Амара наклоняется и кладет на кровать хлеб и сыр.
— Для тебя. Кресса скоро вернется.
Британника, никак не выказав благодарность, принимает еду. Дождавшись, пока она доест, Амара терпеливо называет все предметы в кубикуле, после чего спрашивает у Британники, можно ли ее умыть.
— Вода, — говорит она, показывая на кувшин. Она опускает в него ладонь и демонстрирует Британнике стекающие с пальцев капли. — Вода. Теперь ты скажи. Вода.
В ответ чужеземка обрушивает поток слов на своем грубом языке. Ее лицо выражает крайнее напряжение. Она яростно жестикулирует, но, хотя Амаре становится не по себе от ее невразумительной тирады, она полагает, что гнев девушки направлен не на нее. Амара снова тянется к кувшину, и Британника крепко, как мужчина, хватает ее за руку. Неотрывно глядя на Амару, она раз за разом повторяет одно и то же незнакомое ей слово, тщетно пытаясь объясниться. Наконец Британника отпускает ее запястье и в отчаянии бросается на кровать.
— Я знаю. Я тоже хочу их убить, — произносит Амара. — Но ничего не выйдет. У нас нет выбора.
Британника неподвижно лежит лицом к стене. Когда Амара начинает ее умывать, она не сопротивляется, но и не пытается ей помочь.
— У тебя на голове колтун, — замечает Амара. — Можно я расчешу тебе волосы?
Приняв ее молчание за согласие, она берет с полки Крессы расческу.
— Рыжие, — говорит она, пытаясь причесать свалявшиеся космы Британники. — Твои волосы рыжие.
Амара никогда еще не видела таких волос. Она представляет, как они пылали под июльским солнцем, когда белокожая Британника обнаженной стояла на невольничьем рынке. Очевидно, Феликсу захотелось иметь экзотическую рабыню, и его нисколько не заботило, что она не может говорить.
— Проклятый осел, — бормочет она себе под нос.
Британнике наверняка больно, когда Амара пытается распутать ее космы, но она сидит не дергаясь. Амара отрешается от внешнего мира, сосредоточенно расчесывая ее волосы, как вдруг от входа доносится голос Феликса, обращающегося к Трасо. Все ее чувства тревожно обостряются.
Кто-то переступает через порог лупанария. Британника резко разворачивается и кричит что-то Амаре. Ее крик больше походит на приказ, чем на предостережение, но Амара понятия не имеет, чего от нее хочет эта иноземка.
— Неужто дружбу завели?
Феликс стоит в дверном проеме, глядя на них. Британника подбирается, словно тигрица на арене, оскаливает на Феликса зубы и шипит. Амара поневоле вспоминает, как обзывала эту строптивицу Виктория: «Дикарка».
Хозяин невозмутимо достает из туники ножик и разглядывает его, словно проверяя на чистоту. Британника перестает шипеть и наблюдает за ним бешено раскрытыми глазами. Феликс небрежно, без особой угрозы взмахивает ножом.
— Что, не нравится?
— Она не понимает по-латыни, — говорит Амара.
— О, меня она понимает, — отвечает он. — Мы прекрасно друг друга понимаем, разве я не прав? — Словно в ответ на его слова, Британника прижимается к стене. — Вот видишь, — обращается он к Амаре, убирая ножик. — Она говорит на моем языке.
— Она не понимает здешней жизни, — произносит Амара. — Она кричит ночами напролет. Это плохо для дела.
Феликс пожимает плечами.
— Привыкнет. А если и нет… — он пожимает плечами, — некоторым клиентам это даже нравится. Хотя тебе-то волноваться не о чем. Я тут получил письмо от твоего богатенького мальчика. — Феликс с иронической усмешкой вынимает из туники записку. — Он требует, чтобы ты съехала из лупанария.
— Руфус? — ошеломленно переспрашивает Амара.
— У тебя что, много богатеньких мальчиков? Да, Руфус. Я послал с Галлием ответ. Он платит недостаточно, чтобы спать с тобой каждую ночь. Но я согласился, чтобы ты проводила здесь только две ночи в неделю, если он будет платить вперед.
Амара вспоминает, как Руфус водил ее в театр, как подарил ей веточку жасмина, как покорно принял ее гнев. Она тронута до глубины души, но изо всех сил старается не показать этого Феликсу.
— Чего расселась! — говорит Феликс, раздражаясь на ее вялую реакцию. — Собирай пожитки.
— Но куда мне идти?
— Можешь спать в чулане наверху с Парисом.
— Я не могу оставить Британнику одну. Я обещала Крессе.
Феликс снова достает нож, подходит к Британнике и нацеливает лезвие ей в лицо. Та отшатывается, но, к удивлению Амары, не показывает особого страха.
— Ты. Сидеть. Здесь. Не двигаться.
Он склоняется над чужеземкой и сжимает ее бедро свободной рукой, недвусмысленно угрожая ей изнасилованием. На сей раз ему удается ее испугать. Феликс продолжает стоять над ней, и наконец она съеживается и отводит глаза. Амара никогда еще настолько его не презирала.
Он встает.
— С ней просто нужно быть построже, — говорит он, направляясь к двери. — Давай, собирайся.
Выходя из кубикулы вслед за ним, Амара быстро оглядывается на Британнику. Она надеется, что ненависть на лице девушки предназначена только Феликсу.
Парис встречает новую сожительницу без восторга. Он не смеет выражать недовольство при хозяине, тем более что тот ясно дал понять, что не потерпит их грызню, но, как только Феликс уходит, оставив его в чулане наедине с Амарой, набрасывается на нее с бранью.
— Можешь спать там, — говорит он, показывая на пустые мешки в дальнем углу. — И не смей оттуда высовываться. Не провоняй тут все своей мерзкой щелкой.
— Чья бы корова мычала, — отвечает Амара, бросив на мешки отцовскую сумку. Она и сама не собиралась приближаться к Парису. Чем большее расстояние их разделяет, тем лучше. — Можно подумать, ты сам не торгуешь задницей. Готова поспорить, ты и здесь встаешь на колени не только чтобы драить полы.
— Пошла ты! — Побагровевший от ярости Парис сжимает кулаки.
— Помни, никаких драк, — говорит Амара и усаживается на пол рядом со своей сумкой, давая понять, что ему от нее так просто не избавиться. — Ты же слышал, что сказал Феликс. Только попробуй поставить мне фингал, и посмотрим, что он сделает с тобой. — Парис со страхом отшатывается, и она злорадно продолжает: — Признайся, он ведь трахает тебя точно так же, как и всех нас?
В это мгновение Амара впервые замечает сходство Париса с Фабией — те же испуганно поникшие плечи, та же обида на лице. Она знает, что он ненамного моложе ее, но тощие ноги и болезненная худоба придают ему вид побитого ребенка. Амару пронзает острое чувство вины. Ей хочется сказать ему хотя бы пару добрых слов, но он заговаривает первым.
— Вы мне отвратительны, — сквозь зубы цедит он с перекошенным от злобы лицом. — Все до одной. Проклятые грязные шлюхи. Если я узнаю, что в мое отсутствие ты трогала мои вещи своими мерзкими, погаными пальцами, я тебя убью!
Парис в бешенстве выходит из чулана, и Амара начинает думать, что Руфус, возможно, оказал ей не такую уж хорошую услугу. Она ерзает на горячих пыльных мешках. Они будут ненамного удобнее каменной кровати в кубикуле Дидоны, зато она хотя бы сможет поспать, вместо того чтобы всю ночь работать. Странно сидеть в тихом чулане, зная, что внизу расположен лупанарий. Должно быть, прямо под ней находится кубикула Крессы или Бероники. Амара обводит взглядом полки, висящие на стенах тесной комнатки, заставленные кувшинами, со множеством свертков сукна. На полу рядом с ней лежит полупустой мешок фасоли, который, пожалуй, сможет заменить подушку. Когда она подтаскивает его к себе, из дырочки в углу высыпается несколько фасолин. Она надеется, что здесь не слишком много мышей. Или крыс.
Амара встает и подкрадывается к двери. Она плохо представляет себе, что творится в покоях Феликса. Судя по всему, в соседней комнате спят Галлий и Трасо. Жаль, что она не проявила больше дружелюбия к Парису по крайней мере для того, чтобы выудить из него хоть какие-то сведения.
Прошло всего несколько минут, а Амара уже начинает скучать по оставшимся внизу подругам. Возможно, Трасо даже не объяснит им, что произошло и почему Феликс ее переселил. От непривычного одиночества на ее глаза наворачиваются слезы. Она прислоняется головой к деревянному косяку двери, пытаясь собраться с мыслями. Что толку изнывать от тоски и попусту тратить время в этой каморке? Неизвестно, окупится ли интерес Руфуса и как скоро она ему надоест. Уж лучше использовать эту возможность, чтобы побольше узнать о ростовщичестве Феликса и постараться убедить его, что ее посредничество принесет ему больше выгоды, чем торговля ее телом. Все лучше, чем жить в лупанарии. Она выходит в коридор.
Дверь в кабинет хозяина приоткрыта, чтобы впустить в душную комнату легкий сквозняк. Должно быть, Феликс заметил ее тень, потому что он окликает ее еще прежде, чем она успевает постучать.
— Чего тебе? — не слишком приветливо спрашивает он.
Амара входит в комнату, но держится подальше от его стола.
— Та девушка из «Слона», что расплатилась по ссуде, Питана, упомянула, что у нее может найтись для тебя новая клиентка. Я подумала, что могла бы договориться с ней, пока у меня есть время.
— Мне некого с тобой послать.
— Может, я сама схожу? — спрашивает Амара. — Мне бы только до «Слона» дойти. Я могла бы составить договор и согласовать с тобой условия.
В ожидании ответа Феликса у нее потеют ладони.
— Вижу, стяжательство у тебя в крови, — говорит он.
«Как и у тебя», — сказала бы Амара, будь на его месте любой другой мужчина, который не разгневался бы на подобное сравнение. Вместо этого она пожимает плечами.
— Все хотят заработать. В данном случае я зарабатываю для тебя.
— Тогда иди, — говорит он, возвращаясь к своим счетам и отпуская ее взмахом руки.
«Слон» — более внушительное и просторное заведение, чем «Воробей». Над дверным проемом висит медный фонарь в форме слона с позвякивающими колокольчиками, а стены внутри увешаны картинами, изображающими бой гладиаторов с огромными зверями.
У лупанария и трактира немало общих посетителей, и, когда Амара облокачивается на стойку, трактирщик Ситтий кивает ей в знак приветствия.