— Эта рыба такая соленая. — Бероника встает. — Пойду прогуляюсь к питьевому фонтанчику.
Остальные настолько поглощены историей Амары, что едва замечают ее уход.
— Само собой, Кремес сделал тебя своей конкубиной, — говорит Виктория, знающая мир не в пример лучше, чем мать Амары. — Я только не понимаю, почему он тебя продал. Ты молода и прекрасна. Не могла же ты ему так быстро наскучить.
— Его жена Ниоба ревновала. Она его заставила. — Амара предпочитает не вспоминать, что Кремес с ней даже не попрощался. Ей хотелось бы навсегда выбросить из памяти мгновение, когда она поняла, что Ниоба продала ее не как домашнюю рабыню, а как шлюху.
— Не хочу проявлять неуважение к твоей матери, — говорит Дидона, — но я ее не понимаю. Лучше уж было вместе погибнуть от голода. Честь — это самый драгоценный дар женщины. — Она смотрит на море, словно наполовину ожидая увидеть вместо бесконечной синевы cевероафриканское побережье. — Каждый день я хочу оказаться дома. Я мечтаю о нем, вижу его, слышу голоса родителей. Но это невозможно. Я обесчещена. Вернись я назад, они бы умерли от позора.
— Мои родители не верили во все эти истории про богов, — отвечает Амара и впервые ощущает отчуждение, глядя в серьезное лицо Дидона. При воспоминании о работе отца перед ее мысленным взором возникают его пациенты, как спасенные, так и унесенные болезнями. Сам отец умирал в муках, зная, что оставляет семью без кормильца. Она разделяет горе, испытываемое подругой из-за потери невинности, но не ее глубокий стыд. — Все, что у нас есть, — это жизнь, а остальное ничего не значит, — говорит она. — Ни честь и ничто иное на свете. Мать продала меня, чтобы обеспечить мое выживание.
— И ты выжила. — Виктория крепко сжимает ладонь Амары и улыбается, желая развеять уныние товарок. — И все-таки я считаю, что правота на моей стороне. По твоим словам, мужчины — чудовища, но это неправда! Хуже всех в твоей истории эта сука Ниоба. Кремес — обыкновенный дурак с членом вместо мозгов. Мужчины такие предсказуемые.
Амара смотрит на подсвеченный солнцем профиль Виктории, высоко поднявшей подбородок, и думает: «Не зря ее имя означает “победа”. Эта женщина никогда не позволит себя сломить».
— Откуда ты знаешь, что тебя нашли среди мусора? — спрашивает Дидона.
— Мне рассказали другие домашние рабы, — отвечает Виктория. — Я была единственной, у кого никогда не было матери. — Она пожимает плечами при виде потрясенного лица Дидоны. — Все не так уж плохо. Многие рабы остаются сиротами. Впрочем, как-то раз я спросила, почему у меня нет родителей, и кухарка рассказала, что однажды утром подобрала меня на помойке. Она думала, что я мертва, пока я не начала кричать, и чуть не уронила меня от испуга. — Виктория поглядывает на Амару. — Твоя мать ошибалась, думая, что домашним рабыням живется лучше, чем конкубинам. Если не веришь мне, спроси Беронику про ее первую хозяйку в Александрии.
Девушки оборачиваются на Беронику и только теперь понимают, что она до сих пор не вернулась.
— Что-то слишком долго она пьет, — говорит Дидона.
— Проклятие! — Виктория вскакивает.
Остальные следуют за ней. Они никогда не отправляются в гавань поодиночке: гулять вместе гораздо безопаснее. Переизбыток истосковавшихся по удовольствиям мужчин, сошедших на берег после долгой морской неволи, не сулит беззащитным девушкам ничего хорошего.
Все втроем они быстрым шагом идут к питьевому фонтанчику, окликая Беронику по имени, но та будто сквозь землю провалилась. Не обращая внимания на свист мужчин, которых собирались подцепить в гавани, они возвращаются на причал.
— Может, она пошла взять еще еды? — предполагает Амара.
Подруги направляются в сторону города через рыбацкие кварталы. Большинство мужчин ушли в море, и узкие улочки почти пусты. Они уже собираются повернуть обратно, когда до их слуха доносится женский крик.
— Бероника! — зовет Виктория.
Углубившись в лабиринт улиц, они находят Беронику в тесном проулке. Та, упав на колени, отбивается от двух мужчин. Виктория начинает визжать, поднимая неимоверный для такой хрупкой девушки шум. Амара и Дидона в свою очередь верещат во весь голос.
— На помощь, убивают! — вопит Виктория.
Распахиваются несколько дверей. Мужчины отступают.
— Вздорные бабы! — рычит один из них вопящей троице подруг. — Она ведь торговала телом!
— А вы не желали платить! — огрызается Бероника, вставая.
Оба мужчины озираются, досадуя на нежеланное внимание. Один из них плюет в Беронику.
— Пропади пропадом, лживая египетская шлюха!
Порывшись в кожаной мошне, он бросает на землю монету и удирает. Товарищ со всех ног спешит за ним. Бероника нагибается подобрать деньги.
Не успевает она выпрямиться, как Виктория подбегает к ней, но вместо того, чтобы заключить несчастную в объятия, отвешивает ей пощечину:
— Совсем сдурела?!
— Я взяла только одного клиента! — оправдывается Бероника, хватаясь за щеку. — А потом его друг попытался развлечься задаром.
Несколько человек, из любопытства высунувшихся наружу, понимают, что тревогу подняли бранящиеся женщины и поглазеть на труп не удастся, и с ворчанием возвращаются по домам.
— Тебя могли убить! — говорит Дидона. — Зачем ты так поступила?
— Ради Галлия! Не хочу, чтобы он попал в неприятности из-за неуплаты.
Подруги Бероники ошарашенно смотрят на нее. Та, всклокоченная после драки, отвечает им простодушным взглядом, с горячей искренностью прижав ладони к груди.
— Он же меня любит! — говорит она. — Как вы не понимаете? Он меня любит.
Виктория воинственно подбоченивается, но при виде того, как ее врагиня хватается за сердце, подобно трагической актрисе, ее негодование сменяется весельем.
— Бероника, ты меня поражаешь. Из всех шлюх мира у тебя одной хватает глупости платить собственным клиентам. — Она разворачивается и уводит волчиц назад в гавань, где еще остались несоблазненные мужчины.
Глава 7
Все они гоготали, как мимы, мы же, не понимая причины столь быстрой перемены настроения, смотрели то на женщин, то друг на друга…[8]
Идут дни, погода становится теплее, виды овощного рагу в «Воробье» — разнообразнее. Близятся мартовские выборы, и по всему городу возникают политические слоганы. Безрадостное существование в лупанарии тянется своим чередом. Амара старается перенять уловки Виктории и наблюдает за тем, как та очаровывает мужчин, раз за разом завлекая в «Волчье логово» одних и тех же местных жителей: гончара Рустика, торговца духами Феба, Манлия из уличной забегаловки. Вместо того чтобы дать ей денег, все они осыпают ее подарками и лакомствами, которые не станет отбирать Феликс. Амара следит за каждым движением Виктории, пока не узнает ее лицо лучше своего собственного, и даже пытается подражать ее стонам.
День ото дня Амара притворяется все лучше, но никогда не довольствуется достигнутым. Жажда свободы укрепляется, укореняется в душе все глубже, разрывает ее изнутри. Бывают минуты, когда даже страх перед Феликсом не пересиливает желания сбежать. Ее останавливает лишь уверенность, что в бегах она погибнет.
С большей яростью жизнь в лупанарии ненавидит только Парис. Два дня в неделю он проводит в кубикулах, и его присутствие неимоверно тяготит рабынь.
— Наверное, я бы не вынесла, если бы этим пришлось заниматься Галлию, — говорит Бероника. Все, кроме Париса и Крессы, «незаняты» и топчутся в чадном коридоре, старательно не обращая внимания на пыхтение, раздающееся из ближней кубикулы, где сын Фабии уединился с клиентом. Девушкам положено быть обнаженными, но мартовские ночи еще холодны, и они, сбившись вместе, кутаются в покрывала. — Я просто не смогла бы смотреть на него по-прежнему. Мужчине постыдно выступать в женской роли!
— Ой, помолчала бы, — говорит Виктория. — Если уж на то пошло, представь, что мог бы сказать Галлий: «Какая мука совать ей в рот свой драгоценный член! Как подумаю, сколько других членов она пересосала!»
— Это совсем не одно и то же! — возражает Бероника. — Галлий ни за что не сказал бы такого обо мне. — Она поправляет волосы. — Хотя он, разумеется, страдает от ревности.
— Что же он говорит? — спрашивает Дидона.
— Что готов убить всех выродков, которые касаются меня своими грязными лапами. Вот почему он хочет меня выкупить. Чтобы я принадлежала ему одному. Чтобы никому больше не дозволялось до меня дотрагиваться. Даже самому… — Бероника прерывается, не в силах произнести имя хозяина, но выразительно поднимает взгляд к потолку. — Вот как сильно он меня любит, — с улыбкой добавляет она.
Не то чтобы Амара не верила откровениям подруги: Бероника слегка глуповата, но ее никак нельзя назвать лгуньей. Однако приходится изрядно напрячь воображение, чтобы представить, как Галлий выдает все эти цветистые фразы. Может, он еще и прижимает руку к сердцу? И целует полы ее одеяний? Этот маленький ублюдок предприимчивей, чем кажется. Ни одна из ее товарок-волчиц, даже Дидона, ни на мгновение не допускала, что Галлий испытывает к Беронике неподдельные чувства.
— А он не говорил, что, будь ты знакома с его матерью, она бы души в тебе не чаяла? — спрашивает Виктория.
— Да! — восклицает Бероника. — Он сказал, что я напоминаю ему ее, что у меня такие же добрые глаза, что… — Заметив, что девушки безуспешно пытаются подавить смех, она осекается на полуслове.
В лупанарий заваливается какой-то пропойца, несомненно, явившийся прямиком из окрестной таверны. Торопясь оказаться подальше от насмешниц-подруг, Бероника бросается к нему и почти силком затаскивает его в свою кубикулу.
— Вы все просто мне завидуете! — кричит она, прежде чем со скрипом задернуть занавеску.
— Зря ты так жестоко ее дразнишь, — замечает Амара.
— Знаю-знаю. Но она сама напрашивается.
— Похожа на его мать!.. — Дидона все еще ошеломлена любовным воркованием Галлия.