Так, царица Марья Ильична Милославских, первая его супруга, уже присутствует на торжественных действах по случаю отпуска войск на польского короля в 1654 г. Когда, апреля 23, совершалось отпускное молебствие на рать идущим, она слушала литургию в Успенском соборе среди всего синклита и всех чинов: «а стояла на своем месте, а полевую сторону царицына места стояли боярские и прочия честные жены»… После литургии, когда происходила церемония отпуска воевод, — она стояла также на своем месте за запаною… Во время литургии быть может запана была открыта… По окончании службы патриарх подходил к пей и благословил просвирою. Затем во время пребывания в Москве вселенских патриархов, Паисия и Макария, царица не один раз выходила вместе с государем и детьми, в соборы и другие церкви слушать их торжественное служение. Но запана еще не открывалась. Царица даже в своей домовой церкви Рождества Богородицы слушивала литургию патриаршей службы хотя и вместе с государем, но все еще в притворе [154], уединенно даже от избранного святительского и домашнего общества. Такую строгость в исполнении стародавних обычаев мы должны приписать в этом случае самой царице, ее благочестивой и богомольной застенчивости, поддерживаемой, без со мнения, ее родством, в среде которого было не мало приверженцев и поклонников старого Домостроя. Сам государь, как мы упомянули, был очень склонен открыть запану, устроенную этим Домостроем, — и вот почему его вторая царица, Наталья Кириловна Нарышкиных, является совсем другим человеком. Воспитанная под влиянием Артамона Матвеева, в среде родства, чуждого застарелых предрассудков, она не обнаруживает в своей жизни староверческой привязанности к уставам Домостроя и ведет себя с большею свободою, конечно не без согласия и не без сочувствия своего супруга. На первом же каком-то торжественном выезде посреди народа она «несколько открывает окно кареты», как повествует Рейтенфельс (1671–1672). Смелый поступок произвел смущение в людях: не могли надивиться такому подвигу. Когда ей объяснили в чем дело, т. е. чего требовал старый Домострой, она с примерным благоразумием уступила, но не надолго. Вскоре она выезжает уже в карете «открытой, по причине присутствия послов, в знак особенной милости, как отмечает Лизек, описывая торжественный же выезд к Троице в 1675 г. В тоже время она не один раз выезжает в подмосковные дворцы в одной карете с царем, стало быть уже непременно в открытой карете и стало быть руководителем таких подвигов является сам же государь. Затем, справляя свои именины, она принимает лично все боярство, чего не бывало, и раздает им из собственных рук именинные пироги, чего так же допрежде не водилось.
Шаг за шагом, еще несколько лет и народ мало помалу привык бы к открытой жизни своих цариц. Но в начале следующего 1676 года царь Алексей скончался. Направляемый им ко многим новинам порядок царской жизни должен был на некоторое время замешаться. Сын царя Феодор по любви к новинам вполне достойный своего отца, царствует недолго; при нем новины царской жизни не успевают, так сказать, войти в колею; а потом настают дворские и семейные смуты, среди которых не возможно было и думать о чем либо правильном и прочном. Царица Наталья, оставшаяся без всякой поддержки, сиротою-вдовою, удаляется со сцены в свои вдовьи хоромы. С нею удаляются а вскоре и вовсе погибают, люди нового порядка, Артамон Матвеев и родство царицы, совсем отличное по своему характеру от родства Милославских, которые крепко держались за корни всего старого. Конечно, царевна Софья раскрывает женскую и даже девичью фату, но к сожалению она играет не свою роль; она играет роль царя и под видом только царя, решается вести свои публичные выходы открыто. Ее подвиг все-таки становится и в общественном мнении зазорным, по той особенно причине, что в нем господствуют не европейские, а византийские, не искренние, лицемерные идеи, с которыми можно было идти назад, но идти дальше было уже не возможно. Между тем и история, и жизнь настоятельно требовали ответа на вопрос, созревший с органическою последовательностью: быть или не быть византийским началам, и прямо склонялись к тому, что быть началам европейским. Народные передовые инстинкты прозревали истинный и прямой путь и к нравственной и к гражданской свободе и разом круто поворотили на новую дорогу с этого застарелого и засоренного византийского пути, которому остались верными одни только задние люди, всякие староверы во всяких смыслах.
Мы уже сказали выше, что нравственным идеалом домашнего устройства в допетровском быту было устройство, во многом подражавшее монастырю, что лучший древнерусский дом в этом отношении, был дом, наиболее приближавшийся к такому идеалу. Замкнутость царицына быта, и особенно быта царевен, конечно еще больше способствовали водворению в их хоромах монастырской жизни. Молитва и милостыня — вот исключительная, единственная и достойная стихия этой жизни, руководившая не только помышлениями, но и всеми поступками и подвигами ее деятелей. Келейное, т. е. домовное, и церковное правило и подвиги милосердия, — вот в чем заключалось главное, коренное и неизменное дело этой жизни. Само собою разумеется, что молитва и милостыня, — как основные начала богоугодной и спасительной жизни, являясь делом, по необходимости должны были облекаться в одежду своего века, т. е. принимать формы той культуры или выработки понятий и представлений, какая господствовала в допетровском быту. Неясны будут черты описываемого быта, если мы остановимся на одних лишь словах и не постараемся определить их смысл чертами самого дела. Начала жизни пребывают одни и те же, оттого и называются они началами; но дела, совершаемые во имя начал, бывают различны, потому что всегда вполне зависят от различных бытовых условий века. Так точно и дела молитвы, как и дела милосердия в каждый век имеют свой особый облпк. Благочестие каждого века имеет свои особые черты, тому веку только свойственные, которыми оно и различается, больше или меньше, от благой чести других веков.
Чтобы обозначить верною и точною чертою благочестивое правило жизни XVI и XVII века, которому и царицы в своем быту следовали неизменно, приведем поучение составителя Домостроя XVI века. В этом поучении заключается не один только идеал нравственной чистоты и нравственной высоты, к какому должен был на всякий день стремится каждый истинно верующий человек; в нем вместе с тем типически обозначается и вся действительность такой жизни, рисуются типические черты повседневного домашнего быта в его наилучшем нравственном устройстве, те черты, с которыми мы постоянно встречаемся в этом описании домашнего быта цариц и которые раскрываются здесь самыми делами и подвигами и при том по достоверным указаниям деловых же дьячьих записок.
«И ты чадо — твори добрые дела: имей, чадо, великую веру к Богу: все упование возлагай на Господа: ни ктоже, надеяся на Христа, не погибнет. Прибегай всегды с верою ко святым Божиим церквам; заутрени не просыпай; обедни не прогуливай; вечерни не погреши и не пропивай; навечерница и полунощница и часы в дому своем всегды, по вся дни, пети: то всякому христианину Божий долг. Аще возможно, по времени, прибавить правила: на твоем произволении — большую милость от Бога обрящеши. А в церкви Божии и дому, на правиле и на всяком молении стояти со страхом, Богови молитися и со вниманием слушати, отнюдь в те поры ни о чем не беседовати, ни обзиратися, разве ли кия нужда. А говорити правило келейное и церковное единогласно, чисто, а не вдвое… Священнический чин и иноческий почитай: те бо суть Божии слуги, теми очищаемся от грехов, те имеют дерзновение молитися Господу о гресех наших, и Бога милостива сотворят. Повинуйся чадо отцу духовному и всякому священническому чину, во всяком духовном наказании. В дом свой их призывай молитися о здравии (всех) — и воду бы святили с животворящего креста и со святых мощей и с чюдотворных образов; аще болезни ради, за здравие, и маслом свящают. И в церквах Божиих такоже твори; приходи с милостынею и с приношением, за здравие, и по родителех преставльшихся память твори, со всякою чистотою: и сам воспомяновен будеши от Бога. — Церковников и нищих, и маломожных, и бедных, и скорбных и странных пришелцов призывай в дом свой, и по силе накорми и напой и согрей; и милостыню давай, от своих праведных трудов, и в дому, и в торгу, и на пути: тою бо очищаются греси, те бо ходатаи Богу о гресех наших… Чадо люби мнишеский чин, и страннии пришелцы всегда бы в дому твоем питалися; и в монастыри с милостынею и с кормлею приходи; и в темницах и убогих и больных посети и милостыню по силе давай».
Все здесь сказанное есть как бы перечень или оглавление тех самых дел и действий, а след. и помышлений, какими была исполнена домашняя жизнь царицы со всем ее повседневным обрядом. Все этодо точности было выполняемо каждый день и круглый год, смотря по тому, чего и когда требовал устав жития и устав церковный. Каждый день неизменно совершалось домовное правило, молитвы и поклоны, чтение и пение у крестов в крестовой или моленной комнате, куда в свое время приходили для службы читать, конархать и петь крестовый священник и крестовые дьяки, 4 или 5 человек. Царица слушала правило обыкновенно в особо устроенном месте, сокрытая тафтяным или камчатным запаном или завесом, который протягивался вдоль или поперек комнаты и отделял крестовый причт от ее помещения. Крестовая молитва или келейное правило заключалось, как упомянуто, в чтении и пении определенных уставом на каждый день молитв, псалмов, канонов, песней, с определенным же числом поклонов при каждом молении. Каждый день, таким образом, утром и вечером, совершалось чтение и пение часослова и псалтыря с присовокуплением определенных или особо назначаемых канонов и акафистов и особых молитв.
В праздничные и в иные чтимые дни, когда не было выходу в церковь, царица у крестов же всегда служила молебен и окроплялась св.