уготованное место[210]. С упразднением патриаршества и еще раньше, как упомянуто выше, шествие на осляти было оставлено и в самой Москве.
Так как этот праздник был собственно церковный, патриарший, а не государственный или царский, то и праздничный стол в это время бывал только у патриарха, обыкновенно в Крестовой палате. Кроме духовенства, митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов и протопопов, к этому столу приглашались бояре, окольничие, думный дьяк, ведший осля; головы и полуголовы московских стрельцов, бывших во время шествия на «стойке», или параде. Столовые обряды у патриарха были те же, что и у государя. По обыкновению, устраивали три поставца с винами и медами: патриарший, за которым сидел, т. е. распоряжался угощением, стольник патриарха; боярский и властелинский, за которыми сидели патриаршие разрядные дьяки. Есть ставили перед патриарха и чашничали его стольники под заведованием крайчего; а перед бояр и перед властей есть ставили и чашничали патриаршие боярские дети, по списку. По окончании стола совершались заздравные чаши государева и патриаршая. Потом патриарх благословлял иконами боярина и дьяка, которые вели осля, и дарил их серебряными кубками, бархатом, атласом, камкою и соболями. Дьяк получал обыкновенно вполовину против боярина. После стола патриарх посылал к государю и ко всему царскому действу со столами, т. е. с полным количеством кушаний, составлявших обед. Патриаршие стольники под распоряжением патриаршего боярина и разрядного дьяка несли к государю кубки с винами и различные ествы. Царь, приказав принять эти столы, жаловал боярину две подачи с кубками, а дьяку – подачу и достокан (стакан) романеи. Патриарх посылал также со своими божиими детьми подачи с кубками ко всем светским и духовным властям, которые были в ходу. Всех стрелецких детей, которые стлали путь, патриарх приказывал также кормить и поить доволи (довольно, вволю) и жаловал им из своей казны по две гривны каждому.
Пред наступлением Светлого дня государь снова посещал тюрьмы и богадельни, раздавал везде щедрою рукою милостыню нищим и заключенным, освобождал преступников, выкупал неимущих. В среду Страстной недели царь выходил в Успенский собор к «прощению». В тот же день в полночь государь совершал обычный выход для «милостинной раздачи». Приведем опять современную записку о выходе царя Алексея Михайловича. «В 1665 г. марта в 22-м числе на Страстной неделе в среду в 6 часу ночи (в первом пополуночи) великий государь… изволил идти к митрополитам к Павлу Сарскому и Подонскому, к Паисию Гаскому, к Феодосию Сербскому, да в Чудов монастырь, и жаловал своим государевым жалованьем из своих государских рук милостыню: митрополитам по 100 руб., чудовскому архимандриту Иоакиму 10 руб. А у митрополитов и в Чудовом монастыре быв, изволил великий государь идти на Земской двор и в больницу к расслабленному, что на дворе у священника Никиты, и на Аглинский и на Тюремный дворы и жаловал своим государевым жалованьем милостынею ж из своих государских рук, а роздано: на Земском дворе 170 чел. по полтине; священнику Никите 70 руб., сыну его 5 руб. У нево ж, священника Никиты, нищим и кажненным 30 руб. На Аглинском дворе 170 чел., всего 104 руб. 16 алт. 4 ден.; на Тюремном дворе 673 чел., всего 410 руб. 16 алт. 4 ден. Да великий же государь жаловал из своих государских рук, идучи от Земского и от Аглинского и от Тюремного дворов, бесщотно; да то ж время у Спасских ворот в застенке раздавал полковник и голова московских стрельцов Артамон Матвеев нищим же, всего роздано бесщотно 367 руб. с полтиною». В то же время роздано было и всем стрельцам, которые сопровождали государя и которые стояли на карауле во дворце, по Кремлю и по Китаю-городу, всего 713 чел., по полтине каждому. Всего роздано было в этот выход 1812 руб. Такие же выходы совершались в великую пятницу и в субботу. Англичанин Коллинс говорит, что «ежегодно в великую пятницу царь посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает нескольких преступников». В эти же дни государь обходил для прощения и некоторые монастыри, особенно кремлевские; в Вознесенский и в собор Архангельский он всегда заходил проститься у гробов. В субботу после литургии патриарх присылал государю из собора освященные укруги хлеба или целый хлеб и вина фряжские.
В навечерии Светлого дня государь слушал полунощницу в Комнате. Со времен царя Алексея Михайловича покоевые палаты государя находились в Теремном дворце; там была и Комната, известная ныне под именем престольной. По окончании полунощницы в этой Комнате совершался обряд царского лицезрения, который заключался в том, что все высшие дворовые и служилые чины и некоторые чиновники меньших разрядов, по особому благоволению государя, входили в Комнату, чтоб «видеть его, великого государя, пресветлые очи».
Бояре, окольничие и все другие сановники и служилые люди должны были непременно явиться в это время во дворец и сопровождать государя к утрене, а потом к обедне. В числе обвинений на известного князя Хворостинина было и то, что он «к государю на праздник Светлого Воскресенья не поехал и к заутрени и к обедни не пошол». Но не все только удостаивались милости видеть пресветлые очи государя в Комнате. Туда в это время имели свободный вход, кроме людей ближних или комнатных, бояре и окольничие «некомнатные», думные дворяне, думные дьяки. Чиновники меньших разрядов допускались по особенному соизволению царя, по выбору, и входили в Комнату по распоряжению одного из ближних людей, обыкновенно стольника, который в то время стоял в Комнате у крюка и впускал их по списку, по 2 чел. Все остальные чиновники вовсе не допускались в Комнату. Стольники с головы, т. е. начиная со старшего по служебному списку, государские очи видели и били челом уж на выходе, в сенях перед Переднею (в нынешней трапезной). Все младшие стольники и стряпчие, которые были в золотных кафтанах, били челом государю перед сеньми, на Золотом крыльце и на площади, что перед церковью Всемилостивого Спаса (что за Золотою решеткою); а у которых золотных кафтанов не было, те дожидались царского выхода на Постельном и на Красном крыльце. Во все места, а особенно в близкие к покоям государя, чиновники допускались по особому пожалованью, которое соответствовало награде за службу. В 1656 г. таким образом были пожалованы за взятье немецкого города Кукуноса рейтарский полковник Веденихт Змеев и голова стрелецкий Иван Нелидов, которым государь «велел свои очи видеть по праздникам за переградою» на Постельном крыльце.
В то время как бояре и прочие чины входили в Комнату, государь сидел в креслах в становом шелковом кафтане, надетом поверх зипуна. Перед ним спальники держали весь наряд, который назначался для выхода к утрене, т. е. опашень, кафтан становой, зипун, ожерелье стоячее (воротник), шапку горлатную и колпак, посох индейской (черного дерева). Каждый из входивших в Комнату, узрев пресветлые очи государя, бил челом, т. е. кланялся пред ним в землю, и, отдав челобитье, возвращался на свое место.
Обряд царского лицезрения оканчивался выходом государя к утрене, всегда в Успенский собор. Государя окружали бояре и окольничие в золотах и в горлатных шапках; перед ним шли стольники, стряпчие, дворяне, дьяки в золотах же и в шапках горлатных. Сам государь также был в золотном опашне с жемчужною нашивкою с каменьями и в горлатной шапке. Все чиновники, которые стояли в сенях и на крыльцах, ударив государю челом, шли до собора впереди, разделясь по три человека в ряд. У собора они останавливались по обе стороны пути, у западных дверей, в решетках, нарочно для того устроенных; а потом, когда государь с высшими чинами проходил в собор, переходили к северным дверям, где и ожидали царского «пришествия – в собор со крестами».
Во всю заутреню государь стоял не на своем царском месте, а у правого заднего столпа против патриарха на особом триступенном рундучке, который именовался подножием и был обит червчатым бархатом.
После крестного хода вокруг собора государь входил в храм и становился на своем месте у столпа; за ним входили все высшие чины и те из низших, которые были в золотных кафтанах. «А у которых золотных кафтанов не было, и те в соборную церковь никто не входили; и для того у церковных дверей поставлены были подполковники стрелецкие, чтоб никакой человек без золотных кафтанов и иных чинов и боярские люди с яицы в церковь не входили, чтоб от того в церкви смятения не было». Таким образом, золотной кафтан в этих случаях принимал значение нынешнего мундира. Без него нельзя было участвовать ни в одном из больших торжеств, ни в одной церемонии, где требовалось особенное великолепие, пышная, блестящая обстановка.
Во время заутрени, после хвалитных стихер, государь по обычаю прикладывался к Евангелию и образам и «творил целование во уста» с патриархом и властями, т. е. митрополитами, архиепископами и епископами, а архимандритов, игуменов и протопопа Успенского с собором жаловал к руке, причем тем и другим жаловал также красные яйца. Бояре, окольничие и все, которые были в соборе, также прикладывались к святыне, подходили к патриарху, целовали его руку и получали либо золоченые, либо красные яйца: высшие – по три, средние – по два, а младшие – по одному.
Приложившись к иконам и похристосовавшись с духовенством, государь шествовал на свое царское место у южных дверей собора, на котором жаловал к руке и раздавал яйца боярам, окольничим, думным дворянам и думным дьякам, крайнему, ближним и приказным людям, стольникам, стряпчим и дворянам московским. При раздаче и приеме яиц находились приносчик, стольник из ближних людей и 10 чел. жильцов, которые назывались подносчиками, получали от государя за эту временную обязанность по 10 руб. каждый. Яйца государь раздавал гусиные, куриные и деревянные точеные – по три, по два, по одному, смотря по знатности лиц. Эти яйца были расписаны по золоту яркими красками в узор или цветными травами, «а в травах птицы, и звери, и люди». Приготовлением таких яиц занимались токари, иконописцы и травщики Оружейной палаты и нередко монахи Троице-Сергиева монастыря. Яйца подносились в деревянных блюдах и чашах, обитых серебряною золоченою басмою или бархатом. Бояре и прочие чино