[27]. Даже если он потеряет к ней интерес, если она превратится в полузабытую прекрасную вещицу в его доме, такое же украшение, как цветы и фонтаны, ему по-прежнему будет полезен ее голос, он по-прежнему будет к ней добр. Иногда, оставшись в саду в одиночестве, она думает об остальных волчицах, особенно о Дидоне, и скучает по их разговорам. В такие моменты ее переполняет чувство вины за свое намерение их бросить. Она успокаивает себя изощренной ложью, надеясь, что, если Плиний купит ее, она убедит его купить и Дидону и разделит с ней свою удачу. Воспоминания о Менандре обжигают болью, подобно прикосновению к горящим дровам, и она гонит их прочь.
На шестой день Амара уже не может читать от страха, что Плиний отошлет ее назад в лупанарий. Он не упоминал ни о ее скором уходе, ни о том, что желал бы оставить ее у себя подольше. Она тихо сидит в тени, когда в саду появляются два его знакомых.
В ожидании адмирала они останавливаются посплетничать у фонтана. Она не сразу понимает, о ком они говорят.
— …Ума не приложу, на что она ему сдалась. Только Плинию могло взбрести в голову взять домой какую-то забавную гречаночку, поющую на пирах.
Она изумленно приглядывается к говорящему. Он гораздо моложе Плиния и своим заносчивым, самодовольным видом напоминает Квинта.
Его собеседник стоит к ней спиной, но в его голосе слышится насмешка.
— Цецилий видел ее, когда заходил сюда на этой неделе. По его словам, она довольно хорошенькая, но вела себя совершенно нелепо. Чуть ли не дрожала от любовной тоски, не сводила с адмирала трагических глазок, а тот не обращал на нее ни малейшего внимания!
Первый мужчина хмыкает, подавляя смех.
— Что ж, надо отдать ему должное. Я был бы рад, если бы в его возрасте мне удалось внушить шлюхе такую преданность.
— Старик чересчур прибавил в весе. Будем надеяться, что она не доведет его до сердечного приступа.
Насмешки мужчин не задевают Амару, но ее сводит с ума собственная беспомощность. Она видит в другом конце колоннады Секунда, также прислушивающегося к их разговору. Ей не совсем ясна его роль в жизни Плиния, но она быстро догадалась, что он не просто управитель, а глаза и уши хозяина. На его обычно непроницаемом лице отражается гнев. Мужчины у фонтана продолжают праздно болтать, не замечая, что их беседа долетает до слуха рабов. Секунд смотрит на нее. От него не укрылось ее присутствие. Он улыбается, чуть заметно кивая ей на мужчин. Она понимает, что, за какой бы услугой эта парочка ни явилась сегодня к адмиралу, им предстоит уйти ни с чем.
Позже Секунд сообщает ей, что вечером Плиний будет ужинать с ней наедине.
— Думаешь, он захочет, чтобы я ему спела? — спрашивает она.
— Думаю, больше всего он любит, когда ты ему читаешь, — деликатно отвечает Секунд. — Он сказал мне, что ты была ему очень полезна, когда без единой жалобы часами читала ему до глубокой ночи.
— Мне это принесло большое удовольствие.
Секунд бросает на нее взгляд, полный жалости, и в ее душе нарастает дурное предчувствие.
За ужином Плиний пребывает в хорошем настроении, с необычайным вниманием расспрашивает Амару о прочитанных ею книгах, хвалит ее и даже целует ей руку, хотя прежде ни разу не допускал подобных нежностей за пределами спальни.
«Он прощается со мной», — думает она, следя за движениями губ говорящего Плиния. В его лице нет жестокости. Веселый плеск фонтана сливается с его разумными, взвешенными словами, воздух наполнен благоуханием жасмина. Амара не может представить, что вернется к Феликсу, в темный лупанарий, будет снова терпеть ежедневное насилие. Это ее убьет.
— Я буду по тебе скучать, — наконец произносит Плиний, когда один из рабов приносит большую вазу с фруктами. Он берет одно яблоко. — Приятно было провести с тобой время.
— Не отсылай меня, — вырывается у Амары. — Прошу, умоляю, пожалуйста, не надо. — Он удивленно смотрит на нее, и ее все больше охватывает отчаяние. Стиснув его ладонь, она крепко прижимает ее к сердцу. — Я буду предана тебе, положу жизнь к твоим ногам, стану самой усердной скрибой, которую только можно пожелать. Я буду такой, как ты захочешь, пойду за тобой на край света.
— Моя дорогая девочка, — говорит Плиний, — в этом нет никакой необходимости…
— Пожалуйста, не отсылай меня прочь, — забыв о гордости, повторяет Амара. Она со слезами падает на колени, уткнувшись лицом в его ладони. — Пожалуйста… Ты мог бы выкупить меня у хозяина. Я бы читала тебе каждый вечер, посвятила бы каждый свой час твоим трудам. Я не смыкала бы глаз у тебя на службе…
— У тебя и в самом деле прекрасный голос, — говорит Плиний. Она поднимает глаза и видит, что он колеблется, раздумывая над ее предложением. Затем он опускает взгляд. — Но у меня уже есть несколько скриб. Мне было бы нечего тебе поручить. Я уже расспросил тебя обо всем, что мне нужно для работы. И, как бы очаровательна ты ни была, ты сама видишь, что я не из тех мужчин, кто станет держать конкубину. — Он помогает ей подняться и усаживает подле себя. — Мне очень приятно получить от тебя такое предложение. Я тронут твоей преданностью, но не могу его принять.
Она, рыдая, падает на ложе рядом с ним, и он кладет ладонь ей на плечо.
— Амара, пожалуйста, возьми себя в руки. Это совершенно бессмысленно.
Но она не может сдержаться, и прекрасный сад наполняется звуком ее истерических рыданий. Наконец, выплакав все глаза, она затихает, и Плиний предлагает лечь спать. Похоже, его утомило и даже раздосадовало столь бурное проявление чувств.
— Жаль, что мы так бездарно провели твой последний вечер, — говорит он, глядя, как она раздевается. — Я тебе уже все объяснил. Как бы восхитительна ты ни была, тебе просто нет места в моем доме. И потом, я уже старик. У тебя ведь наверняка есть другие мечты? Многие куртизанки рано или поздно выходят замуж или устраиваются как-то еще.
— Ничего другого мне не нужно, — говорит Амара, устало укладываясь в постель. От горя ее тело словно наливается свинцом. Она уже чувствует, как вокруг смыкаются стены лупанария.
Впервые за все время он, вместо того чтобы погрузиться в чтение, ложится рядом с ней. Опершись на локоть, он склоняется над ней и проводит ладонью по ее волосам.
— Ты же умная девочка. Ты все понимаешь.
Амара закрывает глаза, и из-под ее ресниц катятся слезы. Она ощущает тепло его тела, чувствует на своем лбу его сухой поцелуй. Отвернувшись, она сворачивается в комок и прячет лицо в ладони. Он с громким раздраженным вздохом встает с кровати и, пробормотав: «Какая глупость!» — садится за письменный стол.
Обессиленная несчастьем, Амара, словно в ту первую ночь, засыпает под скрип стилоса Плиния и плеск садового фонтана.
Глава 24
Духи — самая бесполезная роскошь… Единственное их преимущество в том, что с их помощью проходящая мимо женщина может отвлечь на себя внимание тех, кто занят иными предметами.
Когда Амара просыпается, Плиний уже сидит за столом, наблюдая за ней. Одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы понять, что повторные унижения ни к чему не приведут.
— Прошу прощения за мое поведение, — говорит она, садясь и прижимая простыни к груди. — Я не желала таким образом отплатить тебе за доброту. Надеюсь, что не оскорбила тебя.
Увидев, что она спокойна, Плиний заметно расслабляется. Он подходит к постели и, взяв Амару за руку, поглаживает ее ладонь.
— Я знаю, что женщины от природы эмоциональные существа, — говорит он. — В твоем поведении не было ничего оскорбительного. Я рад, что ты все понимаешь. Итак… — Он поднимает Амару с постели и подводит к ее одежде, возможно, опасаясь, что она опять заплачет. — Сегодня утром я подумал, что ты можешь сделать мне одно одолжение. Вскоре ко мне заглянет племянник моего близкого друга. Если не возражаешь, я хотел бы, чтобы ты с ним подружилась.
Полуодетая Амара замирает.
— Подружилась?
— До брака всем молодым людям необходимо получить опыт с женщиной, — говорит он, пожимая плечами. — Отцу остается лишь надеяться, что его мальчик не сойдется с какой-нибудь вульгарной, невежественной шлюхой, которая разорит семью. Разумеется, Руфус весьма романтичен. Я бы даже назвал его наивным. Я верю, что ты станешь ему верной и полезной подругой. Подругой, которая помнит свое место. Без истерик. Надеюсь, я могу на тебя в этом положиться?
Амара кивает.
— Я готова для тебя на все, — отвечает она.
— Надеюсь, тебя это не слишком обременит, — говорит Плиний. — Руфус — довольно милый мальчик. — Он вглядывается в ее лицо. — Пожалуй, этим утром тебе стоило бы прибегнуть к услугам служанки. Я буду ждать тебя в саду.
Амара выходит на внутренний балкон, ведущий в маленькую комнатку в передней части дома, где Сара — служанка, принадлежащая хозяевам особняка, — каждый день укладывала ей волосы. Сара бросает быстрый взгляд на покрасневшие глаза Амары и без единого вопроса, намочив лоскуток ткани в холодной воде, усаживает ее за туалетный столик.
— Приложи это к векам, — говорит она. — Должно помочь.
Амаре остается только догадываться, что думает Сара о проститутке, которую поручил ее заботам Плиний. Она всегда была безупречно вежлива. Амара послушно сидит, прижав к закрытым глазам ткань, пока Сара расчесывает ей волосы. Закончив, служанка отводит ладони Амары от ее лица.
— Так-то лучше, — произносит она. — Теперь вытрись.
Взяв сурьму и тонкую кисть, Сара быстрыми, точными движениями тонко подводит Амаре глаза и подкрашивает ей веки темно-серыми тенями. Затем она берет со стола стеклянный пузырек с эссенцией садового жасмина, протягивает его Амаре, и та, вынув пробку, наносит духи на шею. Сара забирает пузырек и в качестве последней части их ритуала вручает ей маленькое серебряное зеркальце. Амара смотрит на свое отражение. В подаренных Плинием приличных одеждах, несомненно, подобранных Сарой, она совсем не похожа на девушку из лупанария.