Лицо Лицинии вытянулось. Ее глаза блестели в свете лампы.
— Знаешь ли ты какое у нас наказание, Гордиан? Возлюбленного прилюдно избивают до смерти; дело, конечно, ужасное, но простое и быстрое. Не то, что с весталкой. С нее снимают диадему и льняную мантию. Ее одевают как для погребения, укладывают в закрытые носилки и проносят через Форум, на котором присутствуют ее плачущие родственники, вынуждают пережить страдания собственных похорон. Под землей для нее подготовлена камера, где имеются ложе, лампа и стол с небольшим количеством еды. Обычный палач ведет ее вниз по лестнице в камеру, но он не причиняет ей вреда. Видишь ли, ее личность всегда священна для Весты; ни один человек не может убить ее. Затем лестницу поднимают, свод цементируют и запечатывают, а землю выравнивают.
— Хоронят заживо! — хрипло прошептала Фабий. Девушка, остававшаяся в тени, занервничала, ее руки теперь судорожно вытирали губы.
— Да, хоронят заживо! — голос Лицинии был твердым, но смертельно холодным. Довольно долго она смотрела на свои колени, где в ее руке лежал смятый свиток со стихами Сапфо.
— Я думаю, что пришло время объяснить Гордиану, для чего мы позвали его сюда. — Она отложила свиток и встала. — Сегодня ночью в этот дом проник злоумышленник. Точнее, двое злоумышленников, а, возможно, с ними был и третий. Мужчина пришел навестить Фабию после наступления темноты, как он утверждает, по ее приглашению…
— Никогда я такого не говорила! — вскрикнула девушка.
Лициния заставила ее замолчать испепеляющим взглядом.
— Его обнаружили в ее комнате. Но хуже того… Да ты сейчас сам все увидишь, Гордиан…
Она взяла лампу и провела нас по короткому проходу в другую комнату. Это было более простое и более уединенное помещение, чем то, в котором она нас встретила. Стены украшали декоративные шторы насыщенного темно-красного цвета, которые, казалось, поглощали свет жаровни, стоявшей в углу. Там было всего два предмета мебели, стул без спинки и спальный диван. Кушетка, как я заметил, выглядела заправленной, подушки взбиты и расправлены, покрывала аккуратно расстелены. Когда мы вошли, мужчина, сидевший в кресле, поднял голову. Вопреки господствовавшей моде, он не был чисто выбрит, а носил аккуратную бородку. Мне показалось, что при моем появлении он улыбнулся, правда, очень слабо.
Он выглядел на несколько лет моложе меня — около тридцати пяти лет, примерно столько же, сколько было Цицерону. В отличие от Цицерона, он был весьма привлекателен. Что не означает, что он был особенно красив; если я мысленно обрисую его лицо, то могу только сказать, что волосы и бородка у него были темные, глаза пронзительно-голубые, черты правильные. Но в самом его присутствии было что-то неопределенно притягательное и заразительная игривость в его глазах, которые, казалось, плясали, как искрящиеся язычки пламени.
— Луций Сергий Катилина, — сказал он, вставая и представляясь.
Патрицианский род Сергиев восходил ко временам Энея; в республике не было более респектабельного имени.
Самого Катилину я знал по его репутации. Одни называли его очарователем, другие мошенником. Но все соглашались с тем, что он умен, а некоторые говорили, что даже слишком.
Он одарил меня странной полуулыбкой, которая наводила на мысль, что он внутренне смеется над чем-то, но над чем? Он склонил голову. — Скажи мне, Гордиан: что общего у пяти человек в этой комнате?
Озадаченный, я взглянул на Руфа, который нахмурился.
— Они еще живы, — сказала Каталина, — а шестой… нет! — Он шагнул к занавеске, висевшей на дальней стене, и отдернул ее, открывая еще одну нишу. На полу, скрючившись, совершенно неестественным образом, лежало тело человека, который, несомненно, был мертв.
Руф и Лициния сурово и неодобрительно посмотрели на театральный жест Катилины, в то время как Фабия чуть не расплакалась, но никто из них не выказал удивления. Я глубоко вдохнул, затем опустился на колени и долго изучала скрюченное тело.
Я откинулся назад и сел в кресло, почувствовав себя немного подавленным. Вид человека с перерезанным горлом никогда не бывает приятным.
— Вот почему ты позвала меня сюда, Лициния? Это та самая катастрофа, о которой говорил Цицерон?
— Убийство в Доме Весталок, — прошептала она, — неслыханное святотатство!
К моему горлу начала подступать тошнота. Руф достал кубок с вином и сунул его мне в руку. Я с благодарностью выпил его.
— Думаю, нам лучше начать с самого начала, — сказал я. — Что, во имя Юпитера, ты здесь делаешь, Катилина?
Он откашлялся и сглотнул; улыбка только мелькнула на его губах и исчезла, как будто это был нервный тик.
— Фабия вызвала меня, или, по крайней мере, я так подумал.
— Как так?
— Я получил эту записку сегодня вечером. — Он достал клочок сложенного пергамента:
«Сразу приходи в мою комнату в Доме Весталок. Игнорируй любую опасность. Умоляю тебя. На карту поставлена моя честь, и я не смею довериться кому-либо другому. Только ты можешь мне помочь. Уничтожь эту записку после прочтения.
Я задумался на некоторое время.
— Это ты отправила эту записку, Фабия?
— Нет! Никогда!
— Кем она была тебе доставлена, Катилина?
— В мой дом на Палатине пришел посыльный, наемный мальчишка с улицы.
— Ты часто получаешь сообщения от весталок?
— Ни одной не получал.
— И все же ты посчитал это сообщение подлинным. Разве ты не был удивлен, получив такое сообщение интимного характера от весталки?
Он снисходительно улыбнулся:
— Весталки живут целомудренной жизнью, Гордиан, а не уединенной. Ты не должен удивляться, Гордиан, что мы с Фабией давно знакомы. Мы оба из старинных семей и часто встречались с ней в театре, на Форуме, на частных обедах. Я даже, иногда, и всегда днем и в присутствии ее спутниц, навещал ее здесь, в Доме весталок; нас объединяет интерес к греческим поэтам и арретинским вазам. Наше поведение на публике всегда было безупречным. Да, я был удивлен, получив это сообщение от нее, но только потому, что оно было таким тревожным.
— И все же ты решил сделать то, что она просила, — прийти сюда посреди ночи, вопреки законам людей и богов?
Он тихо рассмеялся. Чернота его бороды делала его улыбку еще более ослепительной.
— Гордиан, на какое оправдание при нарушении этих законов может рассчитывать человек, готовый прийти на помощь попавшей в беду весталке? Конечно, я пришел! — Его лицо стало тревожным. — Теперь я понимаю, что, вероятно, пришел не один.
— Ты не заметил, за тобой следили?
— В то время я не был уверен; идя в одиночестве по ночному Риму, всегда представляешь, что кто-то прячется в тени. Но да, я думаю, что за мной могли следить
— Один человек, или несколько?
Он пожал плечами.
— А что скажешь насчет этого человека? — я указал на труп.
Катилина снова пожал плечами:
— Я никогда не видел его раньше.
— Он определенно одет как преследователь — черный плащ с черным капюшоном, закрывающим голову. Где оружие, которым он был убит?
— Разве ты не видел? — Он снова отодвинул шторы и указал на нож, лежавший в луже крови дальше по коридору. Я взял лампу и осмотрел его.
— Очень скверный на вид клинок — длиной с человеческую ладонь и в половину его ширины, такой острый, что даже сквозь кровь видно, как блестит лезвие. Это твой нож, Катилина?
— Конечно, нет! И я его не убивал.
— Тогда кто?
— Если бы мы это знали, тебя бы здесь не было! — Он закатил глаза, а затем мило улыбнулся, как ребенок. В тот момент трудно было представить, как он перерезает горло какому-нибудь человеку.
— Если этот кинжал не принадлежит тебе, Катилина, то где же твой нож?
— У меня нет ножа.
— Что? Ты ходил по Риму безлунной ночью без оружия?
Он кивнул.
— Катилина, чем ты подтвердишь свои слова?
— Дом Весталок находится всего в нескольких минутах ходьбы от моей усадьбы, а это, в конце концов, один из лучших районов города. Я не люблю носить с собой нож, опасаясь порезать себе пальцы. — Мимолетная улыбка снова мелькнула на его губах.
— Возможно, тебе стоит продолжить свой рассказ о ночных событиях. Тебя вызвали сюда сфабрикованной запиской. Ты подошел ко входу…
— …чтобы обнаружить, что двери, как обычно, распахнуты настежь. Должен признаться, потребовалось некоторое мужество, чтобы перешагнуть порог, но все было тихо и, насколько я мог сказать, никто меня не видел. Я кое-что знаю о расположении этого места, посетив его при дневном свете; я зашел прямо в эту комнату и нашел Фабию, сидящую в кресле и читающую свиток. Должен признаться, она, казалось, удивилась, увидев меня.
— Вы должны ему поверить, — сказала Фабия, главным образом обращаясь к Лицинии. — Я бы никогда не отправила такую записку. Я понятия не имела о том, что он появится.
— А что случилось потом? — спросил я.
Катилина пожал плечами:
— Мы вместе тихонько посмеялись.
— Вы нашли ситуацию забавной?
— А почему бы и нет? Я всегда подшучиваю над своими друзьями, а они надо мной. Я предположил, что один из них обманом заставил меня прийти сюда, в одно из самых запретных мест. Согласись, это круто!
— За исключением того, что я вижу перед собой мертвое тело на полу.
— Ах, это, — сказал он, сморщив нос. — Я собирался уйти — о да, я задержался на несколько мгновений, наслаждаясь восхитительной опасностью моего положения; да и какой мужчина не сделал бы это на моем месте? И тут из-за этой занавески раздался ужасный крик… Я полагаю, это был тот момент, когда ему перерезали горло. Я отдернул занавеску, а он в этот момент лежит там и корчится на полу.
— Ты не видел следов убийцы?
— Только нож на полу, лежавший в этой луже крови.
— Ты не преследовал убийцу?
— Признаюсь, я оторопел от шока. Через некоторое время, конечно, сюда начали вбегать весталки.
— Крик был слышен во всем доме, — сказала Лициния. — Я прибыла первой. Остальные пришли вскоре после меня.