Св. Писание и вообще книги церковноучительные. Поэтому и все эстампы, гравюры, привозимые с Запада, также носили название потешных, фряжских и немецких листов. Таким образом, Зотов не был первым вводителем этой методы знакомить детей с разными предметами быта и тогдашних знаний посредством картинок, как можно бы отчасти заключить из слов Крекшина. Он мог сделать только более обширное приложение этой методы при обучении Петра. Еще князь Щербатов, издавая в прошлом столетии разные летописцы под именем «Царственной книги», «Царственного летописца» и «Древнего летописца», которые были украшены множеством картин, заметил, что эти книги составляли некогда одно целое, и на основании слов Крекшина предположил, что сии сочинения могли быть употреблены для науки Петру Великому. Действительно, в расходных записках 1677 г. встречаем указание, что 24 марта дьяк Андрей Юдин принес в Оружейную палату, которая в то время заведовала иконописными и живописными работами, «книгу Царственную в лицах, писана на александрейской бумаге в десть, была переплетена, и из переплету вывалилась, и многие листы ознаменены, а не выцвечены, шестьсот тринадцать листов, а на тех листах тысяча семьдесят два места (рисунков); а приказал тое книгу расцветить иконописцам; а которые драные листы в той книги и те листы переписать вновь; а сказал: тое книгу выдал ему от великого государя (Федора Алексеевича) из хором боярин и дворецкой и оружейничей Богдан Матвеевич Хитрово». Книга была отдана иконописцу Филиппу Павлову с товарищи на подряд, по уговору за дело со всякого места (рисунка) по 6 ден. Таким образом, время, когда эта книга поступила в руки мастеров для возобновления, именно 24 марта, совершенно совпадает с началом обучения Петра Зотовым (12 марта). Припомним, что тогда же царица Наталия Кирилловна повелела отдать Зотову и все исторические книги с кунштами. Нет сомнения, что это та самая книга, по которой Петр знакомился с русскою историей и которая потом в беспорядке найдена Щербатовым и издана под именем летописцев. Теперь она принадлежит патриаршему книгохранилищу[632] и приобретает в глазах любителя старины новую цену как памятник первоначальной науки великого Преобразователя.
Потешные книги и потешные фряжские листы по своему содержанию принадлежали также большею частию к историческому отделу сведений. Под словом потешный, как мы заметили, разумели тогда все, что не входило в круг церковной книжности. Поэтому потешные книги и потешные листы могли быть сказочного, забавного содержания, а также изображали и описывали предметы, более или менее назидательные или, как свидетельствует Крекшин[633], грады, палаты, здания, великие корабли, дела военные, бои, взятие городов, истории лицевые и т. п. Впрочем, доступные нам официальные указания о потешных книгах и листах редко обмолвливаются об их содержании, и потому мы совершенно лишены возможности определить, какими именно изображениями начались образовательные забавы маленького Петра. Известно только, что потешные книги очень рано вошли в круг этих забав[634]. Так, 8 января 1675 г., когда царевичу был третий еще год, иконописец Тимофей Резанец писал ему потешную книгу в четверть листа, расцветив ее шафраном, виницейскою ярью и белилами. Написать приказала боярыня Матрена Васильевна Блохина. 2 июня 1676 г. иконописец Никифор Бовыкин также писал книгу шафраном на толстой и гладкой доброй бумаге по приказу боярыни Матрены Романовны Леонтьевой. 20 июня иконописец Федор Матвеев писал потешную книгу и расцвечивал сусальным золотом по приказу боярина оружейничего Б. М. Хитрово. 1680 г. января 15-го и февраля 17-го Тимофей Рязанец расцвечивал шафраном потешные тетради по приказу боярина Родиона Матвеевича Стрешнева. 19 марта одна потешная книжка была переплетена в алый бархат. Но само собою разумеется, что эти отрывочные сведения, случайно сохранившиеся, не дают полного отчета обо всех книгах и тетрадях, какие в разное время были изготовлены царевичу. Они не могут также положительно указывать, что забавы царевича этими книжками начались на третьем году; потешные книги, тетради и листы поступали в число игрушек с того времени, как ребенок начинал смыслить. Сестре Петра – царевне Наталии Алексеевне – потешная книжка была написана, когда ей было только полтора года, 7 февраля 1675 г.
О потешных листах официальные записки сообщают, что в 1680 г. 11 марта царевичу в хоромы было куплено потешных листов на гривну, а в 1682 г. 29 апреля стольник Тихон Никитич Стрешнев в хоромы взял сто листов фряжских (№ 240 и 543). Нужно заметить, что фряжскими листами убирались также и стены в комнатах, следовательно, в настоящем случае эти листы могли быть употреблены и на такую уборку. Но все равно – на стенах ли, в руках ли ребенка – эти листы были весьма важным и по времени в высшей степени полезным руководством для обогащения детского ума разнородными более или менее практическими сведениями, которые восполняли в тогдашнем образовании весьма ощутительное отсутствие наук. К этим гравированным листам присоединялись и рисованные, вероятно пополнявшие выбор печатных листов. В 1679 г. 19 декабря живописец Карп Иванов [Золотарев] писал царевичу «на Александрейском листе красками и золотом: двенадцать месяцев и беги небесные против тою как в столовой в подволоках написано», т. е. в плафоне столовой комнаты. Таким образом, курс обучения был по преимуществу практический, более увеселительный или потешный, как тогда говорили. По содержанию он был слишком беден и не имел никакой заранее определенной системы, но зато как нельзя более соответствовал вкусам и потребностям даровитого ученика, соответствовал именно тою стороною, которая вместе с первыми его играми присвоила такой дельный и деятельный характер дальнейшим потехам и забавам царевича.
Скоро и легко маленький Петр прошел все науки. «По немногом учении и трудах богодарованною премудростию все совершенно обучи, – замечает Крекшин, – а книжное учение толико име в твердости, что все Евангелие и Апостол наизусть или памятью остро прочитал… Егда семя благих учений вкоренися в сердце юного отрока, тогда разжеся любовию, еже бы вся, предлагаемая во учении, действом исполнить, созидать грады, и таяжде брать, полки водить и действие боев и морское плавание видеть, и красная здания созидать»[635]. Если, с одной стороны, к тому же самому вели первые его игры, то с другой – книги с рисунками, фряжские листы и разные куншты с изображением военных дел более и более укрепляли преобладающее направление в занятиях и забавах ребенка, с каждым днем расширяли круг его сведений об этих любимых предметах. Потехи шли вперед и вперед, становились серьезнее, принимали вид действительного служебного дела.
В начале 1682 г. у хором царевича была устроена потешная площадка, на которой поставлены потешный деревянный шатер и потешная изба, – это было нечто вроде воинского стана. На площадке стояли рогатки и деревянные пушки, из которых, вероятно посредством какого-либо механизма, стреляли деревянными ядрами, обтянутыми кожей. Соберем опять сведения о заготовлении с этого времени разных потешных воинских предметов. 23 марта 1682 г. боярин Родион Матвеевич Стрешнев приказал починить два потешных барабана, присланных из хором царевича, да вновь сделать большой барабан «против стрелецких». Новый барабан с кожею, снурами и деревом стоил рубль. Изготовленные барабаны поданы в хоромы. 13 апреля Стрешнев снова выдал из хором потешный барабан для починки заново. 13 января 1683 г. велено сделать в хоромы две пушки деревянные, мерою одна в длину аршин, другая в полтора аршина, на станках, с «дышлы и с колесы окованными; пушки внутри опаяны жестью, а снаружи высеребрены; станки, дышла и колесы расписаны зеленым аспидом (под мрамор), все украшения на них, каймы, в кругах орлы и клейма и репьи были оловянные литые». 26 марта пушки поданы в хоромы.
6 мая 1683 г. в 12 часу дня Петр, уже царь, выехал для потех в с. Воробьево и прожил там все лето до половины августа, возвращаясь в Москву только на несколько часов по совершенной необходимости для присутствия при церковных торжественных службах и церемониях и по случаю приема посланников. Судя по многим указаниям расходных записок дворца, воинские потехи в это время шли с большою деятельностью, барабаны немилосердно пробивались насквозь и высылались в Москву, в Оружейную палату для починки. Еще пред выездом, мая 3-го, был прислан для починки потешный большой барабан, у которого верхняя кожа во многих местах была пробита и струны изорваны. Мая 7-го присланы для починки три[636] потешных барабана; мая 9-го два пробитых барабана возобновлены и расписаны красками; мая 20-го присланы два барабана, один большой, другой маленький; кожи у них все проломаны. Потом дошло дело и до пушек, но уже не деревянных, а медных и железных. 4 июля стольник Гаврила Иванов Головкин выдал от государя из хором «шестнадцать пушек малых»[637], и в том числе пушка большая без станку, две пушки большие на полковых станках, две пушки поменши тех на полковых же станках, три пушки верховые с станками, две пушки без станков большие, пушка малая без станку, три пушки на волоковых станках медные, две пушки железные без станков, а приказал к первой пушке сделать два станка: один – полковой, другой – волоковой; а которые пушки без станков, к тем пушкам приделать станки полковые и росписать красками цветными, а старые станки починить и колеса приделать новые». В июле же, вероятно, полковым музыкантам, сиповщикам, сделано 25 сипошь (дудок) деревянных точеных, кленовых. Известие о приведении в порядок медных и железных пушек дает понятие, что пушки эти были уже в деле. Действительно, в этом Воробьевском походе к обыкновенным экзерцициям и потехам присоединились и потехи огнестрельные. В мае на Воробьеве Пушкарского приказа гранатного и огнестрельного дела русскими мастерами и учениками произведена была