Принявшись за игорные притоны Субуры, я отыскал его без малейшего труда. Он обретался на третьем этаже ветхого дома среди прилично одетых мужчин — иные были даже в тогах. Стоя на четвереньках, Статилий тряс крохотную коробочку, бормоча молитвы Фортуне. Стоило ему метнуть кости, как толпа вокруг него уплотнилась, разразившись восклицаниями. Ему везло: III, III, III и VI — бросок Рема.
— Да! Да! — завопил Статилий, протягивая руки — прочие передавали ему монеты.
Схватив его за шиворот туники, я выволок бурно возмущающегося приятеля в прихожую.
— А я-то думал, ты уже и без того увяз в долгах по самую маковку, — заявил я.
— Как раз-таки наоборот! — запротестовал он с широкой улыбкой. Его раскрасневшееся лицо, усеянное бусинами пота, наводило на мысль о лихорадке.
— Просто скажи: сколько ты задолжал ростовщику Флавию?
— Сто тысяч сестерциев.
— Сто тысяч! — Моё сердце подскочило до самой глотки.
— Был должен. Но теперь-то я с ним рассчитаюсь! Он воздел руки со стиснутыми в пальцах монетами. — У меня две битком набитых золотом сумы в соседней комнате, за ними присматривает мой раб. И — ты только представь — у меня тут залог за дом на Целийском холме! Мне удалось из этого выпутаться, слышишь?
— Ценой чужой жизни.
Его самоуверенная ухмылка поблёкла.
— Так ты и это выяснил? Но кто мог предвидеть подобную трагедию? Уж точно не я. И, когда это случилось, я отнюдь не обрадовался смерти Панурга — ты сам видел. На самом-то деле я вовсе его не ненавидел, это была всего лишь сугубо профессиональная зависть. Но если парки рассудили дело в мою пользу, то кто я такой, чтобы противиться их воле?
— Какая же ты гнида, Статилий. Почему ты не рассказал обо всём Росцию? Или, если уж на то пошло, мне?
— А что я знал, на самом-то деле? Какой-то незнакомец порешил бедолагу Панурга. Лично я ничего не видел.
— Но ведь ты догадывался! Потому-то ты и потащил меня за скену, разве нет? Боялся, что убийца вернется за тобой. Так что же, выходит, что я, сам того не зная, служил твоим телохранителем?
— Может быть. В конце концов, он ведь не вернулся, так?
— Статилий, ты редкостная гнида.
— Повторяешься. — Его улыбка сползла с лица, словно сброшенная маска, и он дёрнулся, высвободившись из моего захвата.
— Ну ладно, ты скрыл правду от меня, — не унимался я, — но почему ты не рассказал Росцию?
— Что именно? Что я залез в до неприличия огромные долги и печально известный ростовщик угрожает меня убить?
— Быть может, он ссудил бы тебе денег, чтоб ты мог откупиться.
— Плохо же ты знаешь Росция! Он считает, что я должен быть на седьмом небе от счастья, что попал в его труппу, и явно не принадлежит к породе тех, кто готов выложить сто тысяч сестерциев ради подчинённого. А если бы он узнал, что из-за меня убили Панурга — о, он пришёл бы в дикую ярость! С его точки зрения один Панург стоит десятка таких, как я. Да никто не дал бы за мою жизнь и ломаного гроша — между молотом в виде Флавия и наковальней в виде Росция! Эти двое разорвали бы меня, словно варёного цыпленка! — Он сделал шаг назад, поправляя тунику, и на губы вернулась знакомая заискивающая улыбка:
— Но ты же никому не расскажешь, правда?
— Статилий, ты хоть когда-нибудь перестаёшь лицедействовать? — Я отвёл глаза, чтобы не поддаться его чарам.
— Ну так?..
— Знаешь ли, мой клиент — Росций, а не ты.
— Но я твой друг, Гордиан.
— И ещё я дал обещание Панургу.
— Будь уверен, он тебя не расслышал.
— Зато боги услышали.
Найти ростовщика Флавия оказалось куда как проще: пара вопросов в правильное ухо, пара монет в правильную руку — и я выяснил, что он ведёт дела в винной лавке в портике неподалеку от Фламиниева цирка[15], где торгует дешёвыми винами из его родной Тарквинии[16]. Но в праздничный день, как сообщили мои информанты, его с куда большей вероятностью можно встретить в доме сомнительной репутации через улицу.
Помещение с низким потолком пропиталось запахом пролитого вина и скученных тел. В конце комнаты я заприметил Флавия — тот держал совет с группой сотоварищей средних лет с грубой крестьянской внешностью, составляющей контраст их туникам и плащам из дорогих тканей.
Ближе ко мне подпирал стену (с подобной комплекцией это не составило бы труда и в буквальном смысле слова) его громила. Белобрысый гигант выглядел то ли вдребезги пьяным, то ли неправдоподобно тупым. При моём приближении он медленно моргнул — в мутных глазах мелькнула и тотчас пропала тень узнавания.
— Праздники созданы для возлияний, — провозгласил я, поднимая чашу с вином. Пару мгновений он созерцал меня безо всякого выражения, но затем пожал плечами и кивнул.
— Скажи-ка, — начал я, — ты знаешь кого-нибудь из тех замечательных красоток? — Я указал на группу из четырёх женщин, скучающих в дальнем конце комнаты у основания лестницы.
Верзила мрачно покачал головой.
— Выходит, сегодня тебе свезло. — Я склонился так близко, что ощутил винный дух в его дыхании. — Я только что поболтал с одной из них, и она призналась, что мечтает с тобой уединиться. Похоже, ей по душе широкоплечие блондины. А ещё она сказала, что ради такого парня, как ты… — шепнул я ему на ухо.
От похоти его лицо сделалось еще тупее. Близоруко прищурившись, он хриплым шёпотом спросил:
— Которая?
— Та, что в голубом.
— А, — кивнул он, рыгнув, и двинулся к лестнице. Как я и предполагал, он проигнорировал женщину в зелёном, равно как и в коралловом, и в коричневом. Вместо этого он решительно опустил руку на бедро женщины в жёлтом, которая, обернувшись, смерила его изумлённым, но отнюдь не возмущённым взглядом.
Квинта Росция и его партнера Херею весьма впечатлила моя проницательность, — пояснял я Бетесде тем же вечером. Не удержавшись от театрального жеста, я подкинул в воздух мешочек серебра, который шлёпнулся на стол с весёлым звоном. — Конечно, не горшок золота, но этого нам хватит, чтобы безбедно прожить зиму.
Её глаза округлились, заблестев подобно монетам, и расширились ещё сильнее, когда я извлёк покрывало из лавки Рузона.
— Ох! Но что это за материя?
— Полуночная тьма и мотыльки, — ответил я. — Паутина и серебряные нити.
Откинув голову, она набросила покрывало на обнажённую шею и руки. Я сглотнул, решив про себя, что покупка стоила каждого сестерция.
Эко неуверенно топтался в дверном проёме своей комнатушки, прислушиваясь к моему рассказу. Похоже, он уже пришёл в себя после утренней вспышки, но его лицо все ещё оставалось хмурым. Я протянул ему руку, и он опасливо приблизился. Красный кожаный мяч он принял охотно, но без улыбки.
— Сам знаю, не самый щедрый подарок. Но у меня для тебя есть кое-что получше…
— И всё-таки я не понимаю, — вмешалась Бетесда. — Ясное дело, тот громила — редкостный остолоп, но как можно быть настолько тупым, чтобы не отличить один цвет от другого?
— Эко знает, — ответил я, послав ему сочувственную улыбку. — Он раскусил эту загадку ещё прошлой ночью и пытался мне объяснить, но не знал, как. Он припомнил отрывок из Платона, который я читал ему пару месяцев назад — у меня-то он напрочь выветрился из памяти. Погоди-ка, сейчас найду. — Я потянулся к свитку, который всё так же валялся на моём обеденном ложе.
— Наблюдение показывает, — прочёл я вслух, — что не все люди воспринимают цвета одинаково. Хоть и нечасто, встречаются люди, путающие красный и зелёный, равно как и те, что не могут отличить жёлтый от голубого; иные же, похоже, не различают оттенков зелёного». Дальше Платон пускается в объяснение возможных причин, но это уже чересчур запутанно.
— Так значит, тот верзила не отличал жёлтый от голубого? — переспросила Бетесда. — Но всё же…
— Вчера ростовщик заявился в театр, чтобы воплотить в жизнь свои угрозы в отношении Статилия. Неудивительно, что он вздрогнул, когда я наклонился к нему и сказал: «Сегодня мы увидим "Горшок золота"» — на мгновение он подумал, что я говорю о деньгах, которые задолжал ему Статилий! Убедившись, что Статилий играет Мегадора — очевидно, он узнал его по голосу — Флавий послал своего белобрысого наймита за скену, зная, что проулок за храмом Юпитера почти безлюден, и велел ему дожидаться там актёра в голубом плаще. Должно быть, Эко уловил что-то из его указаний — по крайней мере, слово «голубой». Он уже тогда почуял неладное и пытался предупредить меня, но в тот самый момент этот бугай оттоптал мне ноги, и все зрители взвыли хором со мной. Так ведь?
Эко кивнул, ударив кулаком по ладони, что значило: чертовски верно.
— К несчастью для облачённого в жёлтый плащ Панурга, его убийца не только не различал цветов, но ещё и был беспросветно туп. Ему бы расспросить нанимателя о других приметах предполагаемой жертвы, но он и не подумал этим озаботиться; или же, если он всё-таки попытался, Флавий лишь огрызнулся и велел поторапливаться, не понимая, в чем суть затруднения. Застав в одиночестве беспомощного Панурга в жёлтом плаще, который для него был всё равно что голубой, наемник сделал своё дело — и в то же время его провалил. Предупреждённый присутствием Флавия Статилий, услышав об убийстве Панурга, догадался об истинном положении дел — потому-то эта смерть так потрясла его: он знал, что сам должен был оказаться на месте раба.
— Итак, убит очередной раб — по чистому недоразумению! — и никому до этого дела нет, — угрюмо бросила Бетесда.
— Не совсем. Панург как-никак был ценной собственностью. Закон взыщет с виновника его полную рыночную стоимость. Насколько мне известно, Росций и Херея намерены стребовать с Флавия по сотне тысяч сестерциев каждый. Если же он, попытавшись опротестовать иск, потерпит неудачу, то сумма удвоится. Но, зная о его жадности, полагаю, что он предпочтёт признать вину, тем самым выбрав меньшее из двух зол.