1676 г. марта с 1-го числа по 1 апреля станочного дела мастер Андрюшка Васильев работал царевичам потешное ружье: пистоли, карабины, пищали винтованны, замки и стволы деревянные и с ложами. То дело приказано было живописцу Ивану Безмину (запись 13 сентября). Делал на дворе боярина Никиты Ивановича Романова. 18 апреля пушечка подносная отвезена к Ивану Салтанову – ободочки резные расписать разными красками. 24 апреля велено выписать красками волчки[592]. Мая 15-го сделано Петру в лубье саадашное саадак стрел, по счету 17, да стольникам на расход 10 гнезд стрел Яблоновых с белохвосцовыми перьями, срезней, томаров; да 10 гнезд стрел березовых с простым перьем. 2 июня сделано два лука недомерочков-жильников. Июля 11-го Дорофей Ермолаев писал золотом и красками потешные игры: пару пищалей, пару пистолей, три булавы, три перната, три обушка, три топорка, три ножичка[593]. 5 августа лучного дела ученик Олешка Иванов из красного и зеленого шелку делал две тетивы к лукам государевы статьи потешным. 29 августа отпущено в Конюшенный приказ на нарезку седла царевича и к тому седлу на крыльца и на тебенки и на кровлю войлоков и на покровец в средину 4 арш. бархату черного персицкого, 3 арш. бархату вишневого Флоренского и киндяк черной (№ 394). 31 августа [Дорофей Ермолаев][594] золотил и красками прописывал барабанец маленький[595] 30 сентября куплен в хоромы царевичу пояс сабельный шелковый турецкого дела и привязан к сабле потешной, у которой ножны были покрыты хзом зеленым с медною золоченою оправою[596].
1677 г. июля 11-го скроены потешные полы, в киндяках желтом, лазоревом, червчатом, вероятно к маленьким шатрам.
1678 г. марта 11-го скроено потешное знамя в дорогах осиновых ясских да в червчатых кармазиновых. Знамя это в хоромах царевича приняла боярыня Матрена Леонтьева. Через три месяца, июня 12-го, скроено другое потешное знамя, средина тафта вишнева, каймы тафта двоелична шелк червчат да лазорев; крест дороги рудожелты. Сентября 16-го сшит потешный солнечник суконный на тафте.
1679 г. 5 мая снова скроено потешное знамя с желтыми тафтяными каймами. Мая 15-го стрельник Василий Емельянов сделал шесть гнезд (стрел) северег и томаров к шести лучкам недомерочкам-жильничкам и выкрасил их шафраном; а лучник Алешка Кондратов делал к тем лукам тетивы. 15 июля скроены потешные полы, также, вероятно, к шатрам, в киндяках, в зеленом да в червчатом, через полотнище. 7 августа боярыня Матрена Леонтьева взяла в хоромы царевича 10 арш. сукна темно-зеленого робяткам на кафтаны. 8 сентября она же взяла 2 арш. тафты желтой робятам на кушаки, пару соболей да половину полы хребтов бельих – робятам к шапкам на тульи; а 26 сентября взяла царевичу на потеху тафт белой, алой, желтой, зеленой, лазоревой по аршину; 29 на потешные прапорцы взяла тафт разных цветов 6 верш., да 3 верш. тафты желтой, аршин сукна красного, четверть аршина сукна червчатого[597]. Октября 11-го живописец Дорофей Ермолаев писал лубье саадашное да сабельные ножны потешные карле Якову-шуту. Ноября 30-го сабельного дела придельщики Прохор Иванов с товарищи делали царевичу Петру из клену и из липы потешные сабли, полоши и кончары и топорки, а станочного дела мастер Андрей Васильев делал из липы пару пистолей да пару карабинов потешные[598]. Декабря 9-го иконописец Тимофей Резанец писал царевичу Петру игры потешные всякие[599]. Декабря 22-го живописец Дорофей Ермолаев писал красками два топорка, булаву, шестопер, пистоль, карабин, потешные деревянные[600].
1680 г. февраля 11-го боярин Родион Матвеевич Стрешнев принял в хоромы царевичу аршин тафты червчатой, а сказал, что на потешные прапорцы. Около того же времени одеты были и царевичевы четыре карлика в малиновые суконные кафтаны на бельем меху, с золочеными пуговицами. Из того же сукна им сшиты шапки и рукавицы (№ 528, 531, 539 и др.).
Из этого перечня случайно уцелевших известий, отрывочных, лишенных желаемой полноты, по крайней мере в отношении хронологической последовательности, ясно уже видно, что Петр с самых ранних лет окружен был товарищами-ровесниками. Количество потешных знамен, прапорцов, барабанцов и т. п. показывает, что все это заготовлялось на целый маленький полк, который и должно разуметь под именем упомянутых робяток. Ровесники-робятки были опальники, стольники, карлики, составлявшие обыкновенный детский штат каждого из царевичей и разделявшие с ним детские игры. За исключением карликов, они набирались из детей бояр, и особенно из родственников царицы, близких или дальних, которых она выбирала к себе в стольники и тем приближала ко двору свое родство.
Вот имена некоторых из спальников и стольников, находившихся в числе робяток при Петре в первое время: Нарышкины – Лев, Мартемьян, Федор Кириловы; Василий, Андрей, Семен Федоровы; Кирила Алексеев, Иван Иванов; Гаврила Головнин – сын постельничего Ивана Семеновича Головнина; Автамон Головин, Андрей Матвеев, князь Андрей Михайлович Черкасский, князь Василий Лаврентьевич Мещерский, князь Иван Данилович Великого-Гагин, князь Иван Иванович Голицын, Иван Родионович Стрешнев; кроме того, Григорий Федорович Балакирев, справлявший должность стряпчего у крюка; карлы: Никита Гаврилов Комар, Василий Родионов, Иван и Емельян Кондратьевы.
Без сомнения, обычные игры со сверстниками в скором времени вполне были исчерпаны и мало уже интересовали даровитого ребенка, в котором, как говорит Крекшин, от самых первых лет видима была природная военная охота и храбрость, и ни к каким другим забавам и увеселениям он не прилежал, а желал только ведать военное учение. На четвертом году царевич является уже полковником; полк набран был из возрастных, т. е. в отношении к нему, и назван его именем Петров полк. Крекшин рассказывает об этом следующее: государь Алексей Михайлович «повелел набрать полк возрастных в богатом зеленом мундире с знаменем и ружьем и прочими полковыми вещами и богато убрать и наименовать оный полк Петров. Царевича Петра Алексеевича изволил объявить того полка полковником и по обычаю военному обо всем рапортовать, повелений от него требовать, что сам государь своею персоною всегда наблюдал»[601]. Конечно, запискам Крекшина в полной мере доверять нельзя; старик любил, и очень, разного рода украшения, любил, одним словом, посочинительствовать, видя в том одну из главных задач своего труда. Однако ж его сочинительство едва ли простиралось до того, чтоб выдумывать факт; он только узнанные им факты – из рассказов ли очевидцев или из современных документов – любил окружать красотами повествования, любил даже драматизировать события в ущерб их простому, обыкновенному ходу. Но трудно доказать, чтоб рассказанный им какой-либо факт не носил в своих существенных чертах всей правды действительного, а не вымышленного дела. Так и в настоящем случае мы не имеем возможности сомневаться в том, что царь Алексей действительно присовокупил к играм своего сына – по всем видимостям, ребенка умного, живого, как говорят, затейного – маленький полк Петров и сам руководил игрою[602]. Все это было простым, самым обыкновенным последствием общего характера детских игр в царском быту. Воинские игрушки, как мы уже заметили, были весьма обыкновенны и составляли любимую потеху детей. В таких игрушках провел свое детство и сам царь Алексей; в 1634 г. ему в 4–5 лет скованы были даже латы. Сохранился также маленький шелом, сделанный в 1557 г. сыну царя Ивана Васильевича царевичу Ивану Ивановичу, когда ему был только четвертый год. Но принимали ли эти игры в прежнее время какое-либо правильное устройство, так сказать, систему, выходили ли они из круга простых потех почти в школьное ученье, как было у Петра, – нам неизвестно. Знаем, что царевичи играли со своими спальниками и стольниками, из которых, без сомнения, могли также составляться маленькие полки, что было неизбежно по самому свойству подобных игр. Царевичи особенно любили тешиться стреляньем из луков. Впрочем, обстоятельства, окружавшие игры царевичей, и самый характер детей не могли быть одинаковы, однообразны и, следовательно, не могли вести к одним и тем же результатам. Для одного воинские потехи утрачивали свою прелесть вместе с возрастом и оставлялись наравне с другими игрушками: царевич, становясь взрослым, большим, смотрел и на детские игры уже как большой. Для другого, каков был Петр, детские игры получали значение дела, значение школьной науки и с годами приобретали только новые силы и новые формы, последовательно и, можно сказать, органически восходя от ребяческих потешек до полных маневров, по плану обдуманному и правильно исполненному. Одним словом, Петр еще ребенком из обыкновенных своих потешек создал полный курс военной науки. В этом отношении его можно признавать первым кадетом, и притом кадетом, который прошел весьма разумную и основательную школу.
Итак, если рассказ Крекшина об устройстве маленького полка с названием Петрова справедлив и если детский полк, вооруженный, обученный, исполнявший формальности дисциплины, не мог же образоваться сам собою, при помощи одних детей, а требовал руководителя, учителя, фельдфебеля, то естественно предположить, что был же этот учитель, устраивавший игру, обучавший полковым действиям и дисциплине не только малолетных солдат, но и самого трехлетнего полковника Петра. К сожалению, сведения вообще о первоначальном учении и об учителях Петра до чрезвычайности скудны. «Имена способствовавших к обучению сего дражайшего государя нам не оставлены», – замечает Миллер