– Конечно, – отвечает женщина. – Вы находитесь на сорок первом градусе двух минутах и четырнадцати секундах северной широты, сто сорок четвертом градусе четырех минутах девятнадцати секундах восточной долготы, на высоте семьсот шестьдесят два метра над уровнем моря и в настоящий момент зависли на одном месте, но двигались по вектору двести тридцать четыре градуса на скорости двенадцать метров в секунду.
– Восхитительно! Спасибо! Кстати, у вас синдром Аспергера?
– Да! – отвечает женщина. – Откуда вы узнали?
– Просто все, что вы сказали, верно и гораздо более детализировано, чем мне было нужно, а кое-что не нужно совсем.
Женщина хмурится:
– Вот как. Вы психиатр?
– Да, – отвечает мужчина. – Но как вы догадались?!
– Вы не знаете, где находитесь и куда направляетесь. Оказались там, где вы есть, благодаря дующему горячему воздуху. Навешиваете ярлыки на людей, задав им пару вопросов, и за пять минут не сдвинулись с места, но в этом отчасти виновата я сама!
Доктор Мартин Кон ниже меня ростом, и у него борода. Он носит очки без оправы и, как только я вхожу в кабинет, направляется ко мне:
– Здравствуйте! Я доктор Кон. Садитесь.
Стулья – металлические каркасы с сиденьями из искусственной кожи. Один оранжевый, и это совершенно невозможно. Другой серый, и у него промятое в центре сиденье, как будто подушка просто сдалась.
В детстве, когда меня просили занять место, я поднимал стул. Теперь я понимаю, что в таком случае нужно сесть. Есть много выражений, которые означают не то, что в них говорится: «заруби себе на носу», «секундочку», «повиси на проводе», «хватит наезжать на меня».
Психиатр достает из кармана ручку. Садится, кладет на колени желтый блокнот.
– Как вас зовут?
– Джейкоб Томас Хант.
– Сколько вам лет, Джейкоб?
– Восемнадцать.
– Вы знаете, почему находитесь здесь?
– А вы – нет?
Доктор Кон записывает что-то.
– Вы знаете, что вас обвиняют в преступлении?
– Да. Раздел тринадцать свода законов штата Вермонт, статья две тысячи триста первая. Убийство, совершенное путем отравления, или убийство, совершенное с помощью яда, в результате внезапного нападения на жертву из засады, или умышленное, преднамеренное и заранее спланированное, совершенное при поджоге или попытке совершения поджога, изнасиловании, сексуальном насилии при отягчающих обстоятельствах, грабеже или краже со взломом, считается убийством первой степени. Все прочие убийства относятся к убийствам второй степени.
Я думал, цитирование статьи из свода законов произведет впечатление на доктора Кона, но он не выказал никаких эмоций.
Может, у него тоже синдром Аспергера?
– Вы понимаете, это серьезное или незначительное обвинение, Джейкоб?
– Это тяжкое уголовное преступление, которое влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок от тридцати пяти лет до пожизненного.
Доктор Кон глядит на меня поверх очков:
– А как насчет условного срока? Вы знаете, что это такое?
– Это когда вам нужно отмечаться у сотрудника суда определенное количество времени, – отвечаю я. – Вы должны выполнять правила и отчитываться, устроиться на работу, жить по известному адресу, не совершать правонарушений, не употреблять алкоголь…
– Верно, – говорит доктор Кон. – Скажите, Джейкоб, на что следует сделать упор вашему адвокату, чтобы защитить вас?
Я пожимаю плечами:
– На мою невиновность.
– Вы понимаете, что означает признание или непризнание вины?
– Да. Виновен – значит вы признаете, что совершили преступление и вас нужно за это наказать. Не виновен – значит вы не признаете, что совершили преступление, и не считаете, что должны понести наказание… но это не то же самое, что быть невинным, так как в нашей правовой системе вас признают виновным или невиновным. Вас не могут признать невинным, даже если вы невинны, как я.
Доктор Кон пристально смотрит на меня:
– Что такое сделка о признании вины?
– Когда прокурор говорит с адвокатом и они приходят к согласию по поводу обвинения, а потом оба выступают перед судьей, чтобы узнать, согласится ли он с ними. Это означает, что в судебном процессе нет необходимости, потому что вы признались в преступлении, сделав соответствующее заявление.
Все это простые вопросы, так как каждая серия «Борцов с преступностью» завершается судом, где судье и присяжным предоставляются доказательства вины подозреваемого. Если бы я знал, что вопросы будут такие легкие, то не нервничал бы так. Я ведь ждал, что доктор Кон станет спрашивать меня о Джесс. О том, что случилось в тот день.
И конечно, я бы не мог ему сказать, значит мне пришлось бы лгать, а это нарушение правил.
– Что такое заявление о невменяемости? – спрашивает доктор Кон.
– Когда вы заявляете, что не виновны, потому что в момент совершения преступления не понимали, что происходит, а потому вас нельзя привлекать к ответственности по закону за ваши действия. Как Эдварда Нортона в «Первобытном страхе».
– Отличный фильм, – говорит психиатр. – Джейкоб, если ваш адвокат считает, что вам не следует давать показания, вы согласны с этим?
– Почему мне не дать показания? Я скажу правду.
– Когда вы можете выступить в суде?
– Я не могу. Адвокат велел мне ни с кем не разговаривать.
– Как вы считаете, какие у вас шансы на признание невиновным?
– Сто процентов, – отвечаю я, – потому что я этого не делал.
– Вам известно, какие серьезные улики существуют против вас?
– Очевидно, нет, так как я не видел документов, которые представят суду…
– Вы знаете об этой процедуре? – удивленно спрашивает доктор Кон.
Я закатываю глаза:
– Согласно параграфу шестнадцать Правил раскрытия информации штата Вермонт, порядка процедуры для Верховного суда, обвинение должно предоставить защите все доказательства, которые собраны по делу, включая фотографии, документы, заявления, медицинские осмотры и любые другие материалы, и будут использованы в суде; если они не будут представлены, то мне разрешат выйти на свободу.
– Вам понятна разница между защитой, обвинением, судьей, жюри присяжных, свидетелями?..
– Защита – это моя команда, мой адвокат, свидетели и я, так как мы защищаем меня от обвинений, выдвинутых прокурором. Судья – это мужчина или женщина, у которых есть власть над всеми, кто находится в зале суда. Он ведет судебный процесс, выслушивает показания и выносит решения в соответствии с законом. Судья, которого я видел несколько дней назад, был не очень добр и отправил меня в тюрьму. – Я делаю вдох. – Жюри присяжных – группа из двенадцати человек, они выслушивают факты и свидетельства, доводы адвокатов, а потом удаляются в комнату, где их никто не видит и не слышит, там они решают исход дела. – Вдогонку я добавляю: – Жюри присяжных должно состоять из двенадцати человек, равных мне, но формально это означало бы, что у всех присяжных должен быть синдром Аспергера, только тогда они по-настоящему поймут меня.
Доктор Кон еще что-то помечает в своем блокноте.
– Вы уверены в своем адвокате, Джейкоб?
– Нет, – отвечаю я. – После первой встречи с ним я три дня провел в тюрьме.
– Вы согласны с тем, как он ведет дело?
– Очевидно, что нет. Ему нужно сказать им правду, чтобы обвинения были сняты.
– Это так не работает, – говорит доктор Кон.
– Это работало так в «Моем кузене Винни», – возражаю я. – Когда Джо Пеши говорит суду, что машина не та, которую опознал свидетель, так как у нее другие шины. И это работало так в «Борцах с преступностью», восемьдесят восьмая серия. Хотите, чтобы я рассказал вам об этом?
– Нет, не нужно, – отвечает доктор Кон. – Джейкоб, как вы поступите, если свидетель на суде солжет?
Пальцы у меня начинают дрожать, так что я кладу одну руку поверх другой, придавливая их.
– Откуда мне знать? – говорю я. – Только лжецу известно, что он лжет.
Оливер
На бумаге Джейкоб Хант не только выглядит способным выдержать судебный процесс, но и похож на первокурсника школы права, который, вероятно, способен лучше защищать себя, чем я его.
Только лжецу известно, что он лжет.
Я уже в третий раз перечитал ответы Джейкоба доктору Кону, главному психиатру штата, и в третий раз это утверждение выпрыгнуло на меня с листа бумаги. Джейкоб Хант – гений с фотографической памятью, которая пригодилась бы мне во время учебы в школе права? Или он просто морочит голову своей матери… и всем остальным?
В любом случае, перечитывая отчет в последний раз, я понял, что у меня нет ни малейших шансов на признание его недееспособным – особенно в таком месте, как Вермонт. Нет, если уж кто и ощущает сейчас себя недееспособным, так это я, потому что мне придется сказать Эмме, что я даже не собираюсь бороться со штатом по этому вопросу.
Я еду к дому Хантов, так как Эмма и Джейкоб находятся под домашним арестом. Просить их о встрече в моем офисе невозможно. Тор сидит у меня на коленях, наполовину под рулем.
Заворачиваю на подъездную дорожку, глушу мотор, но из машины не вылезаю.
– Если она разозлится, – говорю я собаке, – я рассчитываю, что ты защитишь меня.
Сегодня холодно – около нуля, поэтому я сую Тора за пазуху и иду к двери. Эмма открывает прежде, чем я успеваю постучать, и говорит:
– Привет, хорошо, что вы пришли. – Она даже слегка улыбается, и это сильно смягчает ее во всех смыслах. – Честно сказать, когда безвылазно сидишь дома, даже визит сотрудника электрической компании для проверки счетчика превращается в событие дня.
– Вот я и подумал, что вы начали меня любить. – (Тор высовывает морду из ворота моего пальто.) – Можно занести его в дом? В машине холодно.
Эмма с опаской смотрит на собаку:
– Он написает мне на ковер?
– Только если вы и дальше будете смотреть на него такими глазами.
Я ставлю Тора на пол в прихожей и гляжу, как он убегает в коридор.
– Не люблю собачью шерсть, – бурчит Эмма.