Кроме того, при этом непосредственном, ближайшем знакомстве с черным трудом и его представителями мог с большею силою выработаться и тот необыкновенный дар уменья открывать в людях способности и таланты, выбирать полезных деятелей – дар, которым в высшей степени обладал творец нового порядка в русской жизни.
Вообще, время первоначальных потех Петра по своему значению для его истории заслуживает подробного изучения и тщательных разысканий.
Но вот среди детских игр и потех наступило, наконец, время книжного учения и писания. Крекшин[622] рассказывает, что книжное учение под руководством Зотова началось 12 марта 1677 г., т. е. когда царевичу был на исходе пятый год. Действительно, в царском быту обученье грамоте начиналось с пятилетнего возраста. Но, принимая в соображение детство Петра, которое, как отчасти уже видели, весьма рано выразило силу способностей ребенка, можно усомниться в точной справедливости[623] этого свидетельства, и тем более что Крекшин умалчивает о том, с азбуки ли начал Зотов обучение или с других книг, следовавших по тогдашнему курсу за азбукою. Притом Крекшин писал об этом, без сомнения, по преданию, по рассказам. Наводит нас на сомнение одно официальное указание, которое хотя и не представляет прямого свидетельства по этому предмету, тем не менее в настоящем случае заслуживает внимания. Из расходных книг Тайного приказа узнаем, что подьячий тайных дел Григорий Гаврилов в октябре и ноябре 1675 г. писал в хоромы к государю азбуку и часослов (Петру 3 1/2 года). 26 ноября, когда, вероятно, он окончил свой труд, ему выдано в награду 10 руб.[624], а 27 числа в соборе Николы Гостунского служили молебен для многолетнего здравия царевича Петра Алексеевича, на что причту выдано: протопопу – 10 руб., трем священникам – по 5 руб., двум дьяконам – по 3 руб., дьячку – полтора рубли, трем пономарям – по 25 алт. Известно, что ученье всегда начиналось молебном, который служили не только дома, но и по церквам. Совпадение этих двух обстоятельств наводит на мысль: не началось ли ученье грамоте с этого времени, т. е. с лишком за 11/2 года раньше, чем свидетельствует Крекшин. К тому же был обычай ученье начинать с пророка Наума, т. е. с 1 декабря[625]. Что же касается до того, что азбука и часослов были писанные, а не печатные, каких уже перед тем временем было несколько изданий, то, без сомнения, они были написаны крупным уставом и с разными украшениями, что на первый раз для ребенка было даже необходимо, дабы заинтересовать его наукою.
Впрочем, наше предположение требует еще более крепких подтверждений, за неимением которых остановимся на рассказе Крекшина[626]. Наступило пять лет царевичу, но возрастом и остротою разума он одарен был не по летам. Отца он лишился на четвертом еще году. Царь Федор Алексеевич, старший брат Петра, «вельми любяше царевича и зрения его ради часто приходя к вдовствующей царице Наталии Кирилловне», посоветовал однажды, что время посадить его за грамоту. Нужно было сыскать учителя, кроткого, смиренного и ведущего божественное писание. Бывший при этом вместе с государем боярин Федор Соковнин[627] донес их величествам, что имеется муж кроткий и смиренный и всяких добродетелей исполнен, в грамоте и писании искусен, из приказных, Никита Моисеев Зотов. Государь повелел представить его. Не объявляя Зотову о царском решении, Соковнин привез его во дворец, ввел в переднюю комнату и велел дожидаться. Через несколько времени один из комнатных вышел и спросил: «Кто здесь Никита Зотов?» Зотов объявил себя. – «Государь изволит тебя спрашивать, пойди вскоре», – сказал комнатный. При этих словах Зотов пришел в страх и беспамятство, так что не мог двинуться с места. Он вовсе не подозревал, по какому случаю должен был предстать пред светлые очи государя. Комнатный взял за руку кроткого и смиренного учителя и в утешение объявил ему, что милости ради государь его требует. Но оробевший учитель просил, чтоб дали хоть малое время, когда придет в память. Постояв немного, сотворил он крестное знамение и пошел за комнатным во внутренние покои к царскому величеству. Государь милостиво принял его, пожаловав к руке. Началось испытание: Зотову велели писать и потом честь книги. К испытанию был призван Симеон Полоцкий, муж премудрый в писании, который, рассмотри писание и слушав чтение Зотова, объявил государю, яко право то[628] писание и глагол чтения. Проэкзаменованный учитель был отведен Соковниным к царице. Когда Соковнин представил его, царица, держа за руку маленького Петра, обратилась к избранному учителю со следующею речью: «Известна я о тебе, что ты жития благого, божественное писание знаешь, вручаю тебе единородного моего сына. Прими его и прилежи к научению божественной мудрости и страху Божию и благочинному житию и писанию». До сих пор Зотов мало понимал, в чем дело. Услышав повеление царицы, весь облился слезами, упал к ее ногам и, трясясь от страха и слез, проговорил: «Несмь достоин принять в хранилище мое толикое сокровище». Государыня, повелев встать, продолжала: «Приими от рук моих, не отрицайся принять. О добродетели и смирении твоем я известна». Зотов же не встал, лежа у ног, помышляя свое убожество. Государыня, снова повелев встать, пожаловала его к руке и приказала явиться наутро для учения царевича. На другой день утром в присутствии царя Федора патриарх, сотворя обычное моление, окропя блаженного отрока святою водою и благословив, вручил его Зотову. Зотов, посадив царевича на место, сотворил ему земное поклонение и начал учение. В то же время учитель был щедро награжден: патриарх пожаловал ему 100 руб., государь – двор, государыня – две пары богатого платья и весь убор.
Царевич учился прилежно и охотно. Главный и первый предмет преподавания заключался в чтении и учении часослова, псалтыря, Деяний и Евангелия. Вместе с тем Зотов же учил царевича и писать. Обучение письму началось, кажется, на восьмом уже году, на что указывает известие о переплете в червчатый бархат царевичевой буквари (прописи) 15 марта 1680 г. Читать и писать царевич учился на особом учительном налое, на котором учится государь грамоте, шириною в 1 1/4 арш., вышиною в аршин, который в 1680 г. был обит на хлопчатой бумаге червчатым атласом с серебряным галуном, а в 1682 г. – алым атласом.
Не встретилось нам известий о том, учился ли царевич церковному пению, которое, как известно, составляло необходимую и неотменную часть тогдашнего начального образования. Отсутствие положительного указания по этому предмету не может служить доказательством, что пение не входило в первое учение Петра. Притом, кроме Зотова, в современных расходных записках (1683 г.) упоминается еще учитель Афанасий Алексеев Нестеров, который, может быть, и был учитель пения.
Но обыкновенный курс учения значительно пополнялся при руководстве Зотова другими средствами образования. В праздное время царевич с любопытством слушал истории, дела храбрых и премудрых царей, любил смотреть книги с кунштами, т. е. с рисунками, с которыми он был уже знаком еще до начала обучения грамоте. Книги эти, составляемые для забавы детей, назывались обыкновенно потешными[629]. Но умный учитель обратил на это особенное внимание и представил царице, что таким легким и занятным способом можно познакомить царевича со многими полезными знаниями, и просил, чтоб были избраны искусные художники для составления подобных книг и училищ, т. е. иллюстрированных тетрадей. Государыня весьма обрадовалась этому предложению, повелела выдать из домашней царской библиотеки все исторические «книги с кунштами и всея России книги с рисунками градов и книги многие знатных во вселенной городов»[630]. При помощи тогдашних живописцев Зотов составил значительное собрание разных кунштов, приказав написать лучшим драгим мастерством, красками: грады, палаты, здания, дела военные, великие корабли и вообще истории лицевые с прописьми, т. е. с текстом, и распределил все эти книги и училища по разным покоям царевичевых хором. Когда царевич в учении книжном слишком утруждался, Зотов брал из рук его книгу и в увеселение сказывал: «О блаженных делах родителя его царя Алексея Михайловича и царя Ивана Васильевича, храбрые их и военные дела и дальные нужные походы, бои, взятье городов, и колико претерпевали нужду и тяготу больше простого народа, и тем коликие благополучия государству приобрели, и государство Российское распространили. Так поведал дела великого князя Дмитрия Донского и дела князя Владимира и Александра Невского и о прочих». А чтоб представить все это наглядно, показывал ему изображение рассказанных историй и подвигов и, переходя из комнаты в комнату, знакомил его с различными науками, присовокупляя, что без них державным монархам невозможно быть. Рассказ Крекшина[631] вполне подтверждается современными официальными свидетельствами. В описании царского домашнего быта мы уже имели случай заметить, что обучение детей или, точнее, передача им разных сведений, доступных тому времени, была ведена посредством картинок и имела довольно правильный состав. Книги с картинками исторического содержания назывались царственными, потому что излагали истории царств. Все другие предметы, изображенные в картинках светского содержания, носили имя потешных, увеселительных, служивших для забавы, ибо назидательным, учительным в собственном смысле почиталось одно только