Бероника и Викория хихикают. Кресса прячет голову в ладонях, жалуясь на шум. Феликс наполняет их бокалы.
— Ну и каково было на этой пирушке?
— Дом был огромный… — неуверенно начинает Дидона, пытаясь подобрать слова, чтобы описать несметное богатство Зоила. — Всюду серебро и золото! И фонтаны. И самый большой пирог на свете…
— Говорят, вино стоило две тысячи сестерциев за кувшин, — вернувшийся за стойку Зоскалес со стуком ставит на столешницу одну из собственных амфор. — Безумие.
— Почти все на пиру были вольноотпущенниками, — говорит Амара. — Кроме богатеньких мальчиков, которые нас купили. Они пришли, только чтобы поиздеваться. — Ей вспоминается клейменый лоб Фортунаты. — Будь я богата, я не стала бы угощать вином таких людей. Зачем самой обрекать себя на насмешки?
— Да, — с чувством проихносит Феликс. Когда он, мельком взглянув на нее, отводит глаза, Амара ощущает, что между ними наступило одно из редких мгновений дружеского взаимопонимания. — Но вопрос в том… — он раскидывает руки и обнимает ее и Дидону, — сумеете ли вы провернуть тот же трюк снова?
Обе девушки начинают отвечать одновременно. Им не терпится в подробностях рассказать ему о Корнелии, описав все, от его синих одежд до затребованных им песен.
— Хватит, хватит! — Феликс показывает пальцем на Амару. — Объяснишь все наверху. — Другой рукой он, вставая, давит на плечо Дидоны. — Ты оставайся здесь. С меня хватит и одной языкастой шлюшки.
Амара с усилием поднимается со скамьи вслед за своим сутенером, оглядываясь на угощающихся бесплатным обедом подруг. Бероника снова уплетает за обе щеки, Кресса клюет носом, а Виктория нарочно избегает ее взгляда. Дидона одними губами произносит: «Удачи». Она сворачивает за угол, держась позади Феликса на узком тротуаре. Парис открывает дверь в его покои, и их хозяин, протолкнувшись мимо него, тянет Амару вверх по лестнице.
— Сюда. — Он провожает ее в свой кабинет.
В сравнении с домом Зоила комната, всегда производившая на нее угнетающее впечатление, кажется маленькой. После изящных фресок в спальне Квинта намалеванные на стене хозяина бычьи черепа, обычно столь угрожающие, выглядят невыразительными. Она уже представляет себя в другом месте. Феликс с удобством устраивается в кресле.
— Итак, когда мы можем ожидать от наших мальчиков новых щедрот?
— На празднике Флоры, — отвечает Амара, без приглашения подтягивая к себе табурет. — Но нас наймет другой клиент — мужчина по имени Корнелий. Этот заказ будет как бы… пробным. Он хочет посмотреть, сможем ли мы справиться еще лучше. Тогда он, возможно, будет нанимать нас регулярно.
— Справиться лучше? — хмурится Феликс. — Он что, тоже трахал вас, не заплатив?
— Нет. — Амара старается не выдавать раздражения. — Он хочет, чтобы мы лучше спели и станцевали. Он попросил нас выступить на своем пиру в первую ночь Флоралий в следующем месяце. Он никем из нас не воспользовался. — Она вспоминает расчетливый взгляд, с которым Корнелий схватил ее за бедро. — Впрочем, это наверняка войдет в цену. Он велел передать тебе, что заплатит семьдесят за пробный заказ, а за будущие — девяносто.
— Столько денег — за пение?.. — удивляется Феликс, доставая из ящика стола таблички, чтобы записать обещанные ею суммы. — Что ж, у каждого свои причуды. Вам с Дидоной надо поупражняться. Можете играть здесь, чтобы я знал, чем вы занимаетесь.
— И еще кое-что, — говорит Амара. Она достает из сумки серебряную монету, которую Нисий вложил в ее ладонь, когда они с Дидоной уходили. «За твои добрые слова, — сказал он. — За Фортунату». Положив монету на стол перед Феликсом и убрав руку, она испытывает почти физическую боль. — Я получила это в благодарность от одного из гостей, — произносит она, глядя на него, — и хочу потратить на одежду для выступлений для нас обеих и, возможно, музыкальные уроки.
— Уж не ждешь ли ты от меня благодарности за честность?
— Нет. Я ожидаю, что ты способен оценить выгодное вложение. У этих мужчин есть определенный стиль. В этом, — Амара теребит свою изношенную тогу, — мы будем выглядеть неподобающе. Прошлой ночью мы выступали обнаженными. Но нельзя каждый раз прибегать к одним и тем же уловкам.
Он подталкивает монету обратно к ней.
— Тогда возьми ее. Но я хочу получить доказательство твоих расходов. — Феликс, заложив руки за голову, откидывается в кресле и ухмыляется ей. — Не ты одна успешно провела ночь. — Амара не успевает скрыть удивление. Она не ожидала от него подобных откровений. — Проклятие, да я не об этом! — говорит он при виде ее изумленного лица. — Я бы не стал называть успехом женщину. — Он склоняет голову набок. — Ну, только если она заработает для меня девяносто денариев. Нет. Я имею в виду, что Симо наконец проучили. — Улыбка застывает на лице Амары. — Вчера поздно ночью какие-то пьяницы разнесли его таверну. Не оставили камня на камне. — Он пожимает плечами. — В дни Виналий это не редкость. Кругом столько пьяных. К сожалению, наша красавица Драука оказалась недостаточно проворна. Теперь ее лицо уже не так красиво. Осколок стекла выколол ей глаз.
Амара, задохнувшись, как от удара, смотрит на него.
— Нет… — выдыхает она, словно произнесенное ею слово способно стереть все, что он сотворил. — Нет. — Вспомнив безупречное тело и прекрасное лицо купающейся Драуки, она в ужасе прикрывает рот ладонью. — Нет!
— В чем дело? Ты же сама предложила разгромить его таверну. Эта баба тебе даже не нравилась.
— Но Драука не сделала тебе ничего дурного! — кричит Амара, разрываясь между горем и яростью. — Она всего лишь женщина! Что с ней теперь будет? Как ей работать? Что она будет есть? На что ей жить? Бедняжка, ее лицо… — Ее душат слезы. — Ее прекрасное лицо…
— Ну, теперь она точно не соперница моим девочкам, — говорит Феликс с полным равнодушием к ее терзаниям. — Симо придется потратиться, если он хочет вложиться в другую такую же шлюху. Сомневаюсь, что ему это по карману, ведь ему придется изрядно подлатать таверну.
— Значит, настоящей целью была Драука? — В душе Амары нарастает ужас. Она вспоминает, как еще вчера Драука, полная жизни, пылающая от страсти, танцевала с Викторией на Виналиях. Амара боится, что вот-вот лишится чувств.
— Брось, Амара, — успокаивающим тоном говорит Феликс, встает из-за стола и, подойдя к ней, поднимает ее с табурета. — Не ломай комедию. Ты сама посоветовала мне выждать время и не сводить счеты сразу после случая в термах. Никого из этих мужчин невозможно связать со мной. Зачем, по-твоему, я скрываю имена многих клиентов? — Он притягивает ее чуть ближе и нежно выдыхает ей на ухо: — Суть мести заключается в уничтожении врагов. Похвальба и гордые признания — это для детей. — Он делает шаг назад и медленно отпускает ее, чтобы она не упала. — А сейчас… — Он хлопает в ладоши, будто желая вывести ее из транса. — Довольно. Вам с Дидоной надо обзавестись красивой одеждой и начать разучивать песни.
— Зачем же ты мне рассказал? Зачем, если не из хвастовства?
Феликс присаживается на край стола, пристально глядя на нее.
— Потому что, если об этом станет известно, ты рискуешь больше меня. — Он поднимает взгляд на бычьи черепа, словно внезапно заметив в рисунке на стене что-то новое. — Хотя, возможно, Симо посчитает Дидону более ценной. Ведь она как-никак красивее.
Амару охватывает страх. Она чувствует, как он проникает все глубже, словно пронзающий рыбу крючок, и понимает, что эта боль никогда ее не отпустит. Взяв серебряную монету Нисия, Феликс разжимает ее пальцы и вкладывает ее ей в ладонь. Она молчит. Он поворачивается к ней спиной и снова устраивается за столом.
— Драука тебе ничего не сделала, — произносит Амара. — Она этого не заслуживала.
Феликс смеется.
— Никто и никогда не получает по заслугам, — от души забавляясь, говорит он. — По-твоему, чтобы выжить в Помпеях, достаточно сосать концы и красиво одеваться? А теперь пошла отсюда, да пошевеливайся.
Выйдя из его покоев, Амара прислоняется к стене лупанария. Ей хочется закричать, замолотить кулаками в дверь, взвыть от отчаяния, но она стоит стиснув зубы. Мучительное желание рассказать кому-то о случившемся, разделить свое бремя давит ей на череп изнутри. Она закрывает глаза. Этим она ничего не добьется. Почему Дидона тоже должна жить в страхе? Отныне каждое мгновение будет омрачено воспоминанием об этом зверстве Феликса. Нельзя доверять подругам такую смертельно опасную тайну.
«Ты же сама предложила разгромить его таверну». Амара глубоко вдыхает, теребя в пальцах серебряную монету. Ничего не поделаешь, остается лишь вообразить, будто ничего не произошло, и попытаться притвориться, даже перед самой собой, что она ничего не знает.
Когда она снова присоединяется к подругам в «Воробье», они списывают ее молчаливость на обычные выходки Феликса. Кресса уже ушла, отправившись забыться похмельным сном в своей темной кубикуле.
— Все-то ему нет покоя, — говорит Бероника, убедившись, что Амара не голодна, и доедая остатки нута. — Проклятый Феликс. Вечно пытается доказать, что его хрен — самый большой.
Дидона сжимает ладонь Амары под столом, и ее переполняет чувство вины. Смогла ли бы подруга любить ее так же сильно, узнай она о Драуке? Неужели Феликс говорил правду и именно Амара подала ему эту мысль?
— Уж я бы не сидела с кислой миной, отправь он за новыми одеждами меня, — говорит Виктория.
Амаре известно, как тщательно Виктория следит за своей внешностью, сколько часов посвящает уходу за волосами. Девушка выглядит расстроенной почти до слез, и Амару пронзает еще более мучительный стыд.
— Если останется часть денег, сможем купить нам всем что-нибудь общее, — отвечает она.
Бероника с Викторией коротко переглядываются — скорее с раздражением, чем с благодарностью, — и становится ясно, что внезапные успехи товарок вряд ли поспособствуют общей дружбе.
— Пожалуй, нам уже пора. — Амара снова встает из-за стола.
Дидона с радостным нетерпением следует за ней. День в самом разгаре. Солнце запекает дорожную грязь и обостряет запах навоза, оставленного прошедшими мимо лошадьми и вьючными мулами.