Амара обнимает плачущую Дидону. Они жмутся друг к другу на ее узкой кровати, над трясущимся плечом Дидоны виднеется наставление «Засаживай медленно!», вырезанное Амарой на стене. Сейчас ей сложно представить, почему оно когда-то казалось смешным. Полузадернутая занавеска рядом с ней дарит им немного уединения. Амара не смеет закрыть ее до конца. Из коридора доносится громкий голос Виктории, распаляющей какого-то мужчину похвалами. В любой момент их прервет очередной клиент. По ночам у девушек нет времени на себя, даже если им необходимо излить горе.
— Я не могу так жить, — всхлипывает Дидона. — Я больше не могу это терпеть. Это невыносимо, я больше не могу.
— Но в термах ты пользовалась таким успехом! — говорит Амара, гладя ее по волосам. — Тебя превзошла разве что Виктория. А сколько денег оставили тебе в благодарность клиенты! — В тот момент Амара позавидовала подруге, но теперь ей хотелось бы, чтобы Дидона заработала вдвое больше. Она обнимает подругу еще крепче. — Просто старайся скопить на свободу. Остальное не важно.
— Нам никогда отсюда не вырваться! — отталкивает ее Дидона. — Это конец! Мы проживем так всю жизнь. — Она истерически повышает голос: — Будь я действительно целомудренна, я бы скорее покончила с собой, чем позволила мужчине ко мне прикоснуться!
— Пожалуйста, не надо, — увещевает ее Амара. — Прошу тебя, не говори так.
— Усилиями Феликса все, что было во мне хорошего, умерло в этой кубикуле. — Дидона закрывает лицо руками, то ли останавливая слезы, то ли пытаясь стереть из памяти ужасные воспоминания. — Восемь денариев. Вот сколько ему заплатили за мою девственность. Вот сколько стоила моя честь.
— У тебя не было выбора, — говорит Амара. — Это не твоя вина.
— Знаешь, что он сказал мне сегодня утром?
Амара не отвечает. Она и без того подозревала, что Дидону довела до отчаяния жестокость их сутенера.
— Он спросил, считаю ли я, что моя мать умерла. Я сказала, что она наверняка погибла. Тогда он ответил, что мне не стоит беспокоиться… что, если она была так же прекрасна, как я, пираты ее не убили… что ее сделали шлюхой и кто-то, скорее всего, трахает ее в тот же самый момент, когда он трахает меня… — Дидона снова начинает всхлипывать. — Он не оставляет нам ни капли надежды, уничтожает все без остатка…
Амара смотрит на дым, клубящийся из глиняной лампы в углу кубикулы. Маленький Приап, купленный ею у Рустика, свирепо ухмыляется. Лампа почти догорела. Виктория на ее месте посоветовала бы Дидоне не принимать слова Феликса близко к сердцу.
— Жаль, я не могу убить его за то, что он с тобой сделал, — без выражения говорит она. — Я много раз воображала этот момент. Но я знаю, что бывает с рабами, которые убивают хозяев. — Белки глаз Дидоны светятся в неверном свете лампы. Амара пожимает плечами. — Это лучший способ покончить со всем, чем самоубийство. — Лицо ее подруги остается непроницаемым. — Видишь, ты не такая уж плохая. Ты и не подумала бы причинить кому-то вред. Даже Феликсу.
— Возможно, мне стоило бы об этом подумать.
— Нет. — Амара берет ее за руку. — Ты одна из самых добрых девушек, которых я когда-либо встречала. Вот почему я так тебя люблю.
— Больше, чем раба из гончарной лавки? — Дидона утирает слезы свободной рукой. — Я же знаю, с кем ты отправлялась повидаться на днях.
Чадящая лампа тухнет. За стеной кричит от удовольствия клиент Бероники. Близятся самые загруженные ночные часы. Амара поглядывает на занавеску. Каждая секунда наедине — это время, украденное ими у хозяина.
— Я не встречалась с Менандром. Хотя мне этого хотелось.
— Куда же ты ходила?
— Я виделась с Феликсом в палестре.
Дидона выглядит еще более потрясенной, чем когда Амара призналась, что мечтает его убить.
— Но зачем?..
— Ради денег. Потому что я пытаюсь стать его агентом и договариваться о ссудах с отчаявшимися женщинами. Их положение не настолько безнадежно, как мое, и все-таки я этим не горжусь. — Она отсаживается ближе к стене и скрещивает ноги. — Мы либо выбираем жизнь, либо сдаемся. Если мы выбираем жизнь, нужно быть готовыми на все.
— Я не такая сильная, как ты.
— Ты сильнее, — отвечает Амара. — Ты лишилась всего за один день. У меня были годы, чтобы смириться с утратой. Даже не представляю, каково тебе пришлось — только что ты была в безопасности со своей семьей, а в следующий миг тебя уже волокли на тот корабль. Сколько ты повидала… Но ты выжила.
Дидона, не поднимая глаз, теребит простыню.
— Иногда мне кажется, что я сама навлекла на себя беду. — Она выдергивает из простыни нитку и накручивает ее на палец. Нить глубоко впивается в ее кожу. — Я не захотела выйти замуж за жениха, которого подобрал для меня отец. Перед нападением пиратов я жаловалась на него своей кузине. До той поры я не могла вообразить худшей судьбы, чем брак с уродливым торговцем сыром.
Амара едва удерживается от хохота, но несчастное лицо подруги отбивает у нее всякое желание смеяться. Прежде чем она успевает найтись с ответом, в кубикулу заглядывает Трасо.
— Какого-то гнусного пьяницу только что вырвало в коридоре. Нам нужно больше воды.
— А как же Фабия? — спрашивает Амара.
— Она уже занята уборкой, у нее не десять рук. Ты-то чем недовольна, ленивая сука? Ты же за всю ночь почти никому не отсосала. — Трасо шагает вперед, но Амара спрыгивает с кровати, прежде чем он успевает на нее замахнуться.
Увернувшись, она поднимает с порога ведро.
— Прости-прости, уже иду.
Дидона берет одну из масляных ламп и спешит за ней. Стоит девушкам выйти из кубикулы, как им в нос ударяет омерзительная вонь. Обходя лужу рвоты, они сталкиваются с выпрямляющейся Фабией.
— Постарайтесь набрать ведро до краев, — говорит она, бросая сердитый взгляд на незадачливого выпивоху.
Едва способный держаться на ногах, забрызганный рвотой пьяница лапает Крессу, уговаривая ее пойти с ним в кубикулу.
— Такая милашка… — бормочет он, не замечая гримасу отвращения на ее лице.
Выскользнув на улицу через черный ход, Амара и Дидона тихонько проходят мимо двери в покои Феликса. Дидона идет первой, освещая путь глиняной лампой. Огонек отбрасывает их колеблющиеся тени. Поначалу девушек преследует свет и шум «Слона», но вскоре они оказываются в почти непроглядной темноте. Свет луны выхватывает из мрака смутные очертания домов, оставляя неведомые черные омуты. Сердце Амары колотится в ушах. Она всегда ненавидела выходить на улицу среди ночи.
Они идут медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Дома и лавки вдоль улицы наглухо закрыты деревянными ставнями. Мало кто, кроме завсегдатаев таверн и лупанариев, отваживается выйти из дома в такое время. За исключением воров. Амара понимает, что бедность их не защитит, ведь многие мужчины не прочь поживиться товаром Феликса. Она поднимает глаза на одно из запертых окон. Вряд ли кто-то поспешит на помощь, услышав женский крик в столь поздний час.
Колодец находится в конце улицы.
— Подними повыше, — шепчет она Дидоне, кивая на лампу.
Амара перегибается через край, опершись на углубление, оставленное прикосновением множества рук. Когда она вертит ручку колодца, на высеченное в камне лицо падает отблеск дрожащего пламени. Из каменного рта льется вода. Кажется, наполнение ведра никогда еще не занимало столько времени.
— Кто-то идет! — тревожным шепотом говорит Дидона.
Амара выпрямляется, не желая подставлять незащищенную спину приближающемуся незнакомцу. Они с Дидоной жмутся друг к другу. Слышится чья-то уверенная походка, куда более скорая, чем их мышиные шажки, и вскоре в поле зрения появляется прыгающий огонек. Это мужчина с ведром. Никандр.
Он выглядит изумленным.
— Что вы здесь делаете?
Пламя лампы, которую держит Дидона, трепещет. Ее руки подрагивают от испуга. Никандр со звоном отставляет ведро и торопливо подходит к девушкам.
— Все в порядке, все в порядке, — повторяет он, обхватив ее рукой, чтобы она не упала. — Вы даже плащи не надели! — восклицает он, заметив, как они обе дрожат в одних тогах.
— У нас не было времени, мы… — Амара умолкает на полуслове. Что тут скажешь? Что они выбежали на улицу полураздетыми из-за страха перед Трасо?
Не вынеся его неожиданной доброты, Дидона, едва сдерживавшая переполнявшие ее чувства, снова заливается слезами. Никандр бережно забирает у нее лампу и отдает оба светильника Амаре.
— Все в порядке, — говорит он, прижав Дидону к себе. — Ты в порядке.
«Ничего не в порядке, — думает Амара и, чувствуя себя дурой, освещает эту пару, обнимающуюся в темноте, подобно любовникам. — В нашей жизни все кувырком».
Дидона смущенно утыкается лицом в его плечо.
— Прости, — произносит она.
— Тебе совершенно не за что извиняться. — Никандр и вправду отнюдь не выглядит расстроенным тем, как обернулась их встреча. — Вот, возьми мой плащ, — предлагает он, расстегивая булавку, и оглядывается на Амару. — То есть, может быть, вы обе им укроетесь?
— Думаю, мне лучше понести лампы.
Никандр заворачивает Дидону в свой плащ и неторопливо, не желая отпускать ее, разглаживает ткань на ее плечах.
— Я наберу воды, — говорит он, подходит к колодцу и начинает наполнять их ведро. Ему удается накачать воду вдвое быстрее, чем Амаре. Достав ведро девушек, он с лязгом опускает в колодец свое. — Вам опасно здесь быть. Зоскалес ни за что не отослал бы Саву на улицу в такой час.
— Зоскалес не Трасо, — отвечает Амара. — И не Феликс.
— Знаю. — Никандр вытаскивает второе ведро. — Простите. — Он смотрит на них обеих — укутанную в его плащ Дидону и застывшую с двумя светильниками Амару. — Хотелось бы мне, чтобы… Хотелось бы…
Они молча смотрят на него, ожидая, что он закончит фразу.
— Ты всего этого не заслужила, — говорит он Дидоне, словно забыв о присутствии Амары, и поднимает ведра. — Пожалуй, нам пора идти. Зоскалес вечно ворчит, если я слишком задерживаюсь.