхолии. Луций был угрюм. Рабы, всегда суеверно относившиеся к любой смерти, были обеспокоены. Давию все еще трясло, и ее навыки страдали. Солнце было таким же ярким, как и тогда, когда мы приехали, цветы так же благоухали, ручей искрился, но трагедия омрачила все вокруг. Когда настал день нашего отъезда, я стал готовиться к забытой городской суете. И какую историю мне пришлось бы рассказать Бетесде!
Перед отъездом я нанес визит Урсусу и в последний раз взглянул на ульи в долине.
— Тебя когда-нибудь жалили пчелы, Урсус?
— О да, много раз.
— Должно быть это больно.
— К ним надо подходить с умом…
— Но, думаю, это не слишком ужасно. Иначе ты бы перестал быть пчеловодом.
Урсус усмехнулся:
— Да, пчелы могут ужалить. Но я всегда говорю, что пчеловодство похоже на любовь к женщине. Тебя жалят время от времени, но ты возвращаешься и занимаешься этим снова и снова, потому что мед того стоит.
— О, не всегда, Урсус, — вздохнул я. — Не всегда.
Александрийская кошка
Мы сидели на солнце в атриуме дома Луция Клавдия, обсуждая последние сплетни с Форума, когда ужасный вой пронзил воздух.
Луций вздрогнул от шума и широко открыл глаза. Вопли оборвались кошачьим визгом, за которым последовал скрежет по крыше, а затем появление гигантской желтой кошки, про мчавшейся прямо над нами. Ее когти плохо цеплялись за плитки из красной глины, когда она подлетела так близко к краю крыши, что мне на мгновение показалось, что она свалится прямо на колени Луция. Луций, похоже, подумал точно так же. Он вскочил со стула, опрокинув его, и отчаянно отступил к дальнему краю пруда с рыбками.
За большой кошкой тут же последовала поменьше, вся черная. Маленькая зверушка, должно быть, обладало особенно агрессивным характером, если броситься в погоню за соперницей, намного большей, чем она сама, но ее беззаботная свирепость оказалась ее и несчастьем, ибо, хотя ее противнице удалось пересечь крышу безошибочно, черная кошка так безрассудно пронеслась по плиткам, что при молниеносном повороте потеряла равновесие. После оглушительной какофонии диких визгов и яростного скрежета когтей по плитке черная кошка рухнула прямо к нам в атриум.
Луций закричал, как ребенок, а затем выругался, как рыночный мужик. Сразу же прибежал молодой раб, который наполнял вином наши кубки.
— Проклятое существо! — воскликнул Луций. — Убери ее от меня! Убери ее отсюда!
К рабу тут же присоединились другие, окружив зверя. Возникло некоторое противостояние, когда черная кошка прижала уши и зарычала, а рабы стояли в нерешительности, опасаясь ее зубов и когтей. Восстановив достоинство, Луций перевел дух и расправил тунику. Он щелкнул пальцами и указал на перевернутый стул. Один из рабов поставил его на место, после чего Луций влез на него. Без сомнения, он хотел как можно дальше обезопасить себя от кошки, но вместо этого совершил ужасную ошибку, поднявшись так высоко, что стал самым высоким объектом в атриуме.
Без предупреждения кошка сделала внезапный прыжок. Он прорвалась через оцепление рабов, вскочила на сиденье стула Луция, вскарабкалась вертикально по его телу и пробежала по его шее на макушку, затем прыгнула прямо на крышу и исчезла. Луций какое-то время ошеломленный стоял с открытым ртом.
Наконец, с помощью своих рабов (многие из которых, казалось, вот-вот расхохочутся, Луцию удалось неуверенно слезть со стула. Когда он присел, ему в руку дали кубок с новым вином, и он неуверенно поднес ее к губам. Он осушил кубок и вернул его рабу.
— Что ж! — сказал он. — А теперь можно продолжить беседу. Волнение закончилось.
Когда рабы вышли из атриума, я увидел, что Луций покраснел, без сомнения, от смущения, что он так внезапно потерял самообладание, не говоря уже о том, что дикий зверь взял верх над ним в его собственном доме на глазах у всех его рабов. Выражение его пухлого, румяного лица было таким комичным, что мне пришлось прикусить губы, чтобы не ухмыльнуться.
— Кошки! — сказал он наконец. — Проклятые твари! Когда я был мальчишкой, в Риме их вообще почти не было видно. Теперь они захватили город, и вряд ли так просто отсюда исчезнут. Хотя крайней мере, их почти не видно в сельской местности; фермеры гонят их, потому что они сильно пугают других животных. Странные, эти свирепые маленькие монстры! Я думаю, что они появились прямо из Аида.
— Вообще-то, они попали в Рим через Александрию, — тихо сказал я.