Совершив утренний выход по тюрьмам и богадельням, государь, переодевшись и отдохнув, шествовал в Столовую избу или Золотую палату или же в одну из придворных церквей к царским часам в сопровождении бояр и всех думных и ближних чинов. Потом в навечерии праздника государь выходил в Успенский собор к вечерне и к действу многолетия, также вместе с боярами и прочими чинами. На этом выходе государь был почти всегда в белой шелковой шубе с кованым золоченым кружевом и золотною нашивкою; бояре также были в белых тафтяных шубах. Во время службы соборный архидьякон кликал многолетие государю и всему царскому семейству по именам. По совершении действа патриарх со властьми и со всем собором здравствовал государю, т. е. говорил титло и многолетствовал. Государь поздравлял патриарха и властей. Затем государю здравствовали бояре, окольничие, думные и ближние люди, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и иных чинов люди, причем первенствующий из бояр от лица всех говорил титло и поздравительную речь по известной форме. Государь «своим милостивым словом» поздравлял всех сановников и народ. После того бояре и все светские чины здравствовали патриарху и властям. Тот же боярин говорил и патриарху титло и речь. По окончании поздравлений государь, приняв от патриарха благословение, шествовал во дворец. При царе Михаиле Федоровиче в сочельник в собор выходу не было. Царские часы и действо многолетия отправлялись в Золотой палате или в Столовой избе. Многолетие кликал благовещенский дьякон, здравствовал государю духовник его, благовещенский протопоп[190].
После многолетия, часу в пятом, когда уже совсем смеркалось, приходили во дворец славить Христа соборные протопопы и попы и певчие станицы[191], т. е. хоры государевы или собственно дворцовые, также патриаршие, митрополичьи и разных других духовных властей, имевших у себя свои особые хоры. Государь принимал их в Столовой избе или в Передней палате и жаловал им по ковшу белого и красного меда, который в золотых и серебряных ковшах подносил один из ближних людей. При этом они получали и славленое. Таким же образом соборяне и певчие ходили славить к царице и потом к патриарху, где также пили мед и получали славленое. Славленые деньги выдавались, смотря по важности и значению причта, одним больше, рублей по 12 на собор; другим меньше, по рублю, по полтине и даже по 8 алт. с 2 ден., что составляло 25 коп. Во дворец славить ходили причты трех больших соборов: Успенского, Благовещенского, Архангельского, также из соборов Казанского и Покровского, из Вознесенского монастыря и от всех верховых соборов и придворных церквей – как кремлевских, так и дворцовых загородных. В особенных случаях славленый дар составлял довольно значительную сумму; так, в 1667 г. на другой день праздника, когда к государю приходили славить Христа архимандриты, архидьяконы, священники и дьяконы от Вселенских Патриархов, т. е. приезжее греческое духовенство, государь пожаловал им за славленье на весь собор 300 руб. В тот же день по царскому повелению ходили славить к Вселенским Патриархам все причты больших и придворных соборов, за что государь роздал им взамен патриархов от себя на каждый собор по рублю по 6 алт. 4 ден. Певчие получали славленое особо, которое в этом случае соразмерялось с большим или меньшим искусством в пении. Государь давал им иногда по 5 руб. человеку, а иногда по полтине и сверх того жаловал иному даже из собственных рук рубль или два, если какой воспевака особенно отличался. Цари Алексей и сын его Федор очень любили церковное пение и потому особенно жаловали певчих и, кроме славленья, слушали иногда разные другие церковные песни. В 1661 г. декабря 30-го у царя Алексея в Передней Каменной, т. е. теремной, во 2 часу ночи (в 6-м часу вечера) славили Христа воспеваки и после славленья пели ирмосы и псалмы с партеса. А перед тем в Переднюю же приходили славить от патриарха Никона из Воскресенского монастыря черный священник со старцы и славили по-гречески. Государевы певчие дьяки пользовались правом ходить Христа славить и по боярским домам, особенно к ближним и к думным государевым людям. Кроме того, государь назначал им славить Христа у дьяков, особенно у тех, которые сидели в доходных Приказах, наживались взятками и богатели. В 1677 г. некоторые из дьяков не пустили было к себе государевых славельщиков и, разумеется, прогневали царя, так что лишились даже своих обыкновенных доходов. По этому случаю велено было им сказать, «что они учинили то дуростию своею негораздо и такого бесстрашия никогда не бывало, что его, государевых, певчих дьяков, которые от него, великого государя, Христа славить ездят, на дворы к себе не пущать; и за такую их дерзость и бесстрашие быть им в приказах бескорыстно, и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не имать. А буде кто чрез сей государев указ объявится хотя в самом малом взятке, или корысти и им за то быти в наказаньи». В самый праздник Рождества Христова государь слушал заутреню в Столовой или в Золотой палате. Во 2-м часу дня (в 10-м часу утра), в то время как начинали благовест к литургии, он делал выход в Столовую, где и ожидал пришествия патриарха с духовенством. Для этого Столовая наряжалась большим нарядом, коврами и сукнами. В переднем углу ставилось место государево, а подле него кресло для патриарха. Вошед в Столовую, государь садился до времени в свое место и приказывал сесть по лавкам боярам и думным людям; ближние люди младших разрядов обыкновенно стояли. Патриарх при пении праздничных стихер, в предшествии соборных ключарей, несших крест на мисе и святую воду, и в сопровождении митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов приходил к государю в ту же палату славить Христа и здравствовать государю с праздником. Государь встречал это шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорил поздравление. Потом и государь, и патриарх садились на свои места. Посидев немного и затем, благословив государя, патриарх со властьми шел таким же порядком славить Христа к царице, в ее Золотую палату, и потом ко всем членам царского семейства, если они не собирались все для принятия патриарха у царицы. Славление у государя в первой половине XVII столетия происходило обыкновенно в Золотой палате, а впоследствии в Столовой, иногда в Передней Каменного терема, а также и в Грановитой.
Царь Михаил Федорович пред обеднею обыкновенно ездил в Вознесенский монастырь поздравлять матерь свою – великую старицу иноку Марфу Ивановну.
Отпустя патриарха, государь в Золотой или в Столовой облекался в царский наряд, в котором и шествовал в собор к обедне. Все дворовые и служилые чины, сопровождавшие этот выход, были также богато одеты в золотные кафтаны и в ферезеи. После литургии, переменив царский наряд в соборном приделе Димитрия Солунского на обыкновенное выходное платье, государь шествовал во дворец, где потом в Столовой или в Золотой приготовлялся праздничный стол «на патриарха, властей и бояр». Этим оканчивалось рождественское празднество.
В день Рождества Христова, как и в другие большие праздники, цари не садились за стол без того, чтоб не накормить прежде так называемых тюремных сидельцов и пленных. Так, в 1663 г. в этот праздник кормлено было на большом тюремном дворе 964 чел. В расходных книгах 1664 г. находим следующее: «В праздник Рождества Христова великий государь указал польских полоняников, которые иманы на разных боях и сидят на Аглинском дворе, накормить довольно: полковника Христиана Калшетена и всех начальных людей с вином боярским, и с романеею, и с ренским, и с пивом, и с медом, а достальных полоняников всех – с вином и с медом. А для поспешенья взяти с Кормового дворца взаем 40 туш свинины, да в ряду куплено 22 туши… 16 стягов говядины, три четверти муки пшеничной доброй, четверть круп грешневых, хлебов ситных да калачей по 500; да 20 сыров, 10 гривенок (фунтов) сала, 500 яиц и проч.». Кормлено всего 487 чел. да караульных стрельцов 30 чел.
На женской половине дворца, у царицы, в этот день также совершались свои обряды. Утром, пред обеднею, у нее собирались дворовые и приезжие боярыни, в сопровождении которых она выходила в свою Золотую палату, принимала там с славлением патриарха и потом шествовала в дворцовую церковь к обедне. Приезжие боярыни вместе с поздравлением, по старому обычаю, подносили царице перепечи – род сдобных крупичатых куличей или караваев. В 1663 г. царице Марье Ильичне и царевнам, большим и меньшим, 14 приезжих боярынь поднесли четыреста двадцать шесть перепеч[192]. Подобным же образом после обедни и царица посылала к патриарху от себя и от каждой царевны по пяти перепеч. На празднике к царице приходили славить из Вознесенского монастыря старицы и другие славленицы, а также ее крестовые дьяки, которым славленого выдавалось по рублю на человека. У малолетных царевичей славили иногда их карлы. В 1659 г. к царевичу Алексею Алексеевичу приходили славить карлы Карпунька Афонасьев да Петрушка Семенов, за что им дано 3 алт. 2 ден.
Ни один праздничный царский выход не отправлялся с таким торжеством и великолепием, как выход в день Богоявления. Государь являлся в это время народу в полном блеске своего сана, со всем великолепием и пышностью, которые во многом напоминали обычаи Востока. По словам иностранцев, стечение народа в этот день было необыкновенное: со всего государства съезжались в Москву видеть торжественный обряд освящения воды, совершавшийся патриархом на Москве-реке. Число народа, как говорит Маскевич, простиралось иногда до трехсот-четырехсот тысяч; из этого невероятного показания уже видно, как велико было торжество этого дня и какое значение оно имело для русского народа, еще в глубокой древности назвавшего этот день