Она с гневом поворачивается к нему.
— Ты слишком много себе позволяешь.
Они в изумлении глядят друг на друга. Слова будто сами собой сорвались с ее языка. Амара лишь играет очередную роль и все-таки чувствует, что только что нашла собственный голос. Она вынимает из волос цветок жасмина, давая волю гневу, постоянно тлеющему в ее душе.
— Значит, ты принял меня за дочь адмирала, — говорит она. — А когда оказалось, что это не так, решил обходиться со мной как со шлюхой. Я сказала тебе, что моя жизнь не всегда была такой, что я ценю доброту и уважение, а ты не демонстрируешь мне ни того, ни другого.
Амара ожидает возражений и уже готовится бросить его и в ярости выскочить в ночь, но Руфус тотчас же сдается.
— Прости, — говорит он, покаянно наморщив лоб. — Я не хотел тебя расстраивать.
Амара обнаруживает, что разожгла в себе искру, которую не так-то просто потушить.
— Вот, значит, что ты себе вообразил! Привык брать, не спрашивая разрешения?
— Нет!.. Вовсе нет, я…
— А как же все эти пьесы, которые якобы столько для тебя значат? Как же любовь? У меня достаточно клиентов, — лжет она. — Я думала, ты не такой, как все; думала, ты хочешь чего-то иного. — Амара понимает, что вымещает на Руфусе гнев, направленный на всех мужчин, что необходимо остановиться, пока еще не слишком поздно. Она переводит дыхание и отворачивается, словно не желая показывать чувств. — Я думала, что я тебе небезразлична. — Амара умолкает, ожидая, примет ли он роль, которую она пытается ему навязать.
Он робко дотрагивается до ее плеча и, увидев, что она не отодвигается, начинает прикасаться к ней уже с большей смелостью.
— Пожалуйста, — говорит он, накрыв ее ладонь своей. — Мне очень жаль. Позволь мне искупить свою вину.
Амара постепенно разрешает ему снова завоевать свое расположение. Эта роль оказывается не слишком сложной. Никто еще не прилагал таких усилий, чтобы ее очаровать. Руфус дразнит ее, игриво пытаясь подавать ей еду, и смеется над собой. Улыбчивые ямочки на щеках делают его похожим на Купидона. Амара принимает предложенный им бокал вина и улыбается, когда он не в свою пользу сравнивает себя с мнимым евнухом из только что виденной ими пьесы. Наконец, когда он, уморительно изображая изумление, шутит о том, как ужаснулся ее гневу, она поневоле прыскает от смеха.
— Как бы я хотел писать для театра! — произносит он ей, убедившись, что они снова друзья, и угощает ее горсткой сушеных фиг. — К сожалению, я бездарен.
— Не может быть!
— Нет, это правда. Возможно, я болван, но хотя бы сам это понимаю, — говорит Руфус. — Кроме того, мой отец пришел бы в ярость. Он хочет, чтобы в следующем году я избирался на должность эдила[30]. — Он морщится. — Представляешь? Бесконечно подхалимничать, привлекать голоса, а потом целый год умирать со скуки, слушая, как все занудствуют про распределение зерна. Из меня вышел бы бездарный эдил.
— Но ведь эдилы могут по своему выбору устраивать торжества, — замечает она, вспомнив Фуска. — Возможно, ты мог бы дать бесплатное театральное представление вместо обычных игр гладиаторов?
— Да, я тоже об этом думал. — Его удивленный вид напоминает ей выражение лица Плиния, когда она процитировала Герофила. — Это могло бы скрасить мою участь. — Они улыбаются друг другу. Руфус смотрит ей в глаза и подсаживается поближе. Она не отодвигается, и он целует ее в губы. На сей раз он ведет себя более чутко и явно старается ее не торопить. — Я должен кое о чем тебя спросить, — говорит он, поглаживая ее руку. — Я знаю, что ты вынуждена жить… там, где ты живешь. Я знаю, что у тебя нет выбора. Но свободно ли твое сердце?
Амара сразу же думает о Менандре.
— Да, — лжет она.
— В доме адмирала вы не… То есть ты и Плиний…
— Нет. Он и пальцем ко мне не притронулся.
— Ясно, — с облегчением выдыхает Руфус. — Просто мне показалось, что ты сильно привязалась к старику. Я не мог не спросить. Надо обладать железной волей, чтобы не распускать руки, когда рядом такая девушка, как ты.
— Адмирал знал о моем прошлом, — говорит она. — Он считал, что моя жизнь пошла по неверному пути.
Руфус кивает.
— Теренций пишет о таких ошибках. Бывает, что девушкам не предначертано быть рабынями. Тебя похитили? — внезапно осеняет его. — Значит, на самом деле ты вовсе не рабыня! Главное это доказать!
Амара едва не поддается искушению присвоить историю жизни Дидоны, но она уже рассказала Плинию правду, и риск разоблачения слишком велик.
— Нет. Я потеряла отца, а вместе с ним и все остальное.
— Бедная моя… — произносит Руфус, покрывая ее поцелуями. Он, осмелев, кладет ее на ложе, и его рука скользит вверх по ее бедру. Амара останавливает его.
— Ты можешь получить, что пожелаешь, — говорит она. — Мы оба это понимаем. Но разве ты не хочешь, чтобы я отдалась тебе по собственной воле? — Она целует его, чтобы смягчить свой отказ. — Разве ты не предпочел бы подождать и получить не только мое тело, но и сердце?
Амара знает, что ведет рискованную игру и центр тяжести игральных костей не смещен в ее пользу. У Руфуса есть все основания для раздражения. Он заплатил за нее Феликсу; ему обещали секс, а теперь она просит, чтобы он обходился с ней будто с девственной героиней пьесы. Но ее ложь звучит с истинной силой. Она смотрит на него широко раскрытыми темными глазами.
— Да, — говорит Руфус, касаясь пальцами ее губ. — Я хотел бы завоевать твое сердце.
Четверо рабов Руфуса, включая Виталио, сопровождают ее назад в лупанарий. По иронии судьбы, место, куда ее ведут, немногим безопаснее темных улиц. Они впятером идут быстрым шагом, и факелы рабов отбрасывают пальцы света, касающиеся оставляемых позади домов. Никто не произносит ни слова.
Она думает о Руфусе и с приятным, чуть тревожным волнением вспоминает их прощальный поцелуй. С какой нежностью он снова заткнул ей за ухо веточку жасмина перед ее уходом, как покорно принял навязанную ею роль!.. Она почти готова полюбить этого мальчишку за его щедрый подарок — иллюзию, что она не рабыня, а полноценный человек. Впрочем, она понимает, что их самообольщение недолговечно. Было бы так просто полюбить его и забыть, как она ничтожна. С этого момента ее главная цель — понять, каким образом он может поспособствовать ее спасению. Она не в том положении, чтобы обременять себя чувствами.
Глава 27
Пифиада:
Кто он был, не знаю я,
Но что он сделал, ясно всем.
Рыдает девушка, не смеет, если спросишь, дать ответ[31].
Улицу оглашает душераздирающий крик. Амара в ужасе подбегает к двери, вообразив, что убивают кого-то из ее подруг, но Трасо выглядит совершенно спокойным.
— Это всего лишь новая девчонка, — пожимает плечами он.
Протиснувшись мимо него в коридор, она сталкивается со сбившимися в кучку Викторией, Дидоной и Крессой.
— Это Британника, — с мокрым от слез лицом говорит Кресса. — Мне невыносимо это слушать.
— Что с ней делают? Что происходит?
— Ничего! — раздраженно отвечает Виктория. — Ничего такого, чего не приходилось бы сносить каждой из нас. Она просто бесноватая!
Британника истошно кричит на своем языке и зовет Крессу. Хотя никто из них не понимает ее слов, они знают: это мольбы о помощи. Виктория хватает Крессу за руку, чтобы та не бросилась в ее кубикулу.
— Нельзя, — говорит она. — Что ты можешь сделать? По-твоему, ты велишь им прекратить и Феликс вернет им деньги?
Дидона разражается слезами.
— Не можем же мы просто ее бросить. Их ведь там двое!
— Двое мужчин? — ужасается Амара.
— Она слишком сильно сопротивлялась, — говорит Виктория, отводя глаза. — Второй вошел, чтобы ее удержать.
Амара в отчаянии переводит взгляд с Дидоны на Крессу. Она не может поверить, что никто из них не придет на помощь Британнике и они так и будут стоять сложа руки, пока она страдает. Дикие, пронзительные крики новенькой надрывают ей сердце, ведь когда-то она и сама была на ее месте. Она с потрясением понимает, что никогда не кричала, всегда терпела муки молча, и прижимает ладони к ушам, чтобы заглушить эти ужасные отчаянные вопли.
— Когда же она наконец заткнется? — внезапно теряет терпение Виктория. — Неужели непонятно, что, отбиваясь, она только приводит мужчин в бешенство, а срывать зло они будут на всех нас! Глупая сука!
— Они ее мучают! — в смятении огрызается на нее Кресса. — Это им надо остановиться, а не ей!
Крики Британники сменяются рыданиями.
— Похоже, все почти позади, — вполголоса говорит Виктория, не желая спорить с Крессой. — Она всегда отбивается до последнего. Значит, они уже закончили. Скоро она успокоится.
Занавеска отодвигается, и в коридоре появляются двое мужчин. Девушки непроизвольно жмутся к стене. Один из мужчин бросает на них презрительный взгляд и сплевывает на пол. Оба развязной походкой удаляются. Кресса оставляет подруг и спешит в бывшую кубикулу Амары. Британника не издает ни звука. Теперь девушки слышат лишь, как плачет Кресса.
В лупанарий входит еще один мужчина. Амара узнает его по силуэту и походке. Это Менандр.
От потрясения кровь приливает к ее сердцу. Она, потеряв дар речи, смотрит на него.
— Я пришел увидеть тебя. Трасо сказал, что ты свободна.
Менандр стоит на том самом месте, куда плюнул мучитель Британники. Амара обреченно чувствует, что лишилась последней невинности.
Она без единого слова проходит в кубикулу Дидоны, почти не дожидаясь Менандра. Задернув за ними занавеску, она продолжает сжимать ее в пальцах, стоя спиной к комнате. Ей невыносимо видеть его прекрасное лицо.
— Чего ты хочешь?
— Тимарета…
— Какие услуги ты предпочитаешь?
— Услуги?
— Да, ты ведь потратился на визит сюда. — Она резко разворачивается к нему, вне себя от гнева и горя. — За какими услугами ты пришел? За какой секс ты заплатил?