– Вы что-то чувствуете? – спросила ведьма.
– А что я должна чувствовать?
– Прекрасно, – объявила ведьма. – Я начинаю. Если хотите, я могу работать за шторкой.
– Нет, – сквозь зубы возразила Брайс. – Мне спокойнее, когда я все вижу.
Довольно отсрочек. Довольно ожидания.
Ведьма взяла скальпель, уверенным движением прикоснулась к шраму. Брайс снова вздрогнула, шумно выдохнув сквозь зубы.
– Лежите спокойно, – предупредила ведьма. – Я сделала надрез. Теперь буду вскрывать ткань шрама.
Хант безотрывно смотрел на нее. Брайс заставила себя думать о нем, а не о бедре. В ту ночь он был там. В переулке, где на нее напал кристаллос.
Появилось воспоминание. Туман боли, ужаса и горя слегка разошелся. Ее держали сильные теплые руки. Совсем как сейчас. Он что-то ей говорил. Потом наступила тишина. Сильные теплые руки переместились на ее бедро, удерживали ее, пока она дергалась, кричала и всхлипывала. А он снова и снова повторял: «Я нашел тебя».
– Я смогу удалить бо́льшую часть шрама, – сказала ведьма. – Но… – Она тихо выругалась. – Луна в небесах, вы только посмотрите на это.
Брайс отказалась, однако Хант перевел глаза на экран, куда выводилось изображение ее окровавленной раны. У него на подбородке дернулась жилка. Брайс поняла: ей лучше не смотреть. И это она два года носила в себе!
– Не понимаю, как вы вообще ходили, – призналась ведьма. – Вы ведь совсем не принимали болеутоляющие?
– Только когда боль обострялась, – шепотом ответила Брайс.
– Брайс… сейчас мне нужно, чтобы вы лежали как можно спокойнее. Постарайтесь не шевелиться. И дышите. Чем глубже, тем лучше.
– Хорошо, – едва слышно ответила Брайс.
Хант держал ее за руки. Брайс пыталась дышать ровно…
Казалось, ей в рану плеснули кислоты. Кожа зашипела, кости стали плавиться.
Вдох-выдох, вдох-выдох. Она выдыхала ртом, сквозь стиснутые зубы. Боги, боги…
Хант сплел их пальцы.
Вся нога Брайс была как будто охвачена огнем.
– Когда в ту ночь я добрался до переулка, – сказал Хант, перекрывая ее шумное, отчаянное дыхание, – ты была вся в крови, но пыталась его защищать. Ты не подпускала нас к нему, пока мы не показали тебе жетоны и не убедили тебя, что мы легионеры.
Брайс всхлипнула. Ее дыхание не поспевало за острым как бритва проникновением скальпеля в недра раны.
Пальцы Ханта гладили ее лоб.
– И тогда я подумал: «Вот бы кто-то так прикрывал мою спину. Вот бы мне такого друга». А знаешь, почему мы поначалу цапались, когда встретились снова? В глубине души я знал, что это так, и боялся себе признаться.
Брайс было не унять слез, текущих по щекам.
– Я был не только в переулке. В комнате дознания тоже, – продолжал Хант, не сводя с нее глаз и нежно гладя по волосам. – Я все видел и слышал.
Боль проникла так глубоко, что Брайс не выдержала и закричала.
Хант нагнулся к ней, коснувшись своим прохладным лбом ее горячего лба.
– Все это время я знал, кто ты. Я никогда не забывал о тебе.
– Начинаю удаление и стабилизацию яда, – объявила ведьма. – Будет еще больнее, но я почти закончила.
Брайс не могла дышать. Не могла думать ни о чем, кроме Ханта, его слов, боли в ноге и шраме в собственной душе.
– У тебя получилось. Слышишь, Брайс? У тебя получилось.
Ничего у нее не получилось. Очередной приступ боли заставил ее выгнуться, насколько позволяли ремни. Но ее горло никто не сдерживал, и она заорала на весь лечебный кабинет.
Хант все так же крепко держал ее за руки.
– Почти закончила, – сопя от напряжения, сказала ведьма. – Брайс, потерпите еще немного.
И она терпела. Ради Ханта и его руки, ради нежности в его глазах она терпела. Изо всех остающихся сил.
– Я нашел тебя, – прошептал он. – Дорогая, я нашел тебя.
Раньше он говорил другое слово: «дорогуша» – насмешливое, дразнящее. И ее это жутко раздражало.
Но не сейчас, когда он держал ее за руку, смотрел в глаза и, казалось, разделял с нею всю боль.
– Дыши, – велел он. – У тебя получится. Мы пройдем и через это.
«Пройдем. Вместе. Вместе пройдем через жизненные встряски. Через хаос, зовущийся окружающим миром». Брайс заплакала, и не только от боли.
Хант, словно почувствовав это, вновь наклонился к ней и приник к ее губам.
Это был едва осязаемый поцелуй, легкий как перышко. Но от него в груди у Брайс вспыхнула звезда. Свет, так долго спящий, начал заполнять все ее тело.
– Солас пылающий, – прошептала ведьма, и боль вдруг исчезла.
Казалось, ведьма щелкнула невидимым выключателем, поскольку боль ушла совсем. Это было так удивительно, что Брайс, временно забыв о Ханте, перевела взгляд на ногу, увидела брызги крови и… зияющую рану. Ее нога была располосована на целых шесть дюймов. Может, Брайс и потеряла бы сознание, если бы вместе с раной не увидела другое. Между пластинами пинцета, который держала ведьма, извивалось что-то похожее на червя.
– Если бы моя магия не стабилизировала яд, он бы сейчас был жидким, – пояснила ведьма.
Она осторожно поместила яд – прозрачного, извивающегося червя с черными крапинками – в стеклянную банку. Он и там извивался, как живое существо. Ведьма быстро закрыла крышку. Послышалось гудение ее магии. Яд мгновенно превратился в лужицу, но и сейчас продолжал пульсировать, словно искал способ выбраться наружу.
Хант продолжал смотреть только на Брайс.
– Сейчас я промою вам рану, наложу швы, а затем мы проверим действие противоядия, – сказала ведьма.
Брайс кивнула, едва слыша. В мозгу продолжали звучать слова Ханта: «Я тебя нашел».
Она сжала его пальцы. Глаза сказали ему то, чего не могло сказать ее воспаленное горло: «И я тебя нашла».
Через полчаса Брайс уже сидела на столе. Хант обнимал ее за талию, прикрывая крылом. Оба смотрели, как магия ведьмы, превратившись в беловатый луч, обвилась вокруг лужицы яда внутри банки, превратив яд в тонкую нитку.
– Вы уж простите, если мой метод проверки противоядия не отвечает строгим условиям медицинского эксперимента, – сказала ведьма.
Она прошла туда, где в прозрачной пластиковой коробочке лежала обыкновенная белая таблетка. Подняв крышку, ведьма поместила внутрь нить яда. Та лентой обвилась вокруг таблетки и попыталась вырваться наружу, но ведьма быстро закрыла крышку.
– Наркотик, проникший на улицы, – гораздо более сильная версия синта, чем эта таблетка, – сказала она. – Сейчас я хочу убедиться, сможет ли моя целительская магия удержать яд и смешаться с ним, чтобы затем атаковать синт.
Ведьма сосредоточилась. Ее магия заставила нить яда светиться. Через мгновение нить втянулась в таблетку. Но лицо ведьмы оставалось сосредоточенным. Казалось, она следила за тем, что происходило внутри таблетки.
– Значит, ваша магия сейчас стабилизирует яд, проникший в таблетку? – спросила Брайс. – Уничтожает силу синта?
– В основном – да, – ответила ведьма, продолжая следить за таблеткой. – Основная часть моих усилий тратится на то, чтобы яд оставался в стабилизированном состоянии и противодействовал синту. Потому я и ищу способ исключить себя из цепочки, чтобы этим мог пользоваться каждый и без моего присутствия.
Брайс больше ни о чем не спрашивала.
Пока ничего не происходило. Таблетка оставалась на месте. Прошла минута. Вторая. Уже и третья приближалась к концу, как вдруг… Таблетка посерела и исчезла, оставив лишь несколько крупинок. Вскоре не стало и их. Коробочка была пуста.
– Сработало? – нарушил молчание Хант.
– Похоже что да, – сказала ведьма, глядя на опустевшую коробочку. – Я хочу продолжить опыты и найти способ заставить противоядие действовать без моей стабилизирующей магии. Если хотите, могу потом прислать вам пузырек с несколькими каплями яда. Некоторым нравятся такие напоминания о потраченных усилиях.
Брайс машинально кивнула. Она совершенно не представляла, что делать дальше.
62
Брайс позвонила Джезибе, объяснив, что сегодня никак не может появиться в галерее и просит дать ей выходной день. Начальница восприняла ее просьбу с обычным равнодушием, но потребовала завтра утром обязательно явиться на работу, если Брайс не хочет превратиться в ослицу.
Из клиники возвращались по воздуху. Хант на руках донес Брайс с крыши до квартиры и дальше – прямо на диван в гостиной. Здесь, как он сказал, она останется до конца дня, свернувшись калачиком рядом с ним и окруженная его теплом.
Брайс с удовольствием провела бы на диване весь день и вечер, если бы не звонок на телефон Ханта. Ангел в это время готовил еду.
– Слушаю, Микай.
Брайс замерла. Потом услышала мелодичный, холодный голос архангела, проникший даже в гостиную:
– Жду у себя. Немедленно. Вместе с Брайс Куинлан.
Пока Хант надевал доспехи и шлем, пока собирал оружие, его подмывало сказать Брайс, чтобы бросала все, садилась на первый поезд и ехала подальше от этого долбаного города. Он знал: встреча с Микаем не предвещает ничего хорошего.
Брайс хромала. Швы на ее ране требовали бережного обращения. Хант выбрал ей не слишком облегающие спортивные брюки и прямо в гостиной помог надеть. Ведьма попросила ее показаться через месяц и пометила у себя в записях. Хант только сейчас сообразил, что через месяц он может очутиться совсем не здесь. Возможных причин было две: провал в расследовании дела или любая неожиданность, порожденная нынешней обстановкой в Комитиуме.
Брайс едва шагнула к двери, как Хант подхватил ее на руки, вынес из квартиры на крышу и вместе с нею взмыл в небо. В полете они почти не разговаривали. Да и к чему им слова после сегодняшнего утра? Его мимолетный поцелуй сказал ей достаточно, равно как и ему – свет, которым лучились ее глаза.
Они пересекли черту, и назад уже не вернуться.
Среди пяти башен Комитиума башня губернатора занимала центральное место. Хант приземлился на балконе. В коридоре перед кабинетом Микая, где обычно не протолкнуться, было пусто. Дурной знак. Хант понес Брайс к кабинету.