Но где-то между тем моментом и настоящим Джесс Огилви успела одеться, уйти из дому и исчезнуть. Может, она бродит где-то, потеряв память? Или спряталась и замысливает месть?
Я не знаю.
И ничего не могу сказать копам, чтобы не вызвать у них подозрений.
Через несколько минут после половины шестого, набравшись храбрости, я выхожу из комнаты. Чувствую запах пекущегося пирога с голубикой (единственная хорошая вещь в Синей пятницы еды, если вы спросите мое мнение), и я знаю, что он будет готов к шести часам, как и все остальное; мы едим по расписанию, чтобы сохранять спокойствие Джейкоба.
Дверь в его комнату открыта, он стоит на стуле и ставит один из своих блокнотов про «Борцов с преступностью» на полку, где ему отведено строго определенное место.
– Привет, – говорю я.
Джейкоб не отвечает. А вместо этого садится на кровать, прислоняясь спиной к стене, и берет с тумбочки книгу.
– Я видел, тут были копы.
– Коп, – бормочет Джейкоб. – Один.
– О чем он хотел поговорить с тобой?
– Джесс.
– Что ты сказал ему?
Джейкоб подтягивает колени к груди:
– «Если ты построишь его, он придет».[15]
Мой брат, может, и не умеет общаться, как все обычные люди, но я научился понимать его. Когда он не хочет разговаривать, то прячется за чужими словами.
Я сажусь рядом с ним и смотрю в стену, пока он читает. Мне хочется сказать ему, что я видел Джесс живой во вторник. Хочется спросить его, видел ли он ее и не оттого ли тоже не хочет говорить с полицейскими.
Гадаю, есть ли ему что скрывать, как и мне.
Впервые в жизни у нас с Джейкобом, вероятно, появилось нечто общее.
Эмма
Все началось с мыши.
После нашей еженедельной субботней экскурсии по магазинам – слава богу, женщину, раздающую образцы продукции, при входе в продуктовый магазин временно заменил какой-то угрюмый подросток, который раздавал вегетарианские сардельки! – я оставляю Джейкоба за кухонным столом доедать ланч, а сама быстренько прибираюсь в его комнате. Он забывает относить стаканы и миски из-под хлопьев вниз, на кухню, и, если я не сыграю роль посредника, кончится тем, что в них вырастут колонии плесени, которые пристанут к посуде как цемент. Я собираю стаю кружек со стола и замечаю крошечную мордочку полевки, которая решила бороться за выживание зимой, поселившись за компьютером Джейкоба.
Стыдно признаться, но у меня типичная женская реакция на мышей: я пугаюсь до ужаса. К несчастью, в этот момент в руках у меня полупустой стакан с шоколадным соевым молоком, и бо́льшая его часть выливается на одеяло Джейкоба.
Не беда, его все равно нужно стирать. Хотя сейчас выходные и это проблематично. Джейкобу не нравится видеть свою кровать незастеленной; она должна быть убрана всегда, когда он не спит. Обычно я стираю его постельное белье, пока он в школе. Вздыхая, я достаю свежие простыни из шкафа и снимаю с кровати одеяло. Придется ему поспать одну ночь под летним лоскутным, с рисунком из старых почтовых марок всех цветов радуги – КОЖЗГСФ – в правильном порядке, его сшила для Джейкоба перед смертью моя мать. Летнее одеяло лежит в черном пакете для мусора на верхней полке шкафа. Я снимаю его оттуда и вытряхиваю содержимое, расправляю одеяло…
На пол падает рюкзак, засунутый между складками.
Который явно не принадлежит моим мальчикам. Телесного цвета, с красно-черными лямками, он пытается подражать сумкам из непромокаемой клетчатой ткани «барберри», но цвета чересчур яркие, а лямки слишком широкие. На одной висит неотрезанный ярлык, на нем заметно место, где был прилеплен ценник.
Внутри лежат зубная щетка, атласная блузка, шорты и желтая футболка. Блузка и шорты большого размера. Футболка намного меньше, на груди эмблема Специальной олимпиады и надпись «Оргкомитет» на спине.
На самом дне рюкзака – вскрытый конверт с открыткой, на лицевой стороне заснеженный пейзаж, а внутри надпись тонким, паутинным почерком: «Счастливого Рождества, Джесс. С любовью, тетя Рут».
– Боже мой! – бормочу я. – Что ты натворил? – На мгновение я закрываю глаза, а потом ору имя Джейкоба. Он вбегает в комнату и резко останавливается, видя у меня в руках рюкзак.
– Ох!
Это звучит так, будто я поймала его на безобидной лжи.
Джейкоб, ты вымыл руки перед едой?
Да, мама.
Тогда почему мыло сухое?»
Ох!
Но это не невинная ложь. Речь идет о девушке, которая пропала. И может быть, уже мертва. О девушке, рюкзак и одежда которой каким-то необъяснимым образом оказались у моего сына.
Джейкоб хочет улизнуть вниз, но я хватаю его за руку и останавливаю:
– Откуда у тебя это?
– Из коробки в доме Джесс, – скрежещет сквозь зубы он и зажмуривает глаза.
Я отпускаю его:
– Объясни мне, почему эти вещи у тебя. Джесс ищут, и все это выглядит не слишком хорошо.
Рука Джейкоба начинает судорожно подергиваться.
– Я говорил тебе, что во вторник пошел к ней домой, как полагалось. И там все было не так.
– Что ты имеешь в виду?
– На кухне стулья опрокинуты, и все бумаги на полу, и диски разбросаны по ковру. Это было неправильно, неправильно…
– Джейкоб, соберись! Откуда у тебя этот рюкзак? Джесс знает, что он у тебя?
В глазах Джейкоба стоят слезы.
– Нет. Ее уже не было. – Он начинает ходить по комнате маленькими кругами, рука у него продолжает дрожать. – Я вошел, а там такой бардак… И я испугался. Я не знал, что случилось. Позвал Джесс, но она не ответила, тогда я увидел рюкзак и другие вещи и взял их. – Его голос как сошедший с рельсов вагончик поезда на американских горках. – «Хьюстон, у нас тут проблема»[16].
– Все хорошо, – говорю я, обнимаю Джейкоба и крепко сжимаю в объятиях; так горшечник придавливает ком глины к гончарному кругу.
Но все совсем даже не хорошо. И не будет, пока Джейкоб не сообщит детективу Мэтсону эту новую информацию.
Рич
Настроение у меня неважное.
Сегодня суббота, и я должен был забрать к себе на выходные Сашу, но пришлось все отменить, как только стало ясно, что у нас срочное расследование, которому я должен отдаться целиком, без остатка. Я собираюсь есть, спать и дышать с мыслью о Джесс Огилви, пока не найду ее живой или мертвой. Это ничуть не смутило мою бывшую, которая пятнадцать минут отчитывала меня, трещала о родительской ответственности и сокрушалась, как же ей строить свою жизнь, если мои срочные дела то и дело мешают этому? Не имело смысла говорить ей, что, по сути, это не мое срочное дело или что исчезновение молодой женщины важнее переноса романтического вечера с ее новым супругом, мистером Коффи. Я убеждаю себя, что пропустить одни выходные с Сашей стоит, если я смогу сделать так, что следующие Клод Огилви проведет со своей дочерью.
По дороге к дому Джесс, где окопалась целая команда криминалистов, мне звонит агент из местного отделения ФБР, который пытался вычислить, где ее мобильный.
– Ты не получаешь сигнала, – повторяю за ним я. – И что это значит?
– Несколько вещей, – объясняет агент. – GPS-локатор работает, только когда телефон включен. Так что он может быть сейчас на дне озера. А может, она жива-здорова, просто зарядка кончилась.
– Ну и как мне определить, что из этого верно?
– Думаю, когда ты найдешь тело, все станет ясно, – отвечает он, после чего я въезжаю в одну из печально известных вермонтских мертвых зон и звонок обрывается.
Когда телефон звонит снова, я все еще кляну ФБР (они хороши в одном, и только в одном: умеют испортить совершенно нормальное местное расследование), так что можете себе представить, как я удивляюсь, услышав голос Эммы Хант. Вчера я оставил ей свою карточку, на всякий случай.
– Я надеюсь, вы сможете заглянуть к нам еще раз, – говорит она. – Джейкобу нужно кое-что вам сказать.
На месте расследования меня ждет группа криминалистов. У меня есть мрачный приятель пропавшей девушки, вероятный убийца, и сенатор штата, который нависает над ухом босса с требованием уволить меня, если я не найду его дочь. Но я отвечаю ей:
– Дайте мне десять минут, – прикрепляю на крышу мигалку и совершаю разворот в неположенном месте.
Настроение немного улучшилось.
У меня есть целых три часа до начала «Борцов с преступностью». Мы сидим в гостиной: Эмма и Джейкоб – на диване, я – в кресле.
– Джейкоб, расскажи детективу все, что ты сказал мне, – говорит Эмма.
Парень закатывает глаза, будто хочет прочесть надпись на потолке.
– В тот день я пришел к ней домой, как мы договаривались. Все было не так. Табуретки на кухне опрокинуты, повсюду на полу разбросаны бумаги, и CD-диски на ковре. Это было неправильно, неправильно. – Голос у него совсем компьютерный, механический. – Ее уже не было. Я вошел, и там бардак… И я испугался. Я не знал, что случилось. Я позвал Джесс, она не откликнулась. Я увидел рюкзак и другие вещи и взял их. «Хьюстон, у нас тут проблема». – Он кивает, довольный собой. – Это все.
– Почему ты солгал мне и сказал, что не ходил к Джесс? – спрашиваю я.
– Я не лгал, – отвечает Джейкоб. – Я сказал, что наше занятие не состоялось.
– Но и про рюкзак ты мне не сказал, – замечаю я.
Он стоит между нами на кофейном столике.
Джейкоб кивает:
– Вы не спрашивали.
«Вот умник нашелся», – думаю я, а Эмма вздрагивает.
– Ребенок с синдромом Аспергера понимает все буквально, – говорит она.
– Значит, если я спрошу его прямо, он и ответит прямо?
– Он, – язвительно произносит Джейкоб, – сидит здесь и все слышит.
Это забавно. Я усмехаюсь и говорю, обращаясь к нему:
– Прости. Как ты попал в дом Джесс?
– Она всегда оставляла дверь в свою комнату в общежитии открытой для меня, и когда я оказался у дома, дверь тоже была открыта. И я вошел, чтобы ждать ее.
– Что ты увидел, когда вошел?