Лехаба что-то прошипела в сторону беглянки, после чего укрылась хвостом Сиринкса, будто меховой накидкой.
Брайс покачала головой. Боковым зрением она увидела, что Хант пристально смотрит на нее, и совсем не так, как обычно смотрели мужчины.
– А откуда все эти зверюшки в террариумах?
– Бывшие любовники и соперники Джезибы, – прошептала из-под накидки Лехаба.
– Я слышал нечто подобное.
– Сама я ни разу не видела, чтобы она кого-то превращала в животное, – сказала Брайс, – но я стараюсь ее не злить. Мне совсем не улыбается превратиться в свинью, если Джезиба разозлится на меня за проваленную сделку.
Губы Ханта изогнулись вверх, выражая смесь изумления и ужаса.
Лехаба открыла рот. Вероятно, собиралась назвать Ханту все имена, какие дала обитателям террариумов. Брайс ее опередила:
– Я тебя позвала, поскольку взялась за список перемещений Даники в последние дни ее жизни.
Брайс дотронулась до листа, который начала заполнять.
– В самом деле? – спросил Хант, не сводя глаз с ее лица.
Брайс откашлялась и кивнула:
– Тяжелое это дело. Заставляешь себя вспоминать. Я подумала… может, ты поспрашиваешь меня? Это подхлестнет… поток воспоминаний.
– Хорошо.
Брайс с тревогой ждала услышать знакомые слова о нехватке времени, о порученном им расследовании. Потом еще и упрекнет ее в проволочках и излишней сентиментальности.
Но Хант просто разглядывал книги, террариумы и аквариумы, дверь в душевую в дальнем конце. Потом поднял голову к потолку. Потолок, расписанный под звездное небо, заставил его поморщиться. Но вместо вопросов о Данике ангел задал ей другой:
– У тебя в университете был курс древней истории?
– Да. Факультативный. Мне нравились знания о древнем мире. У меня было «отлично» по классической литературе, – добавила Брайс. – А в детстве я учила древний язык фэйцев.
Язык она постигала самостоятельно, захлестнутая внезапным интересом побольше узнать о своем наследии. Этими знаниями Брайс рассчитывала при первой встрече с родным отцом произвести на него впечатление. Встреча обернулась сплошным дерьмом, и она забросила изучение древнего языка. Все это выглядело слишком по-детски, но Брайс было плевать.
А ведь знание древнейшего из фэйских языков сейчас очень бы пригодилось. Самые ценные фэйские древности находились не в зале. Здесь. Но Брайс могла с трудом прочитать лишь отдельные слова.
Хант снова обвел взглядом подземную библиотеку.
– Как ты попала на работу в галерею?
– После университета мне было никуда не устроиться. В музеи меня не брали из-за недостатка опыта, а прочие галереи принадлежали разным извращенцам, смотревшим на меня как на… деликатес.
Глаза ангела помрачнели. Гнев, бурливший внутри его, был проявлением сочувствия. Брайс постаралась этого не заметить.
– Но моя подруга Фьюри…
Хант слегка напрягся. Он наверняка знал репутацию Фьюри.
– У них с Джезибой была какая-то общая работа на Пангере. Джезиба обмолвилась, что ей нужна помощница, и Фьюри буквально затолкала ей в глотку мое резюме, – усмехнулась Брайс. – Джезиба предложила мне работу, поскольку не хотела брать какую-нибудь жеманную капризную особу. Работа слишком грязная, клиенты не любят светиться. Джезибе требовалась помощница, которая умеет общаться и в то же время немного разбирается в древнем искусстве. Вот так я и попала в «Грифон».
Хант переварил услышанное, затем спросил:
– Как твои нынешние отношения с Фьюри Акстар?
– Никак. Она сейчас на Пангере. Делает то, что умеет делать лучше всего.
Конечно, это совсем не ответ.
– Акстар когда-нибудь рассказывала тебе, чем она там занимается?
– Нет. Я и не горю желанием узнать. Рандалл – муж моей матери – немало мне порассказал о войне. Я и задумываться не хочу о том, что делает там Фьюри.
Кровь, грязь, смерть. Наука против магии, машины против ваниров, бомбы и химия против первосвета, когти против пуль.
Рандалл провел на Пангере три года, отслужив там по обязательному призыву в армии. В армию призывались все, кто относился к категории перегринов (кроме Низших). Пусть отчим и молчал о некоторых сторонах своих армейских будней, но Брайс знала: эти три года оставили шрамы не только на его теле. Шрамы в душе были значительно глубже. Убивать подобных себе – занятие не из легких. Но законы, установленные астериями, отличались крайней жестокостью. За любой отказ служить расплачивались собственной жизнью и репрессиями в отношении близких. Немногие остававшиеся в живых превращались в рабов, и на их запястьях появлялись те же буквы, что и у Ханта.
– Ты исключаешь шанс, что убийца Даники мог быть каким-то образом связан с…
– Да! – прорычала Брайс, поняв вопрос. Пусть они с Фьюри и не общались, но она это знала. – Враги Фьюри не были врагами Даники. Едва Бриггс оказался за решеткой, Фьюри прекратила со мной общаться.
С тех пор они больше не виделись.
Решив сменить тему разговора, Брайс спросила:
– А сколько тебе лет?
– Двести тридцать три.
Она быстро проделала вычисления в уме и нахмурилась:
– Значит, во время бунта ты был совсем молод? И уже командовал легионом?
Неудачный мятеж ангелов произошел двести лет назад. По ванирским меркам Хант был слишком молод для командира столь высокого ранга.
– Это определили мои магические способности. – Он поднял руку, и вокруг пальцев заплясали молнии. – Отличался умением убивать.
Брайс что-то пробурчала.
– А тебе доводилось убивать? – вдруг спросил Хант, внимательно глядя на нее.
– Да.
В глазах ангела она прочла изумление. Брайс совсем не хотелось вспоминать об истории, случившейся в их выпускной год. Тогда они обе загремели в больницу. У Брайс была повреждена рука. От украденного мотоцикла осталась груда металла.
– Биби, хватит делать из этого секрет! – послышался голос Лехабы. – Ати, я столько лет прошу ее рассказать, а она не желает. Про разную чепуху – пожалуйста. Но что-то по-настоящему интересное – ни за что.
– Лехаба, отстань.
Воспоминания о той «увеселительной» поездке и сейчас вызывали у Брайс жуткие ощущения… Улыбающеея лицо Даники, лежащей на соседней койке. Торн, несущий Данику по лестнице их общежития (вопреки ее протестам). Потом целую неделю вся стая хлопотала над ними. Натали и Зельда в один из вечеров прогнали всех парней, и они устроили отпадный девичник. Но прочие события меркли по сравнению с тем, что произошло между Брайс и Даникой во время поездки. Последний барьер рухнул, и они открылись правде.
«Я люблю тебя, Брайс. Я так виновата».
«Закрой глаза, Даника».
Воспоминания разбередили рану в груди Брайс. Глубокую, вопящую.
Лехаба продолжала ворчать. Хант внимательно наблюдал за Брайс.
– Можешь вспомнить хоть одно счастливое событие в последнюю неделю жизни Даники?
Кровь бешено понеслась по телу Брайс.
– В ту неделю их было… очень много.
– Выбери одно. С него и начнем.
– Это твой способ разговорить свидетелей?
Хант наклонился вперед, поправил крылья:
– Это способ помочь тебе составить список.
Он не шутил. Вгляд Ханта и само его внушительное присутствие говорили о серьезности намерения.
– Татуировка у меня на спине, – сглатывая, сказала Брайс. – Мы с нею сделали одинаковые, и как раз в ту неделю. Однажды вечером напились до бесчувствия. Я была в таком отрубе, что даже не спрашивала, какую картинку татуировщик вырисовывал у меня на спине. Кое-как очухалась с похмелья. Чувствую – спина болит.
– Надеюсь, ты не пожалела об этой картинке, – осторожно предположил Хант.
Грудь снова сдавило, но Брайс улыбнулась:
– Не жалела и не жалею.
– А что Даника делала в тот день, накануне похода в татуировочный салон?
Вопрос был задан спокойным тоном, однако Хант внимательно следил за каждым жестом Брайс. Казалось, считывал с нее то, чего не видела она сама.
Не выдержав столь проницательного взгляда, Брайс взяла ручку и стала записывать воспоминания… Глупое желание, загаданное Даникой у ворот Старой Площади. Пицца, которую они уплетали в магазине, запивая пивом и без умолку болтая. Салон причесок, где Брайс, позевывая, листала глянцевые журналы со светскими сплетнями, а парикмахерша трудилась над пурпурными, синими и розовыми прядями Даники. Другой магазин, невдалеке от их прежней квартиры. Зайдя туда с Торном, Брайс увидела Данику, засунувшую голову в упаковку чипсов. Она смачно жевала, не успев за них заплатить. Спортивная арена университета, где они с Даникой глазели на тренировку команды Итана. Разгоряченные парни носились по полю, а они оценивали их мужские качества… Брайс писала, пока невидимые стены вновь не сомкнулись вокруг нее.
– По-моему, на сегодня достаточно, – сказала она, пытаясь унять дрожь в одном колене.
Взглянув на список, Хант открыл рот, но не успел ничего сказать. Зазвонил телефон Брайс.
Спасибо Урде за своевременное вмешательство. Однако стоило Брайс взглянуть на сообщение, она нахмурилась. Заинтригованный Хант заглянул через плечо.
Сообщение было от Рунна. «Жду тебя в Храме Луны через полчаса».
– Думаешь, это как-то связано с прошлой ночью? – спросил Хант.
Брайс не ответила и напечатала: «Зачем?»
«Это единственное в городе место, где нет камер».
– Интересненько, – пробормотала Брайс. – Как ты думаешь, намекнуть ему, что я приду не одна?
– Ни в коем случае. – Улыбка Ханта была воплощением лукавства.
Не удержавшись, Брайс тоже улыбнулась во весь рот.
21
Рунн Данаан дожидался появления сестры во внутреннем святилище, прислонившись к мраморной колонне. Мимо проходили туристы, торопившиеся нащелкать снимков. Покров теней, окружавший Рунна, делал его невидимым для посетителей. Помещение внутреннего святилища было просторным, с высоким потолком. Размеры вполне соответствовали величине статуи, восседавшей на троне в дальнем конце.
Луна, в виде женской фигуры высотою в тридцать футов, сидела на узорном золотом троне. Статую богини высекли из сверкающего лунного камня, сделав это с большой любовью и усердием. На вьющихся волосах, уложенных в высокую прическу, покоилась серебряная тиара в форме полной луны, поддерживаемой двумя полумесяцами. У ног богини, обутых в сандалии, лежали два одинаковых волка. Их злобные глаза говорили каждому паломнику: «Только попробуй приблизиться». На спинке трона висел лук из чистого золота и колчан, полный серебряных стрел. Тонкие пальцы богини, покоящиеся на коленях, прятались в складках туники.