орце стариков, имеющих по 100 лет от роду и очень любит слушать их рассказы о старине. Название этих стариков верховыми нищими, богомольцами, дает нам основание заключать, что это были убогие певцы, калеки перехожие, как искони обозначал их народ. В старину слово нищий было синонимом слову певец, ибо нищенствовать, просить милостыню значило воспевать о милостыне. Иностранцы — очевидцы единогласно свидетельствуют, что нищие, как увечные, так и простые колодники (тюремные сидельцы), всегда пели, когда просили милостыни. Коллинс при этом рассказывает что когда царский тесть, Илья Милославский, был посланником в Голландии, то голландцы хотели угостить его самой лучшей инструментальной и вокальной музыкой, какая была в Голландии и спросили потом, как она ему понравилась: «очень хороша! отвечал он: точно также поют наши нищие, когда просят милостыни». Не знаю, что именно играли ему, прибавляет Коллинс, удивляясь такому сравнению и замечая вообще о грубости русской музыки и русских напевов. Как бы ни было, но старинные наши нищие составляли особый разряд певцов, отличный от певцов домрачеев и гусельников тем, что нищие пели свои песни только от божественного, пели так называемые духовные стихи, что требовалось их прямым занятием и их ролью в обществе. Разряд таких певцов, конечно моложе гусельников. Они появились в одно время с распространением Христовой Веры и заимствовали содержание своих песен, как и самые напевы, от церкви; они долгое время почитались людьми церковными, даже и жили при церквах, так сказать у церковных дверей, из которых доносились к ним основные мотивы их песенного творчества. В последующее время с усиленным развитием учений Домостроя они из церковных людей становятся людьми необходимыми в общественной организации, без которых невозможно идти путем спасения; они становятся столь же надобными благочестивому обществу, как и самый церковный чин; поэтому число их увеличивается неимоверно и они сидят, лежат не только у дверей храма, но и повсюду на торжищах, на путях, особенно на перекрестных многонародных местах, каковы городские ворота, мосты и т. п.; они, как мы видели, живут в каждом благочестивой достаточной доле, как всегдашние его усердные богомольцы и верные орудия для добрых богоугодных и богобоязненных дел. Очень естественно, что в то время (в половине XVII века), когда учения Домостроя стремились стать на последнюю свою высоту, и царский дворец должен был растворит свои двери для постоянного пребывания в нем этих убогих певцов, различных калек перехожих, т. е. калек странников. Благочестивый царь Алексей Михайлович еще маленьким пятилетним ребенком слушал песни нищих старцев, воспевавших ему о Лазаре. Юношею вступив на престол, он строго следует правилам домостроевского благочиния, отметает домашние утехи прежнего времени и взамен домрачеев и гусельников поселяет в своем дворце нищих с их духовными стихами.
Вот такие-то песни и рассказы, вместе с историческими былинами и повестями, вообще песнопения и сказания о героях действительной истории или о героях благочестивого подвижничества должны были теперь исключительно одни только занимать государя. Гудебные сосуды, т. е. музыкальные инструменты в роде домры также были оставлены; об них вовсе не поминается в тех расходах, которые шли на этих нищих. Знаем только, что сначала в течении нескольких лет они жили в потешных хоромах, и ходили за ними потешные сторожи. Это то и показывает, что своею ролью они заменили прежних бахарей и домрачеев, переменив и мирское содержание песен и сказаний на церковное. В 1656 г. мая 13 этим «нищим, что живут у государя в потешных хоромах, Антипе с товарищи» выдано государева жалованья 12 р. — При царе Алексее в разное время, смотря по надобности, в потешные хоромы нищим изготовлялись кожаные барановые тюфяки и подушки и носильное платье: рубашки, порты, чулки, В 1660 г. июня 21 были куплены им двои чулки, взамен других, коих «они не взяли, потому, показались им худы». Любопытная заметка объясняющая отношение государевых нищих к его дворцовому хозяйству. Обыкновенный их наряд составляли кафтаны и рясы, теплые стамедные на овчине, или холодные дорогильные, киндячные, кумачные, крашенинные, вообще из недорогих материй и большею частью смирных, т. е. темных цветов, также овчинные кошули (легкие шубы), шапки суконные с бобровым пухом или с собольим небольшим околом: дорогильные кушаки, шелковые пояса, сафьянные зеленые или лазоревые башмаки и простые сапоги; на рубахи, порты, простыни, платки, полотенца давался им холст, иногда полотно. Спали они на кожаных тюфяках, набитых оленьею шерстью, на подушках из гусиного перья или из пуха, крытых киндяком или кожею; покрывались одеялами киндячными, стегаными на хлопчатой бумаге, или же одевальными овчинными шубами. Весь такой наряд они получали через два года в третий готовым платьем или материалом, а нередко и деньгами. Но впоследствии, когда их роль стала терять свой смысл и значение, дворцовое хозяйство стало их забывать; в 1689 г. они били челом, что носят платье уже шестой год, все обносились. На разные мелкие, необходимые для них расходы им также выдавались деньги из царской казны. Так, в 1666 г марта 22, богомольцам пяти человекам, во время их говенья, выдано из Приказа Тайных Дел по полтине, чтоб «отдать те деньги отцам своим духовным от поновленья» т. е. за исповедь. На тот же предмет выдано полполтины и жившему при них карлику Тимофею Семенову. Такая же выдача повторилась и в 1668 г. марта 18.
При царе Алексее (1666–1676 г.) они получали годового жалованья на рубахи, порты, сапоги и на мытье белья и платья по 4 р. с полтиною, на каждого. Когда умирал кто либо из них, то царь собственными деньгами очень щедрою рукою «строил душу» покойного. Так в 1665 г. мая 19 по указу государя выдано из Приказа Тайных Дел, иначе из его кабинета, на погребение богомольца Давыда: за отпевание архимандриту Новоспасскому 5 р., Успенского собора протопопу 3 р., дьякону 1 1/2 р., 2 черным священникам по 1 1/2 р., 2 белым по 1 р.; отцу духовному 2 р., 2 черным дьяконам по 40 алт., 2 белым по 20 алт.; уставщику певчих Федору Коверину 1 1/2 р.; государевым певчим первой станице 6 р., другой станице 5 р., да которые не пели 2 челов. по полтине. Отпеванье происходило всегда на Троицком Сергиевом подворье, а потому дано его строителю 2 р., рядовой братье, которые были на отпеваньи, 8 челов. по 1 р., а которые не были, 7 чел. по 10 алт. Пономарям, дьячкам и трудникам за копанье могилы 1 р; на гроб и на вынос 3 р. Кроме того раздавалась милостыня на помин души. Так в 1670 г. мая 18, по нищем Павле Алексееве роздано колодникам на тюремном дворе 941 челов. и в Земском Приказе 54 челов. по 6 денег; да на Никольском мосту нищим 5 алт., всего 30 р.
На отпевании всегда присутствовал и сам государь и после отпеванья раздавал духовенству поминальные деньги. Верховых нищих хоронили в Екатерининской роще (ныне Екатерининская пустынь, 25 вер. от Москвы); на погребение государь жаловал туда 5 р.
В первое время, когда эти верховые нищие имели еще значение бахарей и жили в потешных хоромах, число их было невелико, кажется, не более пяти человек. Вот их имена за 1665 г.: Никифор Андреев, Мелетий Васильев, Иван Никонов, Евдоким Иванов, Венедихт Тимофеев. В 1668 г. их было уже 13 человек. Вскоре по смерти царицы Марии Ильичны к тому прибавилось еще трое; в 1670 г. их числится 20; в 1676 г. — 14 чел.: в 1677 г. — 13 чел.; в 1685 г. — 33 чел., а в 1689 г, — 35 чел. — Впрочем, верного, штатного их числа мы не имели возможности открыть. Какие были поводы увеличивать их число, нам тоже неизвестно; но можно предполагать, что это делалось по каким либо благочестивым соображениям царской семьи. Так число 13 появляется в то время, когда наследнику престола царевичу Алексею Алексеевичу исполнилось 13 лет [201]. Трое к тому причислены почти в день смерти царицы.
С увеличением их числа, из них уже прямо образовалось нечто в роде придворной богадельни, по этому и их содержание приведено было во всех частях в годовой штатный порядок. Сверх того им выстроена была даже особая баня вне Кремля, у Боровицких ворот. Как скоро это общество царских бахарей получило такое благочестивое значение, то, конечно, в него избирались и поступали старики уже не с достоинствами бахаря, а по преимуществу люди убогие. Действительно в числе их мы находим: расслабленных, немых, глухих, слепых, горбатых, безруких, безногих; так обозначаются они при своих именах в виде прозвищ. Между прочим один из них Еуфим безногий в 1675 г. учился иконному письму, за что и был пожалован кафтаном [202]. Другой — Полуехт Никифоров безрукий выучился писать иконы устами и до сих пор еще сохраняются иконы его письма, одна даже с подписью: «лета 7191 сентября в 3 день писал сей образ изограф Полиевкт Никифоров от рождений рук неимел и писал устами» [203].
При царе Федоре Ал. верховые богомольцы живут уже в особых хоромах подле царского каменного терема. Но старое их значение государевых бахарей все еще сохранялось и в это время, и очень вероятно, если не все, то некоторые из них все еще потешали государя своими рассказами. В некотором смысле потешное их значение обнаруживается в том, что у них живут царские дураки; в 1679 г. у них жили дураки: Петр, Семен [204] и кажется Федор, вывезенный тогда из Переяславля. Дураки, как известно, носили официальное значение государевых потешников.
К концу XVII ст. и на женской половине дворца при комнатах цариц и царевен появились такие же свои нищие верховые богомолицы, вдовы старухи и девицы. Они жили в подклетах у царицы Прасковьи Федоровны, у царевны Екатерины Алексеевны и у царевен меньших, подле их хором. Здесь без сомнения они исполняли должность бахарок или сказочниц. В 1687 г. у царевны Екатерины Алексеевны живут в ее верхней комнате богомолицы, одна старуха и семь девиц, в том числе одна слепая, которым царевна 28 окт. сшила новые рясы и телогреи. В 1674 г. у царевны Марфы Алексеевны жила