— Как так?
— Да. Моряки впервые привезли их из Египта, по крайней мере, я так слышал. Моряки любят кошек, потому что они ловят крыс и мышей на их кораблях.
— Какая разница — крысы и мыши или одна из этих страшных тварей с когтями и острыми зубами! А ты, Гордиан, все это время сидел, как ни в чем не бывало! Хотя, я забыл, ты же привык к кошкам. У Бетесды есть кошка, которую она держит как своего рода домашнее животное? Как будто это собачка! — Он напряг лицо. — Как она называет эту зверушку?
— Бетесда всегда называет кошек Бастами. Так египтяне именуют своего кошачьего бога.
— Что за странный народ, поклоняющийся животным, как богам. Не удивительно, что их правительство находится в постоянном смятении. Люди, которые поклоняются кошкам, едва ли способны управлять собой.
Я промолчал на эту часть общепринятой мудрости. Я мог бы указать, что поклонники кошек, которых он так презирает, сумели создать недосягаемую, изысканную культуру, не говоря уже об их монументальных достижениях, еще в то время когда Ромула и Рема грудью откармливала волчица, но день был слишком жарким, чтобы вступать в исторические дебаты.
— Если она снова вернется, я ее прибью, — пробормотал себе под нос Луций, нервно поглядывая на крышу.
— В Египте, — сказал я, — такой поступок посчитался бы убийством, наказуемым смертью.
Луций посмотрел на меня искоса.
— Ты, конечно, преувеличиваешь! Я понимаю, что египтяне поклоняются всевозможным птицам и зверям, но это не мешает им воровать их яйца или есть их мясо. Разве убийство коровы считается у них убийством?
— Возможно, нет, но убийство кошки, безусловно, считается. Я до сих пор помню, когда я в молодости некоторое время жил в Александрии, и одно из моих первых расследований касалось убийства кошки.
— Гордиан, ты, должно быть, шутишь! Ты же не хочешь сказать, что тебя специально наняли, чтобы выследить убийцу кошки, не так ли?
— Все было немного сложнее.
— Ну же, Гордиан, не дразни меня, — сказал он, хлопая в ладоши, призывая раба принести еще вина. — Ты должен рассказать мне эту историю.
Я был раду видеть, что он восстановил свое хорошее настроение.
Район под названием Ракотис — самая древняя часть Александрии. Сердцем Ракотиса является Храм Сераписа, великолепное мраморное сооружение, построенное в огромных масштабах и украшенное сказочными украшениями из алебастра, золота и слоновой кости. Римляне, которые видели этот храм, неохотно признают, что по своему великолепию он может (заметьте, может) соперничать с нашим собственным храмом Юпитера — красноречивый комментарий скорее к римскому провинциализму, чем к соответствующим архитектурным достоинствам двух храмов. Если бы я был богом, я знаю, в каком храме я хотел бы жить.
Храм представляет собой оазис света и великолепия, окруженный лабиринтом узких улочек. Дома в Ракотисе, сделанные из затвердевшей глины, построены высоко и плотно прижаты друг к другу. Улицы увешаны веревками, на которые жители вешают белье, рыбу и ощипанную дичь. Воздух обычно неподвижен и горяч, но иногда морскому бризу удается прорваться через остров Фарос, большую гавань и высокую городскую стену, чтобы расшевелить высокие пальмы, растущие на маленьких площадях и в садах Ракотиса.
В Ракотисе можно подумать, что греческого завоевания там никогда не было. Город, может быть, и назван в честь Александра и управляется Птолемеем, но жители этого древнего района явно коренные египтяне, смуглые, с темными глазами и чертами лица, которые можно увидеть на старых статуях фараонов. Эти люди отличаются от нас, так же, как и их боги, которые не похожи ни на греческих, ни на римских богов в человеческом обличье, а являются странными гибридами животных и людей, на которых страшно смотреть.
В Ракотисе можно увидеть много кошек. Они бродят, где хотят, безмятежно, греясь в солнечных лучах, гоняясь за кузнечиками, дремлют на выступах домов и крышах, глядя на недоступных рыб и птиц, висящих далеко за пределами их досягаемости. Но кошки Ракотиса не голодают; отнюдь нет. Люди расставляют для них миски с едой на улице, бормоча при этом заклинания, и даже голодный нищий не подумает взять себе такую освященную пищу, ибо кошки Ракотиса, как и все кошки Египта, считаются божественными. Люди кланяются, проходя мимо них на улице, и горе тому грубому гостю из Рима или Афин, который осмеливается хихикать при виде этого, ибо египтяне столь же мстительны, сколь и набожны.
В возрасте двадцати лет, после путешествия к семи чудесам света, я оказался в Александрии. Я поселился в Ракотисе по ряду причин. Во-первых, молодой иностранец с небольшими деньгами мог найти только там жилье по средствам. Но Ракотис предлагал гораздо больше, чем просто дешевое жилье. Чтобы успокоить мой желудок, торговцы на многолюдных углах улиц предлагали неслыханные в Риме экзотические деликатесы. Чтобы питать свой разум, я слушал философов, которые читали лекции и спорили друг с другом на ступенях библиотеки рядом с храмом Сераписа. Именно там я познакомился с философом Дионом; но это уже другая история. Что касается других аппетитов, свойственных юношам, то и они легко удовлетворялись; александрийцы считают себя самыми спокойными людьми, и любой римлянин, который оспаривает этот пункт, только демонстрирует свое собственное невежество. В конце концов, в Александрии я встретил Бетесду; но это тоже другая история.
Однажды утром я шел по одной из малолюдных улиц района, когда услышал шум позади себя. В начале, это был смутный, неясный шум, похожий на шум ревущей толпы где-то вдалеке. Правительство Египта общеизвестно нестабильно, и беспорядки довольно часто там случаются, но было еще слишком рано, чтобы люди бушевали на улице. Тем не менее, когда я сделал паузу, чтобы прислушаться, шум стал громче, и эхо грохота превратилось в звук разгневанных человеческих голосов.
Мгновение спустя из-за поворота улицы появился человек в голубой тунике, и стремглав побежал в мою сторону, но повернул голову, чтобы оглянуться. Я поспешно отошел в сторону, но он слепо изменил курс и врезался прямо в меня. Мы рухнули на землю, в переплетении рук и ног.
— О, яйца Нумы! — закричал я, потому что этот идиот заставил меня поцарапать руки и колени о грубые булыжники.
Незнакомец внезапно прекратил свою безумную борьбу, чтобы подняться на ноги, и уставился на меня. Это был мужчина средних лет, ухоженный и хорошо упитанный. В его глазах сквозила абсолютная паника, но также и какой-то проблеск надежды.
— Вы ругаетесь на латыни! — сказал он хрипло. — Значит, вы — римлянин, как и я?
— Да.
— Земляк, спасите меня! — К этому времени мы оба снова были на ногах, но незнакомец двигался так судорожно и так отчаянно вцепился в меня, что мы снова чуть не свалились на землю.
Рев гневных голосов приближался. Мужчина оглянулся туда, откуда он пришел. Страх плясал на его лице, как пламя. Он схватил меня обеими руками.
— Клянусь, я никогда не прикасался к этому зверьку! — хрипло прошептал он. — Маленькая девочка сказала, что я убил его, но он был уже мертв, когда я наткнулся на него.
— О чем вы говорите?
— Кошка! Я не убивал кошку! Она уже была мертвая и лежала на улице. Но они разорвут меня на части, эти сумасшедшие египтяне! Если я не доберусь до своего дома…
В этот момент на повороте улицы появилось множество людей, мужчин и женщин, одетых в лохмотья бедняков. Появлялось все больше и больше людей, кричащих и корчащих лица с выражением ненависти. Они бросились на нас, некоторые из них размахивали палками и ножами, другие трясли голыми кулаками в воздухе.
— Помогите мне! — взвизгнул мужчина, его голос сорвался до мальчишеского. — Спасите меня! Я вознагражу вас! — Толпа была почти рядом с нами. Я изо всех сил пытался вырваться из его хватки. Наконец, он вырвался сам и возобновил свой стремительный бег. Когда разъяренная толпа приблизилась, мне на мгновение показалось, что я стал объектом их ярости. Действительно, некоторые из них направились прямо на меня, и я не видел возможности спастись. Смерть приходит внезапно, — говорится в старой египетской поэме, и я почувствовал, что она очень близка.
Но человек, стоявший впереди толпы и отличавшийся большой длинной бородой, завитой на вавилонский манер, увидел, что они ошиблись и громко закричал:
— Это не тот! Нам нужен человек в голубой тунике! Вон он, там, наверху, в конце улицы! Быстрее, а то он опять убежит от нас!
Мужчины и женщины, приготовившиеся меня ударить, в последний момент свернули и побежали дальше. Я вбежал в дверной проем, скрылся из виду, и поразился размеру толпы, когда она пробегала мимо. Половина жителей Ракотиса охотились за римлянином в голубой тунике!
Как только основная толпа прошла, я снова вышел на улицу. За ними следовало несколько поотставших. Среди них я узнал человека, который торговал выпечкой из лавки на улице Хлебопеков. Он тяжело дышал, но шел размеренным шагом. В руке он сжимал деревянную скалку для раскатывания теста. Я знал его как толстого, веселого пекаря, у которого главной радостью было набивать чужие желудки, но в это утро у него было мрачное лицо решительного мстителя.
— Менапис, что происходит? — спросил я, шагая рядом с ним.
Он бросил на меня такой испепеляющий взгляд, что я подумал, что он меня не узнал, но когда он заговорил, стало понятно, что очень даже узнал.
— Вы, римляне, являетесь сюда со своими напыщенными манерами и добытым нечестным путем богатством, и мы делаем все, что в наших силах, чтобы мириться с этим. Вы навязываете себя нам, и мы терпим это. Но когда вы оскверняете наши святыни, вы заходите слишком далеко! Есть вещи, от которых не ускользнет даже римлянин!
— Менапис, расскажи мне, что случилось.
— Он убил кошку! Этот идиот убил кошку в двух шагах от моей лавки.
— Ты видел, как это произошло?
— Маленькая девочка видела, как он это сделал. Она закричала от ужаса, поэтому, естественно, и сбежалась толпа. Они думали, что маленькая девочка в опасности, но все оказалось еще хуже. Этот римский придурок убил кошку! Мы бы забили его камнями прямо на месте, но он успел выскользнуть и броситься бежать. Чем дольше продолжалась погоня, тем больше людей подходило к ней. Теперь он от нас не убежит. — Римская крыса должна быть поймана!