Кроме этого образца девицы в зимнее время носили шапки лисьи черные, горлатные и черевьи. Так исключительно назывались высокие прямые шапки, у которых вся тулья, вышиной от 6 до 8 верш., была меховая. В вершине такие шапки делались несколько шире, чем в венце. В них обыкновенно являлись бояре при посольских приемах, отчего они и носят название шапок боярских. На устройство их тульи, на подклейку употреблялась ирха (выделанная кожа) и ролдуга, или ровдуга, – замша.
Черевья или горлатная шапка была необходима для новобрачной, ибо по свадебному чину новобрачная должна была в ней выходить в хоромы на другой день свадьбы, когда ее торжественно поднимали с постели сваха и боярыни, поэтому мы находим такие лисьи шапки и у цариц в казне[254].
Столбунцами назывались шапки цилиндрической формы с прямою тульею, которая бывала или вся меховая, обыкновенно соболья, или из шелковых и золотных тканей, из атласа бархата, объяри зорбафа и т.п., с пластинчатою собольею опушкою. Вершок, или круг, в обоих случаях кроился также из шелковых и золотных тканей и украшался иногда жемчужным низаньем с запонами и каменьями. Судя по кройке таких столбунцов маленьким царевнам, тулья их была не слишком высока. В 1632 г. пятилетней царевне Ирине «скроена шапочка столбунцом соболья, вышина 21/2 верш., ширина 51/2 верш., т.е. кругом 101/2 верш.; на верху круг камка серебрена по алой земле 31/2 верш.». В 1651 г. царевне Евдокии Алексеевне (ок. 2 лет) к празднику Рождества Христова был скроен «столбунец соболей, в кроенье пошло пара соболей в 35 руб. да соболь в 12 руб. с полтиною; да на тулейку (внутрь) пошло полсема пупка собольих. Нашит верх по бархату турецкому золотному (пошло вершок с четью во всю ширину ткани) низан жемчугом; да в том же кружечке вшито 8 запон золоты, промеж запон вшивано по 4 жемчужины, да среди кружка вшито запона золота, в ней 21 яхонт червчат».
Холодные столбунцы подкладывались атласом и тафтою, а теплые – легким мехом. В царицыном быту столбунцы употреблялись редко; их находим только у царицы Марьи Ильичны один: «Столбунец – круг алтабас золотной розвода серебрена; тулея пупки, окол пластины собольи»; и у царицы Агафьи Семеновны три, в том числе: «Столбунец – объярь серебряна, по ней травы золоты с шолки, подкладка отлас жаркой цвет; опушка пластины собольи. Столбунец – зарбаф серебрян, по нем травки золоты с шолки; подкладка отлас бел; без опушки».
В числе более употребительных зимних головных нарядов, преимущественно у замужних женщин и особенно у вдов, первое место принадлежало каптуру. О каптуре может дать некоторое понятие его потомок, выходящий уже из употребления, теперешний капор. Это был наряд, вполне защищавший голову от стужи, от ветра и от всякой непогоды. Он весь был меховой и покрывал не только голову, но и облегал по сторонам лицо до самых плеч. Каптур кроился из соболей с невысокою цилиндрическою тульею наподобие кики и с тремя ушами, ниспадавшими до плеч на затылке и по сторонам головы. В кройку обыкновенно выходило соболей 21/2 пары. По краям наряд опушался бобром, на что употреблялся или целый бобр, или два бобра без трети, смотря по ширине, какую желали дать опушке. Из целого бобра выкраивалось опушки 4 арш. 3 верш., шириною в 2 верш. В опушке около чела ставился особый бобровый мех, черненый, называвшийся духом передним очельным, челошным, для чего употреблялось полбобра (2 звена) и целый бобр. Кроме того, этот очельный пух убирался поверх еще бобровою же накладкою, накладным пухом, которого выходило одно звено или четверть бобра. Испод каптура подбивался также мехом, собольими пупками, и т.к. он облегал кругом всю голову, то и назывался оголовью, оголовьем, причем по краям ставилась также небольшая опушка, называемая оголовочным пухом. На ушки ставилось треть бобра, самого доброго. Простые каптуры, деланные только для образца, кроились из мерлушек (овчины); вместо бобрового духу на них употреблялся козел черненой, а на оголовичный дух – барсук. Из этого сочетания различных мехов нагляднее выступает связь всего мехового убора в каптуре. Верх каптура покрывался арабскими миткалями, которых в кройку выходило 4 верш. широких и 8 верш. обыкновенных. Кроме того, для сохранности наряда всегда делался из таких же миткалей особый верх – чехол, на что употреблялось миткалей 6 верш. широких (в 2 арш. ширины) и 12 верш. обыкновенных (от 8 до 14 верш. ширины). При каптурах употреблялась также и повязка из полотна, которого выходило в кройку пол-аршина литовского.
Каптур соболий упоминается еще в духовной княгини Иулиании Волоцкой, 1503 г. У царицы Евдокии Лукьяновны в первое время было в казне только 4 каптура, потом их было 6, и наконец число их увеличилось до 8. У царицы Марьи находим их 7, из которых перешло к царице Наталье Кирилловне только 3. У молодой царицы Агафьи Семеновны в казне вовсе не было каптуров.
Подержанные и поношенные старые каптуры царицы обыкновенно раздавали боярыням. Так, в 1631 г. сентября 10-го царица Евдокия из числа своих каптуров один, который был сделан еще ее предшественнице покойной царице Марье Долгоруких, подарила матери своей Анне Константиновне. В 1634 г. генваря 8-го она пожаловала из своих же два каптура боярыням Орине Микитичне (Годуновой) да матери Анне Константиновне, которой еще был подарен каптур в 1641 г. февраля 20-го. В 1642 г. августа 12-го пожаловала каптур боярыне княгине Анне Васильевне Трубецкой, причем относили каптур подьячий Мастерской царицыной палаты да каптурник. Кроме того, один старый каптур царица пожаловала царевниной кормилице Наталье.
Каптуры очень редко украшались богато наподобие нарядных шапок. Такой находим только у царицы Натальи Кирилловны – «каптур пластины собольи с пухом; верх — отлас бел низан жемчугом с каменьи с олмазцы, и с изумруды, и с яхонты червчатыми и с искры (делан у царицы в хоромех в 180 г.)».
Треух — зимняя шапка с тремя ушами, защищавшими уши и затылок. Его верх (тулья, покрышка) шился из шелковой или золотной ткани, из камки или атласу и алтабасу, которых в кроенье выходило 10, 12 и 16 верш.; но какой формы была эта тулья – в виде ли столбунца или скуфьи,– неизвестно. Впрочем, можно полагать, что это был по покрою тот же каптур, только крытый не мехом, а тканью. Испод у него, как и у каптура, кроился из собольих пупков или из пластин; выходило 5 пупков, а пластин 2 пары. Верх опушался также соболем, на что выходила пара; а кругом опушки поверх соболя треух украшался низаньем из жемчуга, или кружевом, или запонами с каменьями. Кроме того, у треуха были, как и у кик, лепести, на которые выходило тафты 2 верш., во всю ширину (11/2 арш.). Треухи принадлежали, однако ж, к таким нарядам, которые употреблялись довольно редко.
У царицы Евдокии Лукьяновны в казне находим только один треух соболий, покрыт атласом червчатым гладким; у Марьи Ильичны – также один, у Натальи Кирилловны – три. У царицы Агафьи Семеновны их было четыре, притом они шились уже из богатых тканей и украшались жемчугом и каменьями, что заставляет предполагать, что в конце XVII столетия треухи стали входить, так сказать, в моду: «Треух — отлас виницейский, по золотной земле травы и розводы шолк червчат, испод и опушка пластины собольи; кругом опушки поверх низано жемчугом кафимским. Треух — алтабас по золотной земле травы кубы серебрены; испод и опушка пластины собольи; вместо кружива запаны золоты с каменьи с алмазы и с яхонты червчатыми, с городы; кругом запан обнизано жемчугом скатным».
Уборы, известные под общим именем золота и саженья, или ларечной кузни, заключались, кроме некоторых головных, описанных выше, в нарядах шеи, каковы были монисто, цепочка, ожерелье, также ушей – серьги и рук – перстни, жиковины, обручи, запястья, зарукавья. Самым значительным из этих уборов было монисто.
В областном языке до сих пор словом манисты, манисто обозначают ожерелье из бус, гранат и т.п., а также из монет; тем же словом обозначают косынку шейную (Новгородская губ.) и вообще связку предметов, снизку, например связку ключей – манистка ключей (Тверская губ.); называют так даже нижнюю челюсть белуги, вероятно, по сходству ее со снизкою бус.
В южном областном языке намистом, кроме того, называют ожерелье из бус, на котором носится всегда дукач — вероятно, дукат – серебряная, медная или оловянная бляха вроде медали, величиною в целковый.
Обычай носить на шее с ожерельем монеты, и особенно золотые, а также и подобные монетам бляхи, имевшие значение и амулетов, очень древен и к нам перешел с незапамятных времен.
Можно полагать, что «монисто» – слово испорченное из греческого «номисма» – золотой и что ближе к нему стоит южное произношение: «намиста», из которого на севере уже последовала переделка в «монисто». Как бы ни было, но монисто в древнем смысле означало шейный убор, ожерелье исключительно золотое, т.е. состоящее из золотых привесок, у которого на гайтане (снурке) помещались небольшие иконы, панагии, кресты, разделяемые в снизке золотыми пронизками, т. е. бусами. Летописец (Ипат. 219) рассказывает, что Владимир Василькович Волынский на смертном одре перед своими очами перелил все свое золото и серебро в гривны и разослал милостыню по всей земле: «И мониста великая золотая бабы своей и матери своей, все полья…» Он же возложил на наместную икону Богородицы монисто золото с камением дорогим (1288 г.). В числе женских уборов монисто упоминается и в Москве в 1328 г., когда Иван Калита отказывает своей дочери Фетиньи «матери ее монисто ново, что есм сковал».
Верейский князь Михаил в 1486 г. тоже отказывает своей дочери «на манисте икона животворящего древа окована золотом с зерны с великими да тринадцать хрестцев золотых с великими зерны то и с иконами…».