царском платне (древняя порфира) и диадеме или бармах, со скипетром в руках. Блистающий многоценный наряд государя изумлял гостя еще более, чем все доселе им виденное. «С нами то же случилось, – пишет очевидец[784] царской аудиенции в XVII столетии, – что бывает с людьми, вышедшими из тмы и ослепленными внезапным сиянием солнца; едва могли глаза наши сносить блеск великолепия, когда мы вошли в палату. Казалось, что яркость сияния, от дорогих камней изливающегося, спорила с лучами солнечными, так что мы совершенно потерялись в сем смешении блеска и величия. Сам царь, подобно горящему солнцу, изливал от себя лучи света». Кобенцель, описывая свой приезд к царю Ивану Васильевичу, замечает, что венец, который был в то время на царе, по своей ценности превосходил и диадему его святейшества папы, и короны королей Испанского и Французского и великого герцога Тосканского, и даже корону самого цесаря и короля Венгерского и Богемского, которые он видел. «Мантия великого князя, – продолжает Кобенцель[785], – была совершенно покрыта алмазами, рубинами, смарагдами и другими драгоценными камнями и жемчугом величиною в орех, так что должно было удивляться, как он мог одержать на себе столько тяжести». По сторонам трона стояли, по двое с каждой, рынды – красивые молодые люди из стольников, в богатых белых одеждах с золотыми цепями на груди, перевязанными крест-накрест, держа на плечах топоры или секиры остриями кверху. При Алексее Михайловиче, кроме рынд, по сторонам трона стояли иногда двое голов стрелецких с мечами и по шести человек со стороны сотников стрелецких с алебардами.
Не доходя на несколько шагов до царского места, гость останавливался и кланялся, бил челом, причем боярин или окольничий, смотря по значению лица, объявлял его государю, сказывая его имя.
После объявки думный дьяк говорил гостю приветственную речь. Затем государь жаловал гостя к руке, подавал ему руку для целования. Эта милость также объявлялась речью, причем царскую руку поддерживал первостепенный из бояр. После того следовало новое благоволение царя: он спрашивал гостя о здоровье сам лично или через думного дьяка, смотря по лицу.
Совершив этот торжественный прием, государь или сам приглашал гостя к столу, или повелевал пригласить думному дьяку. Назвав гостя по имени, он [государь] говорил: будь у нас у стола, или поешь ныне со мною хлеба-соли, или вы сегодня со мною отобедайте.
Таким приглашением к столу оканчивалась аудиенция, и гость выходил в другую палату – в Золотую, Столовую или Ответную, в которой и дожидался стола, разговаривая со своими почетными приставами или с боярами, назначенными государем собственно для занятия гостя. Государь также шествовал в свои хоромы и переменял платье.
Между тем в палате дворцовые служители, стряпчие и ключники накрывали столы и готовили поставцы. Все это делалось с большою поспешностью, так что стол бывал готов иногда через полчаса или, много, через час.
В Грановитой палате, где большею частью давались почетные столы, в переднем углу стояло царское место, или трон, на котором и садился государь за обедом. Перед царским местом, на его рундуке, или помосте, ставился стол для государя, кованный золотом и серебром и накрытый аксамитом – золотным бархатом. К столу ставили приступ о двух ступенях, обитый цветным персидским ковром. Приступ устраивался для кравчего, который всходил на него, подавая пить и ставя есть на царский стол. С правой стороны от государева места шла большая лавка, называвшаяся так от большого места, которое было на ней первым от угла под иконами. Вдоль этой лавки всегда накрывался и большой стол, так часто упоминаемый в разрядных записках и в счетах местнических. С левой стороны трона лавка заворачивала в угол: здесь ставился обыкновенно кривой стол. В меньшей Золотой и в Столовой [палатах] столы ставились наоборот: справа – кривой, а слева – большой[786]. Это зависело от устройства залы и от удобства размещения[787].
Кроме непременных двух столов, большого и кривого, в разных местах палаты ставились и другие столы, смотря по числу гостей, для послов – посольские, для духовных властей – властелинские и пр. Вообще же, по свидетельству иностранцев, в размещении столов не наблюдалось никакого особенного порядка и симметрии; они ставились или соответственно старшинству мест, или по удобству, но на таких, однако ж, местах, чтоб можно было видеть стол государев. Самые столы, говорит Барберини, были весьма разнообразны: «Один был высокий, другой низкий, тот узкий, тот широкий»[788].
Для почетнейшего гостя, например в Грановитой палате в 1658 г. для грузинского царя Теймураза, а в 1660 г. для грузинского царевича Николая Давидовича, накрывали стол отдельно от других – с левой стороны трона, в первом окне от Благовещенского собора, следовательно, в переднем углу. Королевич датский Вольдемар как жених царевны Ирины Михайловны обедал в 1644 г. за одним столом с государем Михаилом Федоровичем и царевичем Алексеем Михайловичем. Такой необыкновенной почести удостаивались весьма немногие, и только лица царского достоинства и высокого духовного сана, как, например, патриархи[789].
В то же время, когда шатерничие расставляли столы, степенные ключники и стряпчие готовили поставцы, или буфеты, из которых один устраивался среди палаты, в Грановитой обыкновенно около столба, а другие – в сенях. Эти поставцы, соответственно трем ведомствам царского столового обихода, делились на три отдела: был поставец Сытного дворца, собственно питейный, на котором стояли кубки, ковши, чарки, кувшины, кунганы, ведра и другие сосуды с винами[790]; был поставец Кормового дворца: на нем предварительно ставились сосуды, воронки-кувшинцы с уксусом и с лимонным рассолом или соком, а затем сюда приносили кушанье; был поставец Хлебенного дворца, на котором ставились разного рода хлебные яствы: перепечи, калачи и т. п.
Все поставцы обивались шелковыми полосатыми фатами, а кормовой и хлебенный, кроме того, накрывались до времени фатами золотными, также полосатыми.
Поставец среди палаты назывался государевым и назначался только для дорогой золотой, серебряной, хрустальной, сердоликовой, яшмовой и т. п. посуды, которая служила великолепнейшим украшением царского пира. Здесь московский двор в полном блеске являл свои драгоценности, свое богатство, приводившее в изумление иноземцев. В особенности поражало иностранцев огромное количество дорогой посуды, которою были убраны как этот средний поставец, так и все другие. «Посредине залы, – пишет Барберини, бывший в Москве в 1565 г., – стоял буфет со множеством разной посуды, как то: больших серебряных вызолоченных и без позолоты чаш и чашечек, больших тазов весьма странного вида, больших и тяжелых кубков для питья, из которых одни были плоскодонные и глубокие, другие на ножках, а между ними множество и таких чаш, какие у нас в употреблении, работы немецкой; замечательнее всего были там два большие серебряные бочонка с позолоченными обручами; они стояли посредине буфета»[791].
«Когда его пресветлейшество, – говорит Кобенцель[792], – угощал меня обедом, я заметил в передней части покоя так много круглых блюд, кубков, чарок и других золотых и серебряных сосудов, что, говоря без преувеличения, тридцать венских повозок с трудом могли бы все это вместить в себе, между тем как это еще не составляет всей государевой посуды, но только принадлежность дворца, в котором дан был обед»[793]. В современной записке о приеме Кобенцеля сказано, между прочим, что «поставец был соловец и колодезь, судно и писарь и иные многие суды золотые и поставцы; и столовые суды все были золотые. А в столовых сенях были суды многие, разные поставцы серебряные… В московском дворце государя (продолжает Кобенцель) так много серебра и золота, что почти невозможно сосчитать всех сосудов»[794].
Маржерет, видевший царскую казну в нач. XVII столетия, говорит, что там «весьма много золотых блюд, покалов (кубков) разной величины и несметное множество серебряной посуды, вызолоченной и невызолоченной. Я видел в казне с полдюжины серебряных бочек, слитых, по приказанию Иоанна Васильевича, из серебряной посуды, взятой им в покоренной Ливонии: одна из сих бочек величиною почти с полмюи (около восьми ведр), другие менее; видел множество весьма огромных серебряных тазов с ручками по сторонам: наполнив медом, их приносят обыкновенно четыре человека и ставят на обеденные столы по три или по четыре таза с большими серебряными ковшами, коими гости сами черпают напитки, иначе было бы недостаточно двухсот или трехсот служителей для угощения пирующих за царскими столами. Вся эта посуда русской работы. Кроме того, есть множество серебряной утвари немецкой, английской, польской, поднесенной царю иноземными послами или купленной за редкость изделия»[795].
Когда столы были поставлены и поставцы убраны серебром, боярин-дворецкий входил в палату и накрывал стол государев: настилал скатерть, ставил золотые, украшенные каменями судки, т. е. перечницу, уксусницу, лимонник и солоницу, и потом с Хлебенного дворца перепечу-недомерок. На боярский, посольский и все другие столы скатерти настилал степенный ключник со стряпчими и подключниками. Здесь расставляли судки серебряные золоченые, а на столы низших чинов – серебряные же