— Она ужасно переигрывает! Неужели он на это купится? — говорит Амара.
Судя по звукам, доносящимся из соседней комнаты, до сих пор они изрядно переоценивали проницательность Феликса.
Амара и Дидона замирают в ожидании, и наконец крики и стоны обрываются, но Виктория продолжает признаваться хозяину в безграничном обожании.
— Я так тебя люблю, ты для меня важнее всего на свете… Я люблю тебя, люблю…
В ее униженном, умоляющем голосе почти чувствуются слезы. Феликс тихо отвечает что-то успокаивающее.
— Вот так притворщица, — шепчет Амара. — Похоже, он принял все за чистую монету!
— Не стоит нам это слушать, — с заметной неловкостью говорит Дидона, на цыпочках выходит в коридор и шумно распахивает дверь, делая вид, что они только что вошли. — Сначала оденемся или хочешь сразу начать играть? — громко спрашивает она.
Голоса за стеной мгновенно замолкают. Амара и Дидона, усиленно топая, достают из сундука свою одежду и начинают исполнять первую песню. Раздетый до пояса Феликс открывает дверь, не выказывая при виде них никакого удивления.
— Можешь идти, — говорит он, оглянувшись через плечо.
Из спальни выскальзывает кое-как одетая Виктория с мокрым от пота и, возможно, слез лицом. Амара пытается встретиться с ней взглядом и подмигнуть, но она, пряча глаза, выходит в коридор и неслышно закрывает за собой дверь.
Амара скромно возлежит на мягком ложе Аврелия и мысленно благодарит богов за то, что они с Дидоной решили собрать свои просвечивающие одежды складками, чтобы выглядеть попристойнее. Сегодня она сидит не с Фуском. На сей раз Аврелий, очевидно, из забавы отвел ей место рядом с одним из своих самых старых друзей — адмиралом флота Плинием.
Это человек с суровым взглядом, седеющими темными волосами и твердым подбородком. Аврелий пытается вытянуть из него какие-нибудь забавные случаи из военной жизни, но Плиний, похоже, относится к редкому типу людей, которые склонны скорее к молчаливому созерцанию, чем к рассказам о себе.
— Я с удовольствием, — отвечает он на предложение Аврелия устроить ему развлекательную экскурсию по своим виноградникам. — Но боюсь, что ты найдешь меня весьма скучным спутником. Я надеюсь отправиться вглубь страны, к Везувию, чтобы увидеть некоторые редкие растения. Хотя, разумеется, вино также является одним из предметов моих исследований.
— Вино надо пить, а не исследовать! — смеется Аврелий. — Но, если пожелаешь, можем проехаться и вглубь страны.
За весь вечер Плиний не сказал Амаре ни слова, если не считать скупого комплимента их с Дидоной исполнению Сапфо, поэтому ее удивляет, когда он обращается к ней напрямую:
— Ты не разделяешь точку зрения нашего хозяина?
— Прошу прощения? — растерянно переспрашивает Амара.
— Твое вино. Ты почти ни разу его не пригубила.
Амара смотрит на свой бокал, стоящий возле настолько же полного бокала ее собеседника.
— По-моему, пьянство сродни сну, а я предпочитаю жить с открытыми глазами.
Он пристально смотрит на нее.
— Интересно, — говорит он. — Наши взгляды совпадают.
Амара понимает, что ей удалось завладеть его вниманием, и старается поддержать беседу:
— Ты изучаешь медицинские свойства растений?
Плиний пренебрежительно дергает уголком рта.
— Хочешь рассказать мне об особом воздействии, которое они оказывают на женщин?
— Я говорила не о приворотных зельях, — вспыхнув, отвечает Амара. — Мой отец был последователем Герофила.
— Герофила? Может, ты и сама поклонница его работ? Почему бы тебе не положить его сочинения на музыку?
Гости, с насмешливым любопытством прислушивавшиеся к их разговору, посмеиваются. Амара перенесла от мужчин на подобных пирах немало оскорблений, выдаваемых за комплименты. Она понимает, что принимать слова этого человека так близко к сердцу глупо и нелепо, но ее сердце тяжело стучит в груди, и ей не удается смолчать в ответ.
— «Без здоровья и мудрость незавидна, и искусство бледно, и сила вяла, и богатство бесполезно, и красноречие бессильно», — повысив голос, говорит она по-гречески. — Я не положу Герофила на музыку, мой господин, но готова прожить жизнь в согласии с его мудростью.
— Я обидел тебя. — На лице Плиния отражается удивление, а не гнев. Он смотрит на нее так, будто с ним только что заговорила собака. — Прости. Ты ведь действительно могла читать Герофила. Чему из его трудов научил тебя отец?
При этом вопросе гнев Амары сразу же угасает. Она опасается, что слишком раскрылась.
— Мне не следовало столь дерзко позволять себе… — бормочет она.
— Конечно, следовало! Не спускай мне мою заносчивость! — раздраженно перебивает Плиний. — Довольно ложной скромности. Просто ответь на мой вопрос.
— Мой отец Тимай был врачом в Афидне, — говорит она. — Ему хотелось, чтобы кто-то ему читал, но у него не было сына. Поэтому ему читала я. — Плиний молчит, и она решается продолжить: — Его особенно интересовала выдвинутая Герофилом теория циркуляции крови. — Амара умолкает. — Можно? — Она берет Плиния за запястье и чувствует, как его пульс ускоряется от легкого прикосновения ее пальцев. — Это ритм твоей крови, задаваемый сердцем, — произносит она. — По крайней мере, так считал Герофил.
— Осторожно! Не позволяй ей отворить тебе кровь! — шутит один из гостей.
Амара отпускает запястье Плиния, и оба они смеются. Гости возвращаются к своим разговорам, и они с Дидоной встают, чтобы исполнить еще одну песню. Когда она возвращается на его ложе, Плиний молчит, но она чувствует, что он остро ощущает ее близость.
Она не удивляется, когда он решает уйти пораньше, но, прежде чем подняться, он снова обращается к ней:
— Возможно, твой хозяин согласится расстаться с тобой на неделю? Я бы хотел забрать тебя домой, — говорит адмирал таким обыденным тоном, словно просит всего лишь одолжить ему плащ.
Амара не сразу осознает, что он имеет в виду.
— Уверена, что он не станет возражать, — отвечает она.
— Хорошо.
Амара через всю комнату чувствует на себе взгляд Дидоны и одними глазами просит ее объяснить все Феликсу. Дидона кивает.
Когда она покидает залу с Плинием, гости провожают их ухмылками, но никому не хватает дерзости поддразнить адмирала. Смелее всех оказывается Аврелий.
— Желаю тебе восхитительной ночи, дорогой друг, — говорит он, красноречиво глядя на Амару. — Рад, что тебе понравился пир.
Плиний невозмутимо благодарит его, то ли не заметив двусмысленности, то ли намеренно оставив ее без внимания. Амара, держась на расстоянии, проходит вслед за ним через атриум и присоединяется к свите его рабов, один из которых уже держит в руках ее лиру. Привратник помогает ей надеть плащ, и она выходит на залитую лунным светом улицу.
Глава 22
Я провожу свои изыскания в свободное время, то есть по ночам, на случай если кто-то из вас думает, будто я прекращаю работать с заходом солнца!
Дом, куда приводит ее Плиний, находится недалеко от форума, в двух шагах от лупанария, но, переступив порог, Амара словно переносится в другой мир. Когда они попадают в атриум, перед ними оказывается изящный фонтан в виде фавна. В его струях отражается свет звезд, а воздух напоен ароматом жасмина.
— Мои друзья любезно предоставили в мое распоряжение свой дом, пока они в отъезде в Риме, — говорит Плиний, забирая у одного из рабов лампу и проводя Амару через сумрачную прихожую. — Сюда.
Они поднимаются по лестнице, идут по внутреннему балкону, и он распахивает какую-то дверь. В этой комнате, должно быть, с открывающимся видом на сад, особенно чувствуется запах жасмина. Откуда-то доносится плеск еще одного фонтана.
— Вот мы и пришли. — Плиний жестом приглашает ее войти.
Амара, ожидавшая, что его будут сопровождать рабы, с легкой опаской входит в комнату, стены которой расписаны морскими сценами: крошечные суда сражаются в живописных боях, над поверженным вражеским флотом поднимаются облака дыма. Возможно, Плиний гостит здесь регулярно, и комната расписана специально для него. По полу разбросаны дорожные сумки, набитые свитками и восковыми табличками. На широкой кровати лежит груда манускриптов, и Плиний бережно убирает их с постели.
— Пожалуйста, раздевайся, — говорит он и, отвернувшись, принимается раскладывать свои таблички.
Какой смысл соблазнительно обнажаться, если он на нее даже не смотрит? Амара снимает плащ, аккуратно складывает шелковое платье, распускает волосы и, красиво откинув их на одно плечо, присаживается на край кровати.
Плиний еще какое-то время просматривает свои записи, а потом поворачивается к ней с восковой книгой и стилусом в руке. Они глядят друг на друга.
— Можно рассмотреть тебя получше? — спрашивает он.
Амара теряется. Разве ее поза недостаточно сексуальна? Что именно он хочет увидеть? Она изгибает спину и надувает губы.
— Нет-нет, — говорит он. — Нет так. Просто приляг, чтобы я мог лучше тебя рассмотреть. Покажись мне целиком.
Она ложится на спину, с каждой минутой нервничая все больше. Плиний оглядывает ее с ног до головы и начинает увлеченно писать что-то на своих табличках. «Да он же ведет записи!» — внезапно понимает она. Ее разбирает смех, и приходится скрыть его за притворным кашлем.
— Можно? — спрашивает Плиний и, отложив таблички, подходит к Амаре. Он, сосредоточенно хмурясь, проводит ладонями по всему ее телу. Прикоснувшись к синяку на ее предплечье, он досадливо ворчит что-то себе под нос. Когда он дотрагивается до нее между ног, она вздрагивает, не зная, чего ожидать, но его ладонь задерживается там не дольше, чем на ее локте и подбородке.
— Рад, что ты не удаляешь все свои волосы, — одобрительно говорит он. — Отвратительное обыкновение. — Он поглаживает ее голень. — Впрочем, здесь у тебя все гладко. Так и надо. Спасибо, — говорит он, садясь на кровать. — Теперь можешь сесть.
Амара повинуется и садится поодаль от адмирала. Пожалуй, ее рассказам об этой ночи не поверит даже Виктория.