Вечер проходит в приятной атмосфере. Яства хороши, если не роскошны, а вино льется рекой. Мужчины устраивают шуточный рукопашный бой, который развлекает Руфуса, а Квинта приводит в нездоровый азарт, и, все больше пьянея, цитируют друг другу стихи и выдумывают собственные рифмы. К радости Амары, Луцию явно понравилась Дидона, хотя она и подозревает, что он, в отличие от Руфуса во время их первой встречи, вовсе не находится в поисках любви. Амара прикасается к своим новым серьгам, которые он ей подарил, и чувствует, как они слегка покачиваются. Хранящаяся в его комнате деревянная шкатулка день ото дня наполняется подарками, и все эти сокровища принадлежат ей. Она вкладывает руку в его пальцы и поглаживает его ладонь, пока он добродушно улыбается над очередной остротой Квинта.
Амаре хотелось бы поделиться удачей и с другими подругами, но ей сложно представить, как повели бы себя на подобном вечере Бероника или Виктория. Эта мысль будит в ней чувство вины. Виктория, скорее всего, держалась бы слишком доступно и легко могла устроить танцы с раздеванием, как на Виналиях. Тем самым она нарушила бы баланс, сорвав завесу, скрывающую истинные намерения, стоящие за подобными ужинами.
— Пожалуй, пора в кровать, — говорит Квинт, с наслаждением потягиваясь. Можно подумать, что хозяин дома — он, а не Друзилла. — Иначе я буду неспособен ни на что, кроме сна.
— Надеюсь, ты не посмеешь мертвецки уснуть под моей крышей, — отвечает Друзилла. — Не могу представить себе худшего оскорбления.
Все смеются, и мужчины, пожелав друг другу спокойной ночи и прихватив каждый по девушке в качестве трофея, расходятся по комнатам.
Дом Друзиллы уступает в размерах и роскоши особнякам ее клиентов, но он удобен и элегантно отделан. Все комнаты, которые видела Амара, расписаны любовными сценами на мифологические сюжеты. Она обычно проводит ночь в покоях над маленьким двориком и столовой, украшенных росписью с изображением Леды и лебедя.
Служанка провожает Руфуса и Амару в спальню. Он начинает раздевать ее, даже не дожидаясь, пока девушка разожжет все лампы. Амара не впервые замечает, что Руфус зачастую словно не видит прислуживающих ему рабов. В его особняке Виталио без доклада заходил в спальню, чтобы принести им вино или фрукты, даже когда они были в постели, пока Амара не попросила, чтобы он больше так не поступал.
«Он об этом ничего не думает!» — возразил тогда Руфус, но Амара в этом сильно сомневалась. Однажды, пока Руфус разглагольствовал об очередной пьесе, Виталио взглянул на нее как раб на такую же рабыню, и ей сразу стало ясно, что она ему не нравится. Необходимость прислуживать ей возмущала его, хотя она до сих пор не понимает почему.
К ее облегчению, этим вечером они не успели перейти к ласкам до ухода служанки. В последнее время Амаре стало сложнее притворяться перед Руфусом. Его чувства к ней кажутся искренними, но ей сложно представить, что произойдет, если она попытается удовлетворить собственные желания или хотя бы намекнет, что они у нее есть. Проще ублажать его и изображать самозабвенное наслаждение. Она знает, что Сальвий в конце концов остыл к ней как раз потому, что оказался неспособен доставить ей наслаждение, хотя сам просил ее не притворяться.
Больше всего ей нравятся минуты после секса, когда Руфус объясняется ей в любви и обнимает ее так, словно никогда не отпустит. Она не слишком верит его словам, понимая, что он не может любить ее как равную, так же глубоко, как она любила свою семью и любит Дидону. И все-таки ей никогда не надоедает слушать его признания.
Руфус целует ее на прощание и тихонько выходит из комнаты. Снизу, из дворика, слышно, как он перешучивается с двумя другими мужчинами. Он редко остается у Друзиллы на всю ночь, но Амара не намерена сообщать об этом Феликсу. Одно из преимуществ связи с Руфусом — возможность переночевать в доме подруги в качестве гостьи, а не рабыни. Она улыбается, представляя, что в одной из ближайших комнат так же спокойно растянулась в постели Дидона, и впереди их ждет ночь блаженного, безмятежного сна.
В прохладном утреннем воздухе витает запах осени. Амара и Дидона, наслаждаясь спокойствием, ждут хозяйку дома в маленьком дворике. Друзилла находчиво расположила фонтан у стены, а не в центре, где он занимал бы слишком много места. Вода каскадами ниспадает на синюю мозаику, орошая брызгами статую обнаженной Венеры, стоящей с краю чаши и будто собирающейся искупаться.
— Здесь так красиво! — говорит Дидона, озираясь.
— Этот фонтан — само совершенство, — соглашается Амара.
— Рада, что вам он приглянулся. — Обернувшись, девушки видят облаченную в легкую тунику Друзиллу. На ее плече сверкает золотой браслет. Голова ее обернута шелковым платком, и Амаре сразу же хочется такой же. Это прекрасный способ спрятать непричесанные волосы на случай, если потребуется произвести на кого-то впечатление утром. — Почему бы вам не перекусить со мной перед уходом?
Подруги с удовольствием соглашаются и следуют за ней в столовую. С вечера ее убрали, и на столе для закусок ждет блюдо с фигами, грушами и хлебом.
— Ну, как тебе Луций? — спрашивает Друзилла, удобно устроившись на ложе и пригласив девушек занять место напротив. — Кажется, он тобой совершенно очарован.
— Он хочет попытаться найти мою семью, — с радостным волнением говорит Дидона, переводя взгляд с Друзиллы на Амару. — По его мнению, это возможно благодаря цензу.
— Но это же чудесно! — восклицает Амара.
— Он сказал это до или после? — спрашивает Друзилла.
— После, — отвечает Дидона. — Перед самым уходом.
— Хороший знак, — кивает Друзилла. — В таком случае он говорил серьезно. Но тебе все равно лучше ему напомнить. Луций не привык думать о других. — Пододвинув к ним блюдо, она дожидается, пока они угостятся, прежде чем начать есть самой. — И что ты намерена делать, если он их найдет?
— Не знаю, — с неуверенным видом произносит Дидона. — Мне было бы очень важно узнать хотя бы, что они живы.
— Разве они тебя не выкупят? — Друзилла надкусывает грушу.
Амара обеспокоенно смотрит на Дидону. Они уже много раз обсуждали эту возможность.
— Нет, — говорит Дидона. — Вряд ли. Я не могу вернуться после того, что со мной стало. Мне больше нет места дома. Если бы я была свободна и у меня были сбережения, они могли бы закрыть на это глаза. Сохранить лицо и притвориться. Но они не примут меня такой… как есть.
— Луций знает?
— Да. Я сказала ему, что мне нет пути назад.
— Возможно, это к лучшему. Так ему меньше мороки. Если не придется опасаться осложнений, он может и впрямь оказать тебе эту услугу. Впрочем, возможно, он наконец открыл в себе романтика.
— Вы с Луцием раньше…
— Да, когда-то мы были любовниками, — кивает Друзилла. — Это продолжалось несколько месяцев. Он и сейчас иногда меня посещает. Я испытываю к нему некоторую привязанность. Однако приходится тщательно скрывать это от Квинта. В нем столько гордости, что вам и не снилось. — Она, вскинув бровь, смотрит на Амару. — Хотя тебе следует быть еще осторожнее. Руфус не потерпит соперников.
— Это так, — отвечает она. — Но ему нечего опасаться. — Она, опустив взгляд, чистит свою фигу и думает о Менандре. Дидона настояла, чтобы она перестала общаться с ним и даже переписываться на стене. Амаре не хватило духу признаться ему, что у нее появился покровитель, и она малодушно послала Дидону в гончарную лавку вместо себя. Ей больно даже думать о нем. Она вскидывает взгляд со светлой очищенной фиги в своих ладонях на Друзиллу. — Ты когда-нибудь была близка с Руфусом?
— Тебе действительно важен ответ на этот вопрос?
— Нет, — отвечает Амара. — Мои чувства не… — Она умолкает, не зная, как объяснить, что с ней происходит, и пожимает плечами.
— Лишь очень недолго, — говорит Друзилла, следя за ее реакцией. — Вижу, что я тебя расстроила.
— Вовсе нет, — возражает Амара, удивляясь собственному потрясению. — То есть я не ревную. Просто он уверял меня, что нет. Он был весьма убедителен.
Друзилла смеется.
— Мужчины — прирожденные лжецы. Прими это как комплимент. Он не хотел ранить твои чувства. По крайней мере, он понимает, что они у тебя есть.
— А Квинт не понимает? — спрашивает Дидона.
— Как сказать… — сухо говорит Друзилла, отломив кусок хлеба и снова откинувшись на подушки. — Мне даже не нужно спрашивать, спал ли кто-то из вас с Квинтом. Я знаю, что вы с ним спали. Иначе он бы уже измучил меня просьбами заняться с вами сексом. — Девушки смеются. — Он именно таков, каким кажется, — продолжает она. — Со временем на удивление сильно прикипаешь к мужчинам. Даже к Квинту.
— Но не ко всем, — говорит Амара.
— Ты про вашего хозяина? — спрашивает Друзилла.
Амара кивает, не желая называть его по имени.
— Ну не знаю, — поддразнивает ее Дидона. — Вы с Феликсом часами вместе разбираете счета. Неужели он ни разу не показывал себя с доброй стороны?
— Он конченый ублюдок, — со злостью отвечает Амара. Это скверное слово омрачает их приятное утро, принеся с собой беспросветность лупанария. — Прости, — обращается она к Друзилле, вспыхнув от смущения. — Я не хотела выражаться так грубо.
— Уверена, что никого из нас не шокируют крепкие выражения, — смеется Друзилла. — Квинт тоже ублюдок, хоть я ни разу и не злилась на него настолько, чтобы так его назвать. Только в моем случае он мне платит, и, поверь, я понимаю, в чем разница, — добавляет она, посерьезнев.
«Это потому, что она свободна, а мы рабыни», — думает Амара. Друзилла так гостеприимна и дружелюбна, что об этом легко забыть, но, будучи вольноотпущенницей, она почти настолько же далека от них, как и Руфус. Хотя ей и приходится зарабатывать на хлеб тем же ремеслом, что и им.
После упоминания о Феликсе между девушками возникает скованность, и беседа лишается непринужденности.
— Пожалуй, нам пора возвращаться, — бормочет Дидона после того, как в разговоре второй раз виснет неловкая пауза.
Друзилла не уговаривает их задержаться, но любезно приглашает посетить ее дом снова, словно они ее настоящие гостьи, а не жрицы наемной любви. На пороге Дидона и Амара на мгновение замирают, глядя, как мимо протекает уличная жизнь. Потом Дидона спускается на тротуар, и Амара следует за ней.