кованья у нее и иные болезни не видали; только у мертвой усмотрели, что изо рта у ней шла пена. Стретенской сотни тяглец Ефремко Афанасьев в расспросе сказал: был он в гостях у Федки Бородавки и к нему пришел стрелец Андрюшка Левонтьев и сказал ему, Федке, что будет к нему в гости карлица, и он, Федка, ходил для тое карлицы покупать вина. И без него, Федки, та карлица к нему приехала, да с нею сестра ее Огашка, да стрелец Андрюшка Левонтьев; а была-де в то время дома жена его, Федкина, Окулка; и поднесла им вина по достоканцу троецкому; а у Окулки в то время было подпито; и пошептала ей карлице она, Окулка, на ухо, и пошли из избы вон и, помешкав, пришли опять в избу; и Федка в то время пришел с ними ж в избу вместе, и сели ужинать; и та карлица ужинала и за ужином пила вино тем же достоканцом и после ужина легла она, карлица, спать, и они все полегли спать же. И часу в пятом ночи стали ее будить, и она, карлица, мертва и лежит лицом к подушке, и лицо у ней посинело. Володимерова приказу Воробина стрелец Андрюшка Левонтьев в расспросе сказал: карлицы Овдотьина сестра родная Огашка живет у отца его, у Левки, на дворе. И генваря в 1-й день в понедельник приехала к ней, Огашке, сестра ее, карлица Овдотья, и жила у них генваря до 6-го числа, а генваря в 6-м числе за два часа до вечера поехала от них та карлица с сестрою своею Огашкою да с ним, Андрюшкою, не пив ничего и не етчи, и приехала к Федке Бородавке в гости; а как они приехали и Федки в то время дома не было, а была жена его Окулка, и, знать, что у нее было подпито; и поднесла им по достоканцу вина и, поднесши им вина по достоканцу, и пошептала ей, карлице, в ухо, и карлица ей, Окулке, говорила, что-де мне с тобою делать? И она, Окулка, ей сказала: что-де заставят, то и делай! И взяла ее в вышку, и были в вышке с четь часа; и в то время Федка Бородавка пришел домой и прошел к ним же в вышку и, быв у них, Федка сошел в избу; после того вскоре и она, Окулка, и карлица сошли в избу ж и в избе сели на лавке; и в то время подносили им пасынок его, Федкин, и жена его Окулка и он, Федка, по достаканцу вина; и она, карлица, выпила у них только один достоканец, а двух достоканцев не пила, а говорила: полно-де пить вина, и так-де тошно; и объявилось, что хмель ее стал изнимать и стал язык мешаться; и сели они ужинать вместе, а как поставили студень, и она взяла кусок мяса и не донесла до рта, уронила и стала, сидечи, дремать и, дремав, храпела, и слины у ней изо рта текли; и подле ее положили подушку, и она на тое подушку повалилась беспамятно ничь; и, лежав, храпела, а после икала; а лежала она с четь часа, и стали ее будить, чтоб она, встав, с ними сидела, а она лежит мертва; а как ее подняли, и у ней лицо да правая рука посинели, а живот взнесло высок. Карлицына сестра Огашка в расспросе сказала те ж речи, что и Андрюшка, только в речах своих убавила, как-де ей, карлице, положили на лавку подушку и она, карлица, на тое подушку не сама повалилась беспамятно, а положила ее, карлицу, на тое подушку она, Огашка».
1686 г. июля против 28 числа в церкви Пресвятой Богородицы Похвалы у всенощного пропала церковная чарка серебряная с житием Иосифа Прекрасного. 31 июля указано крестовых дьяков, и псаломщиков, и пономарей, которые тогда были на всенощной, расспросить подлинно. Указ о том был из хором царевны Екатерины Алексеевны. Одни сказали, что в церкви были, но в алтарь не входили и чарки не видали. Псаломщик Михаил Далматов сказал: «у всенощного в церкви он был, стоял на крылосе, и во всенощное пение из трапезы к крылосу вынесла девица Ирина щипцы медные, а велела вычистить пономарю, и он, Михайло, взяв те щипцы и вшед в алтарь, спросил пономаря, и в алтаре-де в то время пономаря не было; и он, вышед из алтаря, те щипцы сукном, которое прибито в приделе Алексея Человека Божия, вычистил и, вычистя, отдал той же девице Ирине; а чарки из алтаря он не имывал. Псаломщик Петр Борисов сказал, что он у всенощного был на левом крылосе, и в вечернее пение пришла к крылосу старица Афонасья Потемкина и велела ему послать пономаря Семена по священника по Дементиана, и он, Петр, того пономаря послал, а чарки из алтаря не имывал. Пономарь Иван Артемьев сказал: у всенощного пения в церкви был он в алтаре с товарищем своим, с пономарем же, с Семеном Тимофеевым, а седмица-де по очереди была его, Иванова; а пропавшая серебряная чарка стояла в приделе Алексея Человека Божия на горнем месте. Семен Тимофеев сказал: пришел он ко всенощному в то время, как почали говорить на вечерни кафизму, и, пришед в алтарь, чарки не видал. И того ж часа псаломщик Петр Борисов послал его по священника по Дементиана, и с тем священником пришел он в церковь на вечерни во время литии; и на стиховне он, Семен, вышел из церкви и стоял на паперти, и после того вышел к нему товарищ его Иван в кафизму, как учали говорить, на утренне; и сидели на паперти до второй кафизмы и пили кислые шти, и пошел с товарищем благовестить и звонить и, пришед в церковь после звону, той чарки он не хватился, а в соборном алтаре в то время были священник Дементиан да дьякон Борис; а как чарка пропала – того он не ведает; а хватился он той чарки того ж числа перед обеднею для изготовленья к службе священнику воды; а кто чарку взял, – того он не ведает».
«194 г. августа 3-го великие государи цари указали расспросить (их всех) в застенке с большим пристрастием накрепко, чтоб они сказали правду, кто из них чарку из церкви взял. Августа 4-го крестовые дьяки, и псаломщики, и пономари в Кадашеве на Хамовном дворе в застенке у пытки расспрашиваны с большим пристрастием накрепко и руки в хомут кладены. Все сказали прежние свои речи. Пономарь Иван Артемьев прибавил: августа 2-го приходил к ним в Истопничую палату поп Василий, который служил у церкви Похвалы июня в 28-го, и говорил ему, Ивану, и всем им: „За то-де вам, для чего мне заслуженых денег не дали, да и впредь-де мне заслуженые деньги платить станете“. И он, Иван, учал ему, попу, говорить, чтоб он чарку серебряную, которая пропала из церкви, отдал. И тот поп замолчал и молвил, что-де у него чарки никакой нет, и из палаты от них вышел вон».
194 г. августа 5-го великие государи указали: которые сидели в Кадашеве на большом Хамовном дворе в пропалой церковной чарке – свободить. Указ о том из хором царевны Екатерины Алексеевны сказала боярышня Марья Ивановна Шеина.
Глава VIЦарицыны наряды, уборы и одежда
Общий обзор. – Головной убор, девичий и женский. – Золотые уборы, или ларечная кузнь: золото, саженье, низанье. – Одежды. – Обувь. – Мастерская палата. – Светлица и ее рукоделья. – Белая казна.
Иностранцы, бывавшие в Москве в течение XVI и XVII столетий, единогласно восхваляют красоту русских женщин; иные (Лизек) присовокупляют, что красоте соответствовали и достоинства ума. Но зато все очень неодобрительно говорят о разных прикрасах женского лица, которые были в большом употреблении и, по их замечанию, только безобразили природную красоту. Один итальянец (Барберини), видевший наших прабабок в половине XVI столетия, отмечает вообще, что русские женщины чрезвычайно хороши собою, но употребляют белила и румяна и притом так неискусно, что стыд и срам! О том же свидетельствует Флетчер, говоря, что женщины, стараясь скрыть дурной цвет лица, белятся и румянятся так много, что каждому это заметно; что этого не стараются и скрывать, ибо таков обычай; мужчинам это очень нравится, и они радуются, когда их жены и дочери из дурных превращаются в красивые куклы. Из его слов можно заключать, что всякие притиранья в то время вовсе не имели значения искусственных средств подделывать природу, натуру лица или своей красоты, а были, так сказать, необходимою одеждою лица, без которой невозможно было появиться в обществе. «Что касается женщин,– говорит Петрей (нач. XVII столетия),– то они чрезвычайно красивы и белы лицом, очень стройны, имеют небольшие груди, большие черные глаза, нежные руки и тонкие пальцы, только безобразят себя часто тем, что не только лицо, но глаза, шею и руки красят разными красками – белою, красною, синею и темною: черные ресницы делают белыми, белые – опять черными или темными, и проводят их так грубо и толсто, что всякому это заметно. Так они украшаются особенно в то время, когда ходят в гости или в церковь», т.е. вообще, когда появляются в общество. Олеарий в половине XVII столетия пишет между прочим: «Русские женщины вообще среднего роста, стройны, нежного телосложения, красивы, но в городах все почти румянятся, притом чрезвычайно грубо и неискусно; при взгляде на них можно подумать, что они намазали себе лицо мукой и потом кисточкой накрасили себе щеки. Оне красят себе также брови и ресницы черною, а иногда и коричневою краскою». Дальше он говорит, подтверждая Флетчера, что это был неизменный обычай, которому противиться не было никакой возможности. «Посещая своих близких или являясь в общество, женщины непременно должны быть нарумянены, несмотря на то что от природы они гораздо красивее, чем в румянах». Это исполняется ими для того, объясняет автор, чтобы природная красота не брала перевеса над искусственным украшением. Стало быть, прибавим мы, это исполнялось для того, чтобы одеть лицо в известный образ красоты, возможно ближе стать под известный, господствовавший в то время ее тип и идеал, как в действительности и было, о чем скажем ниже. В доказательство своего заключения автор приводит пример. «Так,– говорит он,– во время нашего пребывания в Москве, когда жена знатного вельможи князя Ивана Борисовича Черкасского, женщина прекрасной наружности, не хотела сначала румяниться, то тотчас же оговорена была прочими женами бояр: зачем-де она презирает обычаи своей земли, что хочет, видно, опозорить прочих подобных ей! И чрез мужей своих они до того довели дело, что от природы прекрасная женщина должна была румяниться и, так сказать, уподобиться свечке, зажженной при светлом солнечном сиянии». Такова была власть обычая, власть общественного мнения, прибегавшего, по характеру века, к самым предосудительным способам, чтобы заставить противника повиноваться. Очень вероятно, что дело о белилах и румянах Черкасской доходило до царя и что из хором царицы ей указано строго держаться в этом отношении общего уровня. Англичанин Коллинс, описывая такие обычаи русских женщин, замечает, что «румяны их похожи на те краски, которыми мы (англичане) украшаем летом трубы наших домов и которые состоят из красной