ал же, чтоб государь велел окольничего Богдана Матвеевича и его, Ефрема, принять, и неслугою-де Богдана Матвеевича он не называл и ничем не бесчестивал; а грозили-де ему Иван Хитрой, да Василий Панин, да Иван Лихарев окольничим Богданом Матвеевичем, и он-де к тем их словам говорил, что он Богдана Матвеевича не боится, а больше-де того он, Ефрем, не говаривал; а что-де он, Ефрем, говорил, и те-де все его речи записаны. И июля ж в 27 день Ефрем Бахметев ссыскными людьми (имена) с очей на очи ставлены, и сыскные люди на очной ставке сказали по государеву (т.) крестному целованью те ж речи, что и наперед сего, кто что в своей сказке сказал; а Ефрем Бахметев сыскными людьми на очной ставке допрашивай, такие речи он говорил ли, что про него обыскные люди сказали; и Ефрем Бахметев в расспросе сказал, что он говорил наперед сего, то и ныне, а сыскные-де люди что хотели, то и сказали».
167 августа в 1 день «сего дела государь слушав, указал и бояра приговорили: бить Ефрема Бахметева кнутом на козле за боярское бесчестье и за окольничево, что он боярина и окольничево обе(сче)стил своими безумными словами».
В то же время последовала справка о присланных в Москву арзамасцах и об отписке Богдана Хитрово, ничего заговорного не открывшая, а потому в исполнение упомянутого приговора было поведено: «Сказати Ефрему Бахметеву: Ефрем Бахметев! Государь царь (т.) повелел тебе сказать: в нынешнем в 157 г. июля в 11-й день, бранился ты в соборной церкве у Архангела Михаила окольничаго Богдана Матвеевича Хитрово с племянники, с Иваном Богдановым сыном да с Иваном Савостьяновым сыном Хитрово и говорил, что в прошлом году, как было на Москве смятенье, окольничей Богдан Матвеевич Хитрово присылал к Москве из Синбирскаго Арзамасцов детей боярских гиль заводить и писал к боярину ко князю Алексею Никитичу Трубецкому, как бы убить боярина Бориса Ивановича Морозова, да ты ж, Ефрем, окольничего Богдана Матвеевича называл неслугою; а у расспросу ты в том во всем запирался. И по государеву указу про то дело сыскивано стольники, и стряпчими, и дворяны, и в сыску стольники, и стряпчие, и дворяне, и жильцы сказали, что ты окольничего Богдана Матвеевича Хитрово неслугою называл и такие речи говорил, что в прошлом году в мирской мятеж окольничий Богдан Матвеевич присылал к Москве из Синбирского детей боярских и писал к боярину ко князю Алексею Никитичу Трубецкому, как бы убить боярина Бориса Ивановича, – и ты, Ефрем, такие слова говорил воровством, затеяв на окольничаго на Богдана Матвеевича, и теми словами боярина князя Алексея Никитича Трубетцкого и окольничего Богдана Матвеевича Хитрово обесчестил. И государь (т.) указал за то твое воровство и за бесчестье боярина князя Алексея Никитича Трубетцкаго и окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, указал тебя на козле бить кнутом». «И августа в 21 день, Ефрему Бахметеву наказанье учинено перед Розрядом, бит на козле кнутом».
Мы передавали приведенные случаи нарушения чести государева двора подлинными словами документов с сохранением некоторых форм и обрядностей розыска, а потому и с неизбежными повторениями, дабы в полноте и с точною достоверностию ознакомить читателя с теми делами и теми вопросами, какими очень часто занимался и сам государь, а особенно его постельничий, обязанный в подробности разобрать каждое дело, найти правого и виноватого и доложить обо всем государю.
Это домашнее, патриархальное разбирательство царедворческих ссор и побранок дает самое ближайшее понятие о вотчинническом характере отношений государя к своим дворовым и служит наиболее прямым подтверждением тому, что мы говорили вообще по поводу этих отношений в первой главе.
Кроме того, приведенные подробности имеют для исследователя особую цену в том смысле, что дают возможность вслушаться в склад живой разговорной старинной речи, раскрывают склад понятий и нравов тогдашнего общества, вводят нас именно в те мелочные житейские отношения, которые всегда останутся самыми оживляющими чертами при изучении и изображении старинной жизни, старинных людей, их типов и характеров.
Глава IVОбряд государевой жизни, комнатной и выходной
Очерк комнатной жизни государя, его занятия и препровождение времени в течение дня. – Богомольные выходы, обыкновенные и праздничные, в течение всего года. Церковные празднества, торжества и «действа», по случаю которых делались царские выходы. – Некоторые обряды и обычаи, совершавшиеся при дворе во время этих торжеств.
В предыдущих главах мы представили обзор государева двора с его внешним и внутренним устройством и нарядом; указали его общее значение и значение его частей, какое придавали им праздничные и другие торжества, и домашнее хозяйство государя; ознакомились отчасти, хотя одною стороною, с царедворцами, с утра до вечера наполнявшими дворцовые покои. Представим теперь в коротком очерке обряд древней царской жизни, комнатной и выходной, т. е. собственно домашней и общественной, если можно так обозначить все те случаи повседневного порядка, когда государь являлся среди своего синклита и всего народа, присутствуя как первое лицо при совершении общих церковных и праздничных действ и обрядов.
Прежде всего мы войдем в Комнату государя, или в то внутреннее отделение дворца, которое Котошихин называет палатами покоевыми, т. е. жилыми. Раннее утро заставало государя в Крестовой, в которой молебный иконостас, весь уставленный иконами, богато украшенными золотом, жемчугом и дорогими каменьями, давно уже освещался множеством лампад и восковых свечей, теплившихся почти пред каждым образом. Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий при пособии спальников и стряпчих подавал государю платье и убирал его. Умывшись, государь тотчас же выходил в Крестовую, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благословлял государя крестом, возлагая на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву. В то же время один из крестовых дьяков поставлял пред иконостасом на налое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою. Весьма любопытно, что святая вода, которую употребляли в этом случае, привозилась иногда из весьма отдаленных мест, из монастырей и церквей, прославленных чудотворными иконами. Вода эта называлась праздничною, потому что освящалась в храмовые праздники, совершаемые в память тех святых, во имя которых сооружены были храмы. Почти каждый монастырь и даже многие приходские храмы по отправлении такого празднества доставляли праздничную святыню, икону праздника, просфору и святую воду в вощанке – восковом сосудце, в царский дворец, где посланные подносили ее лично самому государю. Иногда эта святыня подносилась на выходе государя в церквах, во время богомолья[181]. Таким образом, праздничная святая вода не истощалась круглый год, и утренние молитвы государя почти всегда сопровождались окроплением святою водою недавнего освящения в каком-либо отдаленном или близком монастыре.
После моленья крестовый дьяк читал духовное слово: поучение, из особого сборника слов, распределенных для чтения в каждый день на весь год. Сборники эти известны были под именем Златоустов, Златоструев, Измарагдов, Торжественников. Они составлялись из поучений отцов Церкви, и преимущественно Иоанна Златоуста, отчего и назывались Златоустами.
Окончив утреннюю крестовую молитву, государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к царице в хоромы спросить ее о здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в ее переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню. Между тем с утра же рано собирались во дворец все бояре, окольничие, думные и ближние люди – «челом ударить государю» и присутствовать в царской Думе. Они собирались обыкновенно в Передней, где и ожидали царского выхода из внутреннего покоя, или Комнаты. Некоторые, пользовавшиеся особою доверенностию государя, выждав время, входили и в Комнату. Увидев пресветлые царские очи – в церкви ли во время службы, или в комнатах, смотря по тому, в какое время являлись на приезде, они всегда кланялись перед государем в землю, даже по нескольку раз. «А как они на приезде кланяются, – замечает Котошихин, – и государь в то время стоит или сидит в шапке, и против их боярского поклонения шапки с себя не снимает никогда. А которого дни они бояре в приезде своем запоздают, или по них посылает, а они будут к нему не вскоре, или что малое учинят не по его мысли, и он на них гневается словами, или велит из палаты выслать вон, или посылает в тюрьму, и они за свои вины потому ж кланяются в землю, многожды, доколе простит». За особенную милость, являемую государем, бояре кланялись ему в землю до 30 раз сряду. Так, умиленный царским благоволением, большой воевода князь Трубецкой на отпуске в Польский поход в 1654 г., когда государь, прощаясь с ним, обнял его[182], поклонился перед государем в землю 30 раз.
Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, государь в сопровождении всего собравшегося синклита шествовал часу в девятом к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в собор или к празднику, т. е. в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в этих случаях были гораздо великолепнее, торжественнее. Обедня продолжалась часа два. В удобное время и здесь государь принимал от думных людей доклады, разговаривал о делах с боярами, отдавал приказания. Бояре также рассуждали между собою, как будто бы они находились в Думе. При всем том едва ли кто был так привержен к богомолью и к исполнению всех церковных обрядов, служб, молитв, как цари. Коллинс рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полуторы тысячи.