Что касается самой Огрофены, то ее прозвание «Костянтиновая» указывает на имя ее мужа, Константина, который, по всему вероятию, принадлежал к знатному роду и занимал в городе и в Суздальской области выдающееся, всем знаемое положение, так что одно имя «Константин» служило уже достаточным указанием, какая это была значительная особа. Возможно предполагать, что этот Константин был родителем тех Константиновичей – Петра, Никиты, которые во время Шемякиной Смуты много крамолили против великого князя Василия Темного в пользу Шемяки, и Никита в 1446 г. даже коварно захватил великого князя пленником Шемяки. Род этого Константина, прозванием Добрынского, вместе со знаменитым родом Хабаровых происходил от Редеди, Касожского князя, которого в единоборстве победил Мстислав Тмутораканский в 1022 г., взял его семью, и в том числе двух сыновей, которых крестил, и за одного, Романа, выдал дочь свою. От него и пошли роды Добрынских, Хабаровых, Белеутовых и др.
Брат Константина, Андрей, был боярин у великого князя Дмитрия Донского; сын Андрея, Александр Белеут, был в боярах у великого князя Василия Дмитриевича; сыновья Александра – Роман и Федор – были в боярах у великого князя Василия Темного. Все это показывает, что и Константиновичи занимали также боярские места, а Воздух их матери Огрофены своим значительным размером и богатством шитья подтверждает и знатность, и богатство самого Константина Ивановича Добрынского.
В 1485 г. подобный же Воздух создан замышлением великой княгини Рязанской Анны в церковь Успения Богородицы в Переяславле Рязанском.
В 1499 г. создана пелена в Троице-Сергиев монастырь замышлением и повелением царевны Царегородской, как читаем в надписи, великою княгинею Московскою Софиею. Надпись заканчивается словами: «Молилася Троице Живоначальные и Сергию чудотворцу и приложила сию пелену».
В последующее время, в XVI и XVII столетиях, мы находим, что в каждом домостройном и достаточном хозяйстве золотное и шелковое пяличное дело принадлежит уже к необходимым статьям общего домоводства и занимает самое видное место в числе разных других рукоделий. Каждая достаточная государыня и добрая домоводица, а главное, добрая рукодельница всегда сама была искусницею в этом пяличном деле. Оно служило первым признаком хорошего воспитания и образования в женском быту, лучшим украшением хозяйских добродетелей девицы и женщины. К тому же и самое положение женского быта, монастырски замкнутого и недоступного обществу, должно было особенно благоприятствовать укоренению и распространению этого рукоделия. В достаточной среде трудно было найти занятие, более соответственное общему набожному настроению мыслей и набожным представлениям о наилучшем мирском подвиге жизни; с другой стороны, нельзя также было найти занятия, более соответственного, так сказать, «изящному» провождению времени, по крайней мере по понятиям века, и особенно для девиц. И действительно, это рукоделие вполне могло удовлетворять самым возвышенным потребностям тогдашних стремлений и вкусов, созидая памятники на украшение Божьему храму и производя множество предметов для красоты женского, а отчасти и мужского наряда. Словом сказать, золотное и шелковое шитье все-таки вводило людей в мир искусства вообще, приближало их к изящному в жизни, и тем самым, быть может, смягчало нравы, направляло их к лучшей по обстановке века жизни, т. е. к жизни иноческой.
Как бы ни было, но еще и до сих пор в монастырях и церквах сохраняется множество памятников, которые показывают, что женский труд вышиванья нисколько не уступал мужскому иконописному труду и в такой же мере обогащал Церковь своими более разнообразными произведениями. В этих памятниках пред лицом истории женская личность свидетельствует о своей многовековой деятельности, о своем независимом самостоятельном труде, который был приносим с единою целью возвысить красотою и богатством обстановку церковного служения и молить о спасении души.
Некоторые памятники в своих надписях или в записках по случаю их постройки красноречиво рассказывают эти благочестивые стремления женской личности. Так, на одной древней епитрахили в новгородском Антониевом монастыре читаем следующие слова: «Госпоже Богородица, Пречистая Мати Божия, Милостивая Царице, пожалуй, Госпоже, помилуй рабу свою Марию, отдай ей грех; буди, Госпоже, помощница в сем веце и в будущем рабе своей Марие и раба своего Феодора. Спаси ее, Госпоже, Царица Пречистая. Пожалуй, Госпоже, помилуй!»[277] В записках новгородского Софийского синодика XVIв. между прочим значится: «1541 г. шила пелену княгиня Анна Оболенская в дом св. Софии неизреченные премудрости Божия, к ней же пелена и приложена бысть. А за то поминати (княгиню) в сенанике и в литейном поминании в повседневном, докуда и храм Св. Софии стоит, а из поминания не выгладити (не выскоблить имени) княгини Анны». «1543 г. шила златом и сребром пелену княгиня Ксения Шуйская в дом св. Софии, а приложена к Спасову образу. И как представится княгиня Ксения – поминати (ее) в сенанике и в литейном поминании и в повседневном, докуды и храм Св. Софии стоит». 1543 г. та же княгиня Ксения шила покров десяти пядей образа Иоанна, архиепископа Новгородского – «златом и сребром и шолки различными цветы. И на праздник на святую Пасху положила на гробе чудотворца Иоанна во храме Святого Иоанна Предтеча – за здравие князя Ивана Михайловича (ее супруга), и за свое, и за своих благородных чад. А по преставлении князя Ивана и княгини Ксении поминати их во всенаники и в литеи во веки в церкви Святой Софии и в храме Святого Иоанна Предтеча, идее же лежат мощи Иоанна Новгородского»[278].
Выше (с. 295) мы упоминали, что первая царица Анастасия Романовых вышивала и украшала своими руками на плащанице образ Никиты Столпника – Переяславского чудотворца для положения на его раку в благодарность за его молебную помощь в чадородии. Само собою разумеется, что и последующие царицы по тем же или другим благочестивым поводам точно так же своими руками устраивали различные церковные утвари. Упомянуто выше (с. 301–302), что царица Евдокия Лукьяновна Стрешневых точно так же, как и царица Анастасия, своими руками и со своими дочерьми устроила богатый покров на раку чудотворцу Александру Свирскому. В Тихвинском Богородицком монастыре доселе сохраняются воздух и два покрова, данные ею в 1664 г.
При настоящей задаче нашего труда мы не имеем намерения да и возможности делать перечисление памятников, какие были совершены в разное время искусством вышиванья. Повторим только, что, несмотря на утраты, их много сохраняется и до сих пор, а в прежнее время их существовало великое множество, чему свидетелями могут служить все древние описи церквей и монастырей, в которых отдел церковной «круты», т.е. одежд разного наименования и назначения, шитых и саженных, или низанных, жемчугом, всегда бывает столько же полон и богат, как и другие отделы храмовой утвари. На памятниках наиболее замечательных почти всегда вышивалась и летопись их сооружения, иногда даже с обозначением имен трудившихся. В Антониевом новгородском монастыре хранятся ризы (1654 г.), у которых «на оплечьи шиты золотом и серебром» с передней стороны образа Богородицы на престоле, восемь Апостолов и четыре новгородских чудотворца; а с задней стороны – Спас и Богородица и Предтеча, т.е. деисус, и в летописи обозначено: «Шила Ростквина (?) Катерина Петрова»[279].
В сольвычегодском Благовещенском соборе сохраняется пелена к образу царевича Димитрия, шитая по малиновому атласу золотом, серебром и шелками, на которой изображены царевич во весь рост и событие его убиения, а в полях – святые и в углах – символы евангелистов. На задней стороне вышита летопись: «7163 (1654) года октября 19-го совершена бысть сия пелена к образу святого благоверного царевича и великого князя Димитрия Московского и всея Русии чудотворца, что на посаде у Соли Вычегодской в церковь Благовещения Пресвятые Богородицы по обещанию именитого человека Димитрия Андреевича Строганова, а труды и тщание сия пелены жемчугом жены его Димитрия Андреевича Анны Ивановны, а в лицах и в ризах и во всякой утвари труды инокини Марфы, по реклу Веселки»[280].
Таким образом, и в царицыной Светлице главными и первыми самыми видными предметами золотого и шелкового вышиванья были различные церковные утвари, исполняемые точно так же по обещанию или в ознаменование усердных молений и благодарений по случаю каких-либо домашних, семейных событий, домашних семейных отношений между царствующими супругами, за здравие живущих и на помин души умерших, так что сооружение таких памятников всегда олицетворяло в них внутреннюю задушевную историю благочестивой жизни царского Дома.
В разное время, смотря по требованиям и по назначению царицы или царевен, мастерицы изготовляли здесь следующие предметы церковной утвари: святительские шапки и саки (саккосы), омофоры, епитрахили, орари, оплечья ризные и стихарные, поручи; на церковные сосуды покровцы и воздухи, пелены и застенки к образам, убрусцы; хоругви, плащаницы, надгробные покровы и т. п.
Из домашних мирских вещей первое место в светличных золотошвейных рукоделиях принадлежало вошвам. Это были бархатные или атласные, вообще шелковые платы, о которых мы уже говорили (с. 553) и которые всегда роскошно расшивались узором, травами и разными изображениями; а потому из них же очень часто устраивали оплечья у священнических риз и у дьяконских стихарей, и их размер вполне был пригоден для такого употребления. Были в обычае богатые женские наряды, именно причастные, в которых причащались Св. Тайн, и именно летники с богато шитыми вошвами жертвовали по смерти в церковь на ризы. По всему вероятию, эти-то вошвы-платы, вшиваемые в оплечья риз, и возбудили мнение о неприличии такого дела еще в XII в. в известных «Вопросах» Кирика.